— Эй, старина Сунь! — крикнул Чжан Цзин-жуй. — Чего ухватился за слепую лошадь?

Но возчик уже вскочил на жеребца, который встретил такое обращение с явным неудовольствием. Он заржал и начал брыкаться.

— Сам ты слепой! — презрительно ответил старик Сунь, гарцуя на жеребце. — Такие называются «яшмоглазыми». Это, если хочешь знать, самые лучшие в мире кони.

— Дедушка! — крикнул У Цзя-фу. — Осторожней! Он еще, чего доброго, подкинет тебя, убьешься!

Старик Сунь рассмеялся:

— Кого? Меня подкинет? Ха-ха! Я уже сорок лет возчиком и на своему веку объездил немало коней. Видел кто-нибудь, чтоб я с лошади упа…

Но он так и не докончил слова. Жеребец вдруг взвился на дыбы.

Перепуганный возчик судорожно прижал ноги к бокам лошади и вцепился в гриву. В следующий момент жеребец рванулся и понесся по площадке. Старик Сунь побелел, как мел, хотел крикнуть, но у него перехватило дыхание. Люди бросились на помощь, однако остановить жеребца уже было невозможно. Он шарахнулся от людей и круто повернул к воротам. Возчик не удержался и кубарем скатился в сугроб, а жеребец так стремительно поскакал по шоссе, что только вихрь закружился.

Го Цюань-хай мигом вскочил на свою кобылу и пустился вдогонку.

Старик с трудом освободил забитый снегом рот и, откашлявшись, принялся горестно стонать. Люди окружили его:

— Ну, старина, где же, выходит, сидеть удобнее: на жеребце или на земле?

— Пустяки! — заметил какой-то шутник. — Это в счет не идет. Разве кто-нибудь видел, чтоб наш старина Сунь падал с лошади?

— Я то же самое говорю, — поддержал другой. — В нашей деревне старина Сунь — самый замечательный человек! Он и возчик хороший, и в верховой езде всех превзошел, а уж падать такой мастер, что тут с ним никто не сравнится. Гляди, как чисто сработал… головой в сугроб!

Возчика подняли.

— Ну как, — стали спрашивать кругом, — все еще больно?

— Чорт… — бормотал старик. — Дайте его сюда! Я его проучу. Ну чего стоите? Трите мне вот это место, — указал он на спину. — Вот ведь негодный!.. Ох! Еще трите, еще трите, говорят вам!

Го Цюань-хай вскоре вернулся, ведя на поводу норовистого скакуна.

Старик Сунь, увидев своего коня, выдернул из плетня палку, хромая, подбежал, схватил жеребца под уздцы и уже было замахнулся, но раздумал.

Когда выкликнули фамилию Осла Ли, тот не захотел брать ни лошадь, ни корову.

— Что же тебе надо? — удивился оспопрививатель.

— Хочу тех двух ослов, которые раньше были моими.

— Бери, — разрешил Хуа.

Ли отвязал своих ослов и побрел с ними домой.

— Вернулись-таки к своему хозяину, — тихо заметил кто-то.

Люди с молчаливым сочувствием смотрели вслед сгорбленной фигуре удалявшегося Ли Фа.

Хотя до слуха Ли и долетели эти слова, но он ничего не ответил.

Сердце его наполнялось противоречивыми чувствами: «Осликов вернули, но кто вернет погибшего сына и потерянную жену?»

Осел Ли прикусил губу, чтобы сдержать подступившие к горлу слезы. Идущий следом старик, который, кряхтя, тянул на веревке тощую рыжую коровенку, как бы угадав мысли своего спутника, сказал доброе слово утешения:

— Ну, вот и вернулись к тебе твои ослики, а это хорошее предзнаменование. Теперь и другое может наладиться. Работай старательно, обзаведешься своим хозяйством, женишься, и вновь у тебя будет семья.

Многим принес счастье этот ясный зимний день!

Дасаоцза радовалась своему черному мулу. Мать Чжан Цзин-жуя была довольна жеребцом бурой масти, а старики Тянь не могли наглядеться на полученную ими стройную молодую лошадь, всю в серых мушках.

Нашлась, однако, среди этих счастливых людей и обездоленная неудачница. Это была старуха Ван, которой досталась больная лошадь.

Старуха Ван, горестно покачивая головой, начала жаловаться на свою горькую судьбу.

Видя, что старуха совсем расстроена, Го Цюань-хай подошел к ней и участливо спросил:

— Что, плохая лошадь досталась?

— Больная…

— Не беда. Посмотри мою серую кобылу, вон у окна привязана. Лошадь неплохая. Давай поменяемся, — предложил председатель.

Старуха Ван, осмотрев лошадь Го Цюань-хая, сокрушенно покачала головой:

— Нет, она жеребая. Время холодное, ожеребится, что я с ней делать буду? Весной на ней работать тоже нельзя.

Го Цюань-хай поманил к себе активистов и отошел с ними к стогу сена.

— Начальник Сяо, — заговорил председатель, — часто нам указывал, что передовые люди должны подтягивать отстающих. Мы с вами активисты и наш долг помочь старухе Ван выбраться из нищеты. Она это заслужила. Ведь только благодаря ей мы разыскали Хань Лао-у. Если бы этот гнилой корень остался, у нас все равно не было бы спокойной жизни.

— Это верно, — кивнул возчик. — Хань Лао-у обязательно постарался бы нам отомстить.

— Короче говоря, старухе Ван досталась плохая лошадь, — сказал Го Цюань-хай. — Я предлагал ей сменять на мою кобылу. Она не соглашается. Что вы скажете на это?

— Вот-вот, что вы скажете на это? — повторил за председателем возчик.

— Если согласится, пусть берет моего черного быка, — нерешительно сказал старик Чу.

Дасаоцза, вспомнив наставление Бай Юй-шаня о том, что всегда нужно подавать пример, с готовностью вызвалась:

— Председатель Го, отдай ей моего мула.

Мать Чжан Цзин-жуя, не желая отставать от своих сыновей, один из которых служил в армии, а другой возглавлял в деревне комитет безопасности, тоже присоединилась к Дасаоцзе:

— Если старухе Ван приглянется бурый жеребец, что нам достался, можно будет и обменяться.

Старик Тянь вскочил и рысцой пустился разыскивать свою слепую старуху. Посоветовавшись с ней, он, сияющий, вернулся к группе активистов.

— Председатель Го! — еще издали закричал Тянь. — Пусть старуха Ван берет нашу серую лошадь в мушках.

Пример оказался заразительным. В припадке неожиданного великодушия возчик объявил, что готов пожертвовать даже своим «яшмоглазым» коньком, однако сейчас же оговорился:

— Одного только боюсь: уж больно характер у него буйный. Не справиться старухе с ним.

— Уж об этом ты зря убиваешься, — съязвил старик Чу. — У нее двое крепких парней в доме. Небось справятся с твоим жеребцом.

— Хорошо, земляки! — заговорил председатель. — Подведите своих лошадей, пусть она выбирает.

Хотя старуха Ван и отказывалась на словах, но сама не могла глаз отвести от лошадей.

Го Цюань-хай еще раз предложил ей свою серую кобылу:

— Взгляни: чем плоха? Молодая, да еще и жеребая. К весне у тебя целых две будет. Бери.

Старуха отрицательно покачала головой.

У старика Суня так и екнуло сердце, а во рту совсем пересохло, когда Ван остановила взгляд на «яшмоглазом».

— Иди сюда! — схватил он за руку старуху. — Ты только погляди, каков бык у старины Чу! Силища у него… Да ты не вороти глаза куда не следует! Век меня благодарить будешь. Прямо, можно сказать, клад. Ночью кормить не надо, вставать не придется… Ну, не хочешь быка, посмотри на мула Дасаоцзы. Тоже ничего, подходящий. Ты меня слушай. Я всегда правду говорю: лошади — твари озорные, и корма на них не напасешься. В день надо давать не менее пяти фунтов жмыха, пяти фунтов гаоляна да еще соломы фунтов пятнадцать. Это же прямо разоренье! Тяжело, очень тяжело прокормить лошадь…

Старуха Ван подошла к черному быку, потом осмотрела мула Дасаоцзы и, ничего не сказав, обернулась к «яшмоглазому».

Старик Сунь побелел как снег, но, выжав из последних сил скорбную улыбку, загородил собой коня:

— Старушка Ван, ведь ты женщина понимающая и крестьянка хорошая! Зачем же тебе такая лошаденка? Вот честное мое слово — это же кляча, а не лошадь, да еще и озорная!..

— Ты же сам говорил, что твой «яшмоглазый» — лучший жеребец. С чего же это он вдруг в клячу превратился? — не без ехидства поинтересовался Чу.

Старуха Ван провела рукой по гладкой блестящей спине красавца жеребца.

— Не трогай! Только не трогай! — закричал возчик. — Ударит, убьет, чего доброго. Разве не видела, как он меня скинул? Я чуть жизни через него не лишился, а ты трогаешь! К тому же он слепой: глаз-то у него — стекло стеклом. Ничего не видит да и собой совсем некрасивый. Словом, никуда не годная лошадь. Ты не гляди, что он жеребец. Просто старая слепая кляча! Если бы не даром достался, ни за что бы не взял…