Старик все больше воодушевлялся, лицо девушки все гуще краснело, а окружившие их люди все сильнее покатывались со смеху.

Вдруг возчик замер с открытым ртом. На него из-под гневно сдвинутых седых бровей глядели колючие, как иглы чертополоха, глаза его старухи.

— Ты, старый дурень, с ума, что ли, спятил… — прошипела она.

Скоро наступил вечер. Старый Сунь вернулся домой в самом веселом расположении духа. Около дома он увидел красный лакированный гроб. На крышке у изголовья крупными иероглифами было вырезано пожелание многих лет загробной жизни и благоденствия.

Сунь опрометью кинулся в дом.

— Зачем выбрала такую штуку? — закричал он.

Старуха мрачно улыбнулась и процедила сквозь зубы:

— А что же, на тебя надеяться, что ли? Когда умру, завернешь меня в цыновку да выкинешь в поле волкам на растерзание…

Старик Сунь не ответил и вообще ни слова не сказал в этот вечер. А на следующий день, встав с петухами, вышел во двор с топором, поплевал на руки и принялся рубить гроб.

Разбуженная грохотом и треском, старуха выскочила на улицу и вцепилась в реденькую бороденку мужа. Разразился такой скандал, какого еще никогда не бывало между супругами. Сбежавшиеся соседи долго не могли их разнять.

Когда растрепанную и причитающую старуху удалось все-таки под руки увести в дом, возчик рассудительно объяснил собравшимся свое поведение:

— Я велел ей взять себе шубу, а она, отсталый элемент, на гроб позарилась. Ведь ей, как и мне, немногим более шестидесяти. А так как скоро революция везде победит и всем людям можно будет жить до ста лет, то зачем же за сорок лет до смерти гроб себе готовить? Ну раз уж она приволокла эту реакционную штуку ко мне на двор и показала тем свою несознательность, то я и решил: ладно, на поделки пригодится. Я вот из этих досок смастерю пару скамеек. Придут люди в гости — будет им хоть на чем посидеть.

XXIV

На следующий день утром Бай Юй-шань получил в крестьянском союзе пропуск на обратный проезд, попрощался со всеми и направился к месту своей работы в город Шуанчэнцзы.

Начальник бригады и Чжан Цзин-жуй продолжали допрос Хань Лао-у, а активисты во главе с председателем занялись распределением лошадей.

Все лошади, в том числе и ранее розданные крестьянам, были приведены на школьную площадку. Сюда же пригнали коров, мулов и ослов. Крестьянский союз подсчитал, что теперь каждой безлошадной семье достанется по одной лошади.

Стояла середина зимы. День выдался безветренный.

Одетые в новые стеганые халаты, шубы, куртки крестьяне группами прохаживались по школьной площадке. Они осматривали лошадей и оживленно переговаривались:

— Лошадь — не последнее дело в хозяйстве. Землю получили, а не будь лошади, что с землей делать: глаза на нее пялить?!

— Верно! Если ты даже и силен, как тигр, без лошади свой участок не вспашешь.

— А кто это додумался купить лошадей на конфискованное золото?

— А ты разве не знаешь? Общее собрание решило.

— Хорошо придумали, лучше и не надо.

Старик Сунь остановился возле серого коня:

— Этому лет немало. Вроде как мне. — И, открыв коню рот, возчик воскликнул: — Ни единого темного пятнышка!

У Цзя-фу поднял голову и с интересом спросил:

— Это что же за темные пятнышки, дедушка?

Возчик снисходительно улыбнулся:

— Тебе сколько лет?

— Четырнадцать.

— Когда мне было четырнадцать, я уже все в лошадях понимал. Ну, иди сюда, я тебя поучу. Когда лошадь стареет, резцы у нее стачиваются и темных углублений — чашечек — на зубах не остается. — Старик обеими руками раскрыл рот молодому рыжему жеребцу: — Вот гляди, какие у него большие углубления на зубах. Когда лошадь долго жует солому, зубы постепенно стираются, и чем старее лошадь, тем меньше их остается. Понял теперь или нет?

У Цзя-фу немного отступил, чтобы, в случае чего, облегчить себе бегство, и серьезно сказал:

— Ты, наверное, тоже много соломы съел. Раскрой-ка рот и покажи: остались у тебя еще чашечки?

Старик было кинулся за проказником, но увидев, что его не догнать, махнул рукой и только сказал со вздохом:

— Когда мне было четырнадцать лет, я уже все знал про лошадей, а этот сорванец ничего не понимает, только смеется над всеми. Какой из него выйдет крестьянин!

В центре площадки был установлен небольшой столик. Го Цюань-хай подошел и постучал о него трубкой:

— Внимание! Сейчас начнем распределять! Каждая безлошадная семья может взять по желанию лошадь или корову. Лучшие лошади и коровы привязаны в западном углу площадки.

— Все знают, где какие привязаны. Ты начинай, а то время к обеду подходит! — нетерпеливо закричали со всех сторон.

Го Цюань-хай опять постучал по столику:

— Не торопитесь! Я еще несколько слов хочу сказать. Распределили мы имущество, теперь тягловую силу распределяем, а как мы с вами получили все это богатство?

— Коммунистическая партия помогла! — ответили собравшиеся.

— Правильно! Будете вы теперь на этих лошадях землю пахать, молотить, дрова возить. Не забывайте, как все это досталось. Никогда не забывайте тех, кто взрастил для вас эту новую жизнь.

— Конечно, не забудем! — раздалось в ответ.

— Ладно, земляки, начнем! — поднял руку Го Цюань-хай и подозвал оспопрививателя. Тот стал выкликать имена.

Первой в списке стояла вдова Чжао. Когда оспопрививатель произнес ее фамилию, вдова замахала руками:

— Не надо! Не надо! Мне совсем не надо!

— Почему ты отказываешься? — удивился подошедший к ней старик Чу.

— На что мне? Мужчин у нас в семье все равно нет. Кто же будет ухаживать за лошадью? Лучше отдайте кому-нибудь другому.

— А пастушок чем не мужчина?

— Нет, нет, не надо. Пастушок хочет отделиться и жить самостоятельно, а мне и Со-чжу лошадь ни к чему!

Возчик тотчас же смекнул, что, если вдова возьмет лошадь, можно будет во время вспашки пристроиться к ней в компанию. Она женщина добрая. Он подбежал к вдове и зашептал ей на ухо:

— Ты бери… бери. Не беспокойся, что некому будет ухаживать. Ко мне поставишь. Я и накормлю, и напою, и почищу. Тебе никакой заботы не будет…

— Да нет, дедушка, не возьму. Пусть уж другие…

— Постой! Ты меня слушай! Я тебе сейчас такую выберу лошадку, что одно заглядение…

Но как ни уговаривал старик, вдова наотрез отказалась от лошади.

Оспопрививатель выкрикнул фамилию Го Цюань-хая. Возчик бросил вдову Чжао и поспешил к председателю крестьянского союза:

— Председатель Го! Бери серую кобылу. Вон ту, что у вяза стоит! Я тебе ручаюсь: знатная лошадь. Она еще молодая и в первый раз жеребая. Весной у тебя, понимаешь, две будет…

— Так если она весной ожеребится, как же я пахать на ней буду? — рассмеялся Го Цюань-хай.

— Ты не смотри на это, председатель! — убеждал возчик. — И через месяц не опоздаешь.

Го Цюань-хаю было все равно. О себе он думал меньше всего. Председатель взял серую кобылу, привязал ее к столбу под окном школы и вернулся к столу.

Когда вызвали старика Чу, он стоял возле черного, как вороново крыло, быка. Старик давно уже облюбовал его, решив, что с быком будет куда спокойнее. Во-первых, бык сильнее и выносливее лошади, во-вторых, ночью его не надо кормить, а в-третьих, если лошади не давать зерна, она отощает, а быку ничего не сделается. К тому же в этом году у старика Чу с зерном было туго. Есть, правда, один недостаток: пахать на быке дольше придется, чем на лошади, да ничего, обойдется…

— Эй, старина Чу! — окликнул его молодой крестьянин. — Почему лошадь не берешь? Нарядов испугался?

— Не суйся не в свое дело! — огрызнулся старик. — Кто тебе сказал, что я боюсь нарядов? Будут наряды, я на бычке отработаю.

— А ты себе какую лошадку приглядел? — спросил возчика старик Тянь.

— Гм… — неопределенно промычал Сунь. — Еще не приглядел.

На самом же деле возчик раньше всех высмотрел серого в яблоках жеребца. Едва оспопрививатель собрался произнести имя Суня, как старик опрометью кинулся к вязу, возле которого стоял облюбованный им конь.