— Что там говорить! Зачислим ее в первый разряд! — поддержали старика Тяня со всех сторон.

Кто-то внес предложение в первую очередь снабдить многосемейных. Но так как батраки и бедняки в большинстве случаев имели мало детей или были холостыми, предложение вызвало длительные споры. Наконец все согласились с Сяо Сяном, который выступил в защиту многосемейных.

— У нас есть еще такое предложение, — объявил старик Чу, — самым бедным выдать одежу покрепче и лошадей.

— Вот это правильно! Но только чтобы возчикам дали лошадей в первую очередь! — закричал обрадовавшийся старик Сунь.

— И всегда-то ты вперед лезешь, — упрекнул старика Чжао Цзин-жуй.

— Не шумите! Пошли делить! — скомандовал Чу.

Возбужденная толпа хлынула во двор.

Сяо Сян задержал Го Цюань-хая. Тот присел на кан и закурил свою трубочку:

— Так какая же все-таки весть меня ждет?

На худощавом лице начальника бригады появилась теплая, ласковая улыбка.

Они были дружны уже более года, но работа никогда не оставляла им времени для беседы о личных делах. Го Цюань-хай считал своего друга мудрецом, человеком высокой идеи и больших деяний, знавшим лишь одни общественные интересы. Председателю казалось, что у начальника Сяо не было ни личных желаний, ни личных дел. Но в улыбке, которая все ярче разгоралась сейчас на лице Сяо Сяна, Го Цюань-хай улавливал что-то совсем необычное, какую-то новую проникновенность и задушевность. Он с радостным удивлением смотрел на это преобразившееся лицо и с затаенным дыханием ждал слов друга.

Начальник бригады давно оценил способности молодого батрака, выделял его из всех, считая самым лучшим активистом района. Сяо Сян обладал особым качеством определять людей, которое никогда его не обманывало. Он поставил себе целью воспитать из Го Цюань-хая настоящего коммуниста, подготовить его к ответственному посту секретаря райкома. У этого батрака были все данные: безупречное социальное происхождение, честность, ум, работоспособность, смелость и выдержка. В числе первых активистов деревни Юаньмаотунь его приняли в коммунистическую партию, и он уже успел получить закалку на партийной работе. «Надо дать ему политическое образование, — думал Сяо Сян, — расширить кругозор, и из него выйдет отличный секретарь райкома». Сяо Сян вспомнил, что Го Цюань-хай после смерти отца жил одиноко. «Человек не может быть все время один. Ему необходима хорошая, преданная и понимающая его женщина — друг. Ему нужно обзавестись семьей и зажить счастливой жизнью».

Сяо Сян не ответил на заданный вопрос. Улыбаясь все той же проникновенной, так поразившей собеседника улыбкой, он сам обратился к Го Цюань-хаю:

— Скажи-ка мне, друг, хотел бы ты иметь свою семью?

Го Цюань-хай мгновенно вспыхнул и сделал вид, что занят своей трубкой.

Сяо Сян подсел к нему и тихим голосом заговорил:

— Девушка хорошая и тебе как раз пара, работящая, мастерица на все руки…

Го Цюань-хай продолжал молчать.

— Сватами будут старики Сунь и Чу. Ну, чего же ты молчишь?

— Сплетен не оберешься, начальник…

— Каких сплетен ты боишься? Женитьба, семья — это дело необходимое и законное.

— Пойдут разговоры, что председатель крестьянского союза только свои интересы соблюдает…

— Никто ничего про тебя не скажет… Ну как, договорились? А теперь пойдем посмотрим, как имущество делят.

На школьной площадке собралась почти вся деревня. Толпа образовала плотное кольцо, в центре которого громоздились горы одеял, одежды, мехов, тканей, обуви и всевозможных домашних вещей.

Рядом сидел оспопрививатель с грифельной доской в руках. На доске были написаны фамилии крестьян, которым полагалось получить вещи. Первой оспопрививатель назвал фамилию вдовы Чжао.

От толпы отделилась маленькая скромная женщина, по лицу которой блуждала растерянная улыбка. Сотни глаз устремились на нее. Женщина была одета в темно-синий стеганый халат, а на ногах в знак траура были белые туфли.

— Все еще в трауре! — с уважением заметил кто-то.

— Вот это настоящая жена! — подхватила шепелявая старуха.

— То-то и оно… — прошамкал старик с трясущейся бородкой. — Не то, что нынешние. Ни стыда, ни совести. Не успеет муж глаза закрыть, у нее уже новый на примете.

— Правильно, дедушка, правильно говоришь, — поддержали женщины. — Такая жена была небом подарена нашему брату Чжао Юй-линю за его доброту.

Вдова Чжао остановилась перед грудой одеял, взяла первое попавшееся в руки и уже было направилась дальше, как внимательно наблюдавший за ней старик Чу крикнул:

— Постой, постой! Что же ты взяла! Бери получше.

— Я не одна, другим тоже хочется получить хорошее, — ответила она.

— Тетушка, бери, не отказывайся, раз люди велят, — посоветовал У Цзя-фу.

Вдова ласково улыбнулась мальчику:

— Советчик мой дорогой, хорошо и это.

Она взяла для Со-чжу шапку из собачьего меха, пару зимних туфель, поношенную детскую куртку и штанишки.

— И зачем только тебе такая рвань! — не вытерпел старик Чу. — Давай я выберу.

— Пусть сама выбирает! Чего ты суешься? — сказал кто-то из толпы.

— А ты молчи! — огрызнулся старик. — Она вдова нашего погибшего брата. Мы обязаны ей помогать.

Он переворошил гору и вытащил пару лучших одеял:

— Держи! Это для тебя, а это для Со-чжу. — Потом старик мигом накинул на плечи вдовы черный зимний халат, на него — летний из зеленого узорчатого шелка, сунул в руки детскую енотовую шубку и лисью шапку.

Вдова Чжао, не зная куда деваться от стыда, низко поклонилась и, счастливая, отошла в сторону.

— У тебя, старина Чу, глаз острый! — пошутили из толпы.

— Что значит острый? Для себя выбирал, что ли? Вот ведь завистники! — с сердцем сплюнул старик и велел оспопрививателю читать дальше.

Оспопрививатель выкрикнул фамилию Го Цюань-хая.

Го Цюань-хай, сделав вид, что раскуривает трубку, махнул рукой:

— Что выделят, то и ладно. Сам выбирать не стану.

— Стесняешься, так давай я тебе выберу! — предложил возчик.

Он вытащил из груды вещей каракулевую шубу и накинул себе на плечи, выбрал одеяло, завернул в него отрез темно-синего сукна, прихватил красный шелковый полог. Со всем этим имуществом он направился к Го Цюань-хаю.

— Полог-то зачем взял? — удивился Чжан Цзин-жуй.

— Это, брат, теперь самая необходимая для нашего председателя вещь, — ухмыльнулся возчик. — Придет время, и тебе такая штука тоже понадобится.

— У Цзя-фу! — раздался голос оспопрививателя.

Когда пастушок оказался перед грудой одеял, у него захватило дыхание. Он никогда в жизни не имел собственного одеяла, а тут они переливались разноцветными шелками. И одно лучше другого! У Цзя-фу заранее решил, что выберет не самое красивое, а самое крепкое и теплое. Он долго перебирал одеяла, гладил их, мял в руках.

— Эй, помоги кто-нибудь нашему пастушку, а то он до утра не выберет! — крикнули из толпы.

Старик Чу быстро отыскал широкое и прочное одеяло и бросил его У Цзя-фу. Тот, очень довольный, направился к вороху обуви.

Уже приближался вечер, и кто-то предложил допускать к вещам по нескольку человек сразу.

Лю Гуй-лань выбрала красную свадебную куртку и сундук, крышка которого была расписана замысловатыми разводами.

— Приданое готовишь, дочка? — тихо спросил подошедший старик Сунь.

Девушка залилась краской и сделала вид, что не поняла:

— Что ты говоришь?

— А ты что прикидываешься? — засмеялся возчик. — Кто твой сват? Я — твой сват, а ты даже не поблагодарила… Вот видишь, как хорошо, что мы здесь с начальником Сяо революционный переворот учинили. Раньше девушка и за дверь выйти не смела, не то что приданое себе выбирать. Раньше она, сидя в комнате, только мечтала о молодом парне, а чтобы, скажем, встретиться с ним или поговорить — это ни в коем случае! Браки только родители затевали, а свахи устраивали. Сколько из-за таких реакционных порядков вреда получалось. Подуют в трубы и принесут невесту в свадебном паланкине. Жених выйдет ее встречать, а она или глухая, или горбатая, или хромая окажется. Вот и майся с такой всю жизнь. Подсовывали даже слепых на оба глаза. Невесты, конечно, тоже слез лили немало, и сердце у них так и колотилось. Никто не знал, каков жених окажется, все ли у него будет в порядке.