О господи, да что со мной не так?

— Кэм…

— Не говоря уж о том, — продолжаю я, не в силах остановиться, — что в моей спальне постоянно бывают гости. Которые мужчины. Э… То есть фейри. — Я взмахиваю рукой в сторону гардеробной. — Кроме Деррика, который… ушел.

Черт побери, мне не стоило отсылать Деррика. В предвкушении прибытия Киарана я велела проверить, не появилось ли у его связных новой информации относительно baobhan sìth, а на такие задания у пикси, как правило, уходит вся ночь. А ведь он мог бы быть здесь, мог велеть Киарану подняться с этой чертовой кровати и наложить мне швы.

— И он, знаешь ли, будет отсутствовать довольно долго. — Я хватаюсь за столик, чтобы удержаться на ногах. — Так что…

Проклятье, я даже думать связно не могу!

— Мне жутко жаль, но я забыла, о чем говорила.

Киаран лениво перекатывается с боку на бок, происходящее его явно развлекает.

— Мы одни, без этого надоедливого пикси, — говорит он. — И ты спрашиваешь меня о чае по причине, которую я не могу разгадать.

Одни… Кто знает, что я могу натворить, учитывая, что со мной не так. Я могу сделать нечто смехотворное или что-то, о чем пожалею. Ну, пожалею больше, чем о том, что уже наговорила.

Меня пронзает внезапным холодом. Я обхватываю себя руками и, спотыкаясь, иду к камину. Зубы стучат. Тепло — вот что мне сейчас нужно. От тепла все станет лучше. Я тянусь к выключателю, чтобы зажечь камин, но пальцы онемели и не слушаются.

Ноги подгибаются, но Киаран оказывается рядом. Он обхватывает руками мою талию и, застыв, смотрит на меня. Боже, какие у него потрясающие глаза! Я вижу каждую искру, каждую сияющую в них звездочку.

— У тебя глаза светятся, — бормочу я. — Ты знаешь, что они светятся? Как чертов уличный фонарь.

— Мне воспринимать это как комплимент или как критику?

— Как наблюдение.

Мягкий вздох едва не срывается с моих губ, но я вовремя себя одергиваю. Да что за ерунда? Я очарована феей?

— Отпусти меня, — говорю я, прежде чем успеваю всерьез задуматься над этим.

Я пытаюсь оттолкнуть Киарана. Если я очарована, мне лучше держаться подальше от него. Что, если я превращусь в бездумное чудовище и начну его лапать?

— Насколько я вижу, ноги тебя не слушаются, — говорит он. И на миг прикасается ладонью к моему лбу. — И лихорадка сильнее, чем раньше. Мне нужно вынуть шипы.

Как может быть лихорадка с температурой, когда мне так жутко холодно? Мне отчаянно хочется прижаться к нему, обхватить руками. Он такой теплый. Нужно отстраниться. Нужно. Я не могу.

— Тебе нельзя сейчас приближаться ко мне, — говорю я ему. — Кажется, я очарована.

И почему я это говорю? У меня что, остатки мозгов отказали?

Он смотрит на меня в упор.

— Нет, не очарована.

— Да, и еще как.

Взгляд Киарана темнеет и мерцает, когда он наклоняется ко мне.

— Ты считаешь, что именно так называются твои чувства? Очарованность фейри? — Его губы касаются моей щеки, и у меня прерывается дыхание. — Ты жаждешь меня, Кэм? — шепчет он. — Ты болезненно хочешь меня?

Я дрожу. И едва не хватаюсь за его рубашку, чтобы прижаться губами к его рту и проверить, ответит ли он на мой поцелуй.

«Нет! — говорю я себе. — Это было бы жуткой ошибкой».

Я отстраняюсь, насколько позволяют все еще обнимающие меня руки.

— Ты пытаешься сделать все еще хуже?

— Лихорадка могла ослабить твои барьеры, но ты не очарована, — говорит он. — Будь это так, тебе бы просто не хватило ни сил, ни мыслей на такие вопросы.

— Тогда почему я себя так чувствую? — шепчу я, обращаясь в основном к самой себе.

С чего бы еще мне так сильно хотелось прижаться к Киарану, хотя я отлично знаю, на что он способен? Я также не должна думать о том, чтобы целовать его или прикасаться к нему. Мне нужно позаботиться о том, как надежнее оградить себя от него.

— Ты уверен, что ничего со мной случайно не сделал? Как с Кэтрин?

— Ты Охотница. Мне пришлось бы силой удерживать тебя под своим влиянием. — Он смотрит на меня сверху вниз непроницаемым, как всегда, взглядом. — А это грань, которую я не осмелился бы перейти с тобой.

— Ты замораживал меня раньше, — напоминаю я.

— Я лишь не позволял тебе двигаться, — мягко отвечает он. — Ты все время сопротивлялась этому. Те, кто очарован нами, не сопротивляются, Кэм. Не отбиваются. Они пресмыкаются и молят о нашем прикосновении. Оно разрушает их, а они жаждут этого разрушения. — Его глаза такие темные, такие пронзительные. — Когда sithichean решает очаровать человека, этого невозможно избежать. И нельзя избавиться. Никогда.

Мое дыхание замирает.

— Ты раньше делал подобное с кем-то?

— У меня не самое чистое прошлое, Кэм. Но я не давал тебе повода заподозрить меня в подобном.

Киаран подхватывает меня раньше, чем я успеваю запротестовать. В отличие от объятий Гэвина, желание отбиваться покидает мое тело, и я бессильно обвисаю у него на руках, замерзая и стремясь согреться. Не только его теплом, которое может просочиться сквозь мою заледеневшую кожу. К черту все! В этот момент мне хочется прекратить думать о том, что я должна действовать, что мне необходимо притворяться сильной, как я всегда перед ним притворяюсь. Сейчас я мечтаю лишь об одном — снова согреться.

А потому я кладу голову Киарану на плечо и касаюсь пальцами его ключицы. Вот оно. Намек на тепло под моей онемевшей, бесчувственной кожей. Я вздыхаю.

— Лучше? — спрашивает он.

Я поднимаю на него взгляд. Я словно в летаргии, будто приняла огромную дозу настойки опия. Глубоко вздохнув, я шепчу:

— Могу я тебе кое-что сказать?

Киаран перекладывает меня на руках, привлекая ближе к себе. Похоже, он не уверен, что со мной делать.

— Хорошо, говори.

Я прижимаюсь щекой к его рубашке из грубой ткани. Мое чувство приличия уже потеряно. Согреться, мне нужно согреться, почувствовать хоть что-то в охватившем меня онемении.

— Иногда я почти забываю, что ты фейри.

— Правда?

Он кажется действительно заинтересованным, даже слегка удивленным.

— Айе. — Я закрываю глаза. — Когда ты решаешь быть добрым. Когда говоришь, что никогда бы меня не очаровал.

— А что насчет всего остального?

— Оно напоминает мне, почему я не могу позволить себе забывчивости.

Он осторожно опускает меня на кровать и набрасывает стеганое покрывало мне на ноги.

— Прислушайся к собственному совету, Кэм. Ты не найдешь во мне ничего человеческого. Никогда не забывай об этом.

Даже под покрывалом холод не отпускает меня. Я дрожу на шелковых простынях. Или, по крайней мере, мне кажется, что дрожу. Мое тело пустое, онемевшее. Единственное, что удерживает меня в этом мире, — это голос Киарана, наш с ним разговор.

Я трусь щекой о подушку, пытаясь почувствовать ткань. Ничего. Существуют только мои слова.

— Мы согласны друг с другом? Редчайший случай.

Киаран подтягивает мой деревянный рабочий стул к кровати.

— Завтра мы вернемся к прежним ссорам.

— Любимое времяпрепровождение, — бормочу я. Язык кажется слишком тяжелым, чтобы слова получались внятными.

Он встречается со мной глазами, и на краткий миг я снова ощущаю ту же связь с ним. Внутреннее понимание. Схожесть, которую я не могу ни описать, ни осознать.

«Скажи мне, — думаю я. — Скажи мне что-то в ответ».

Меня тянет понять то, что Киаран предпочитал закрывать и держать вдали от всех. Те редкие проблески его души, которые показывали, как эмоции меняли его на протяжении бесконечной жизни.

Киаран отводит взгляд и тянется к чему-то у кровати. В моем поле зрения появляется коричневая кожаная сумка, из которой он вынимает три маленькие бутылочки, нить и изогнутую иглу.

Я напрягаюсь.

— Что это?

— Мне нужно наложить тебе швы, — говорит он так, словно это очевидно.

Мои глаза расширяются.

— Ты с ума сошел? В гардеробной есть швейный материал, который подойдет куда больше и причинит меньше боли, чем то, что ты тут вытащил. Убери это!