Виконтесса мрачно смотрит на меня.

— Я согласна с его решением.

— Чудесно, — шепчу я.

Кэтрин хмурится и одними губами спрашивает: «Ты в порядке?» Я киваю, едва двигая головой, на более четкое движение меня не хватает. Кэтрин не выглядит убежденной.

Виконтесса продолжает, и я пытаюсь слушать, но явно кажусь ей невнимательной.

— Айлиэн, ты слышала хоть слово из того, что я говорила?

— Прошу прощения, леди Кэссилис. — Я сглатываю и отвечаю ей слабой улыбкой. — Продолжайте, пожалуйста.

Виконтесса расправляет плечи.

— Как я и сказала, я согласна также с идеей твоего отца о том, что все должно быть проделано быстро. Имя Стюартов древнее и известное, а у тебя существенное приданое и неплохое происхождение, потому я допускаю это родство. Я отказываюсь видеть, как репутацию моей семьи пятнает то, что некая… некая глупая девчонка сумела соблазнить единственного наследника Стюартов.

Моя голова вскидывается. Глупая девчонка? Ярость разгорается внутри, и все барьеры начинают рушиться. Аккуратно выверенный и поддерживаемый фасад спокойствия подводит меня. Мое вежливое притворство едва не заканчивается.

— Матушка! — с ужасом говорит Кэтрин. — Это совершенно непристойно.

— Так вот что, по-вашему, произошло? — тщательно выговариваю я с бóльшим спокойствием, чем ощущаю на самом деле.

Гэвин оглядывается на меня с кушетки. Он наверняка слышит перемену в моем голосе, прокравшуюся в мой тон ярость. Его глаза расширяются — от страха, понимаю я. Он знает, на что я способна.

Ты до смерти меня пугаешь.

Прошлой ночью мне было больно слышать от него эти слова. Сейчас же они придают мне сил. То, что я могу внушать страх, действует как эликсир. Я могу быть ужасающей, сильной, неприкасаемой. В этом мире мне не придется волноваться о репутации или замужестве.

— Похоже, времена приемлемых слов давно миновали, Кэтрин, — отвечает леди Кэссилис. — Айлиэн уже привлекла к себе излишнее внимание, поэтому моя задача заключается в том, чтобы минимизировать неизбежные слухи. Если церемония пройдет в ближайшие две недели, будет меньше разговоров о том, что дитя родилось раньше срока.

Гэвин, шокированный, таращится на виконтессу. Кэтрин идеально отражает выражение его лица.

Я встаю. Мои щеки горят от лихорадки и злости, которую я больше не могу сдерживать.

— Вон!

У леди Кэссилис отвисает челюсть.

— Прошу прощения?

— Я неясно выражаюсь? Убирайтесь. Из. Моего. Дома. Немедленно.

Даже Кэтрин поворачивается ко мне, раскрыв рот.

— Айлиэн! — ахает она.

Я никогда не показывала эту часть себя при людях, но больше не могу сдерживаться. Тело мое дрожит от яда в крови, а тщательно хранимый ментальный контроль рассыпается прахом. Все рациональные мысли гаснут… исчезают.

Остаются только злость, моя горящая кожа, грохочущий пульс, ревущее сердце и люди в комнате, от которых нужно избавиться.

— Быстро! Вон! — повторяю я с большей силой.

Леди Кэссилис поднимается.

— Я готова была смириться с разницей между нами во имя сына. Но вижу, что в тебе я отнюдь не ошибалась.

Виконтесса плывет к двери в шорохе шелковых юбок.

— Кэтрин! — рявкает она, прежде чем выйти из комнаты.

— Айлиэн… — Ладонь Кэтрин на моей руке настолько холодная, что я вздрагиваю. — Это не было… Господи, да ты вся горишь! Ты заболела?

— Все хорошо.

Я сглатываю и крепко зажмуриваюсь.

— Если я нужна тебе, то могу остаться. Если ты…

— Кэтрин! — доносится из коридора голос леди Кэссилис.

— Нет. — Мне нужно прилечь. Как я и подозревала, ноги меня не держат. Я хватаюсь за спинку кушетки, чтобы не упасть. — Прошу, иди с матерью.

— Если настаиваешь. — Кэтрин вздыхает. — Я ужасно сожалею о том, что она сказала. Она слишком сурова к тебе.

Я открываю рот, чтобы согласиться, но успеваю передумать. Как бы я ни относилась к леди Кэссилис, она действительно моя будущая свекровь. И лучше мне научиться воспринимать ее именно так.

— Ее единственный сын замешан в скандале с девушкой, которую она считает совершенно неприемлемой, — осторожно формулирую я. — Я понимаю, почему она так резка. Скажи ей, что я сожалею обо всем, что случилось.

Кэтрин кивает.

— Скажу. Пожалуйста, пришли записку, когда тебе станет лучше. Иначе я буду волноваться.

Она уходит, шелестя платьем. Единственный звук, который я слышу, не считая моего быстрого сердцебиения.

Гэвин кладет руки мне на плечи и мягко разворачивает к себе. Он смотрит на меня, и глаза у него очень синие, яркие и обеспокоенные. Он обнимает меня за талию и привлекает к себе. У меня вырывается слабый стон, и он прикасается ладонью к моему лбу.

— Мне послать за доктором?

— Он не поможет.

Я поворачиваю голову, и его пальцы соскальзывают с моей щеки на ключицу, под ожерелье с сейгфлюром.

— Значит, это от фейри. Так ведь?

Я позволяю себе отдыхать рядом с ним, поскольку не способна ни на что другое. Я слишком слаба, чтобы оттолкнуть его.

Я киваю.

— Одна из гончих.

— Понятно.

Что ему понятно? Он предложил сердце и руку женщине, которая всегда будет изранена, окровавлена или в синяках. Я никогда не избавлюсь от своих шрамов, да никогда и не хотела избавиться. Они всегда будут со мной, впечатанные в кожу. Ордена за мой успех, награды за убийства.

Я поворачиваю голову и встречаюсь с Гэвином глазами.

— Я не хочу выходить за тебя, — шепчу я. — Это ужасно с моей стороны?

— Вовсе нет, — тихо говорит он. — Я тоже не хочу на тебе жениться.

Глава 24

Я просыпаюсь рывком, отчаянно пытаясь вдохнуть и барахтаясь в промокших от пота простынях. Чьи-то руки грубо хватают меня за плечи и прижимают к подушкам.

Я потрясенно смотрю на Киарана. Вкус его силы мягко оседает у меня на языке, ничуть не поглощая. Черты его лица теряются в сумраке, едва видимые в тусклом свете уличных фонарей, что проникает в открытое окно. От него пахнет вереском и весной — с намеком на свежесть дождя от мокрой одежды, в которой он прижимается ко мне.

— Ты что тут делаешь?

Во рту у меня пересохло. Говорить и даже двигать губами было больно.

— Я же сказал, что вернусь.

Я сглатываю. Горло ощущается так, словно его исполосовали ножами.

— Ты сказал, что навестишь меня, а не атакуешь.

Киаран отпускает меня.

— Я пытался тебя разбудить. Ты металась во сне и раздирала раны.

Я дотягиваюсь до кнопки у кровати, и лампа возле двери со щелчком включается. Мягкий свет заполняет комнату и окутывает сияющую кожу Киарана нимбом чистого золота.

Мой взгляд задерживается на его губах, и я думаю о сегодняшнем дне. О том, как он гладил шрам на моей спине, как мое тело прижималось к его телу после нашей битвы…

«Нет, не думай об этом!»

Мне нужно отодвинуться от него. И как можно дальше! Я сбрасываю покрывало с ног и пытаюсь встать. Получается только со второй попытки. Спотыкаюсь, но мне удается удержаться на ногах, схватившись за столик у кровати.

— Итак, — дрожащим голосом выдаю я, — ты здесь. — Я снова смотрю на него и теряю способность связно мыслить. — В моей… спальне.

О черт! О черт, я совершенно не продумала этого, когда он сказал, что придет сюда. Подобных ситуаций мои уроки этикета не покрывали. В книге мисс Эйнсли не было главы «Что нужно делать, когда джентльмен посещает леди в ее личной комнате».

Киаран устраивается на кровати — на моей кровати! — и рассматривает меня со своим привычным нечитаемым выражением. Его не должно было тут быть. Он наверняка знает, что люди не ночуют вот так…

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Отлично.

А он и должен быть настолько красив? Проклятье, у меня болит голова!

— Чай! — выпаливаю я, ухватившись за первый пришедший на ум отрывок уроков мисс Эйнсли. — Ты любишь чай? Хочешь, я его заварю? Я всегда пью чай со своими гостями.