Федор собрался с духом, встал с колен, исподлобья внимательно посмотрел на иноплеменника, прикинул, как еще лучше угодить, и ответил, пытаясь сохранить достоинство:
- Князь Ярослав предлагает тебе вступить с ним в переговоры. Ведь не век длиться войне. Он может быть тебе союзником, если ты отныне сделаешь его великим князем, отдашь ему стол его брата великого князя Юрия во Владимире и не пойдешь на Новгород.
- И это все? - фыркнул Бату. - Его отчину Переяславль-Залесский я разгромил, в Новгороде он уже не князь, у него ничего не осталось. Очень мне нужен такой союзник!
Федор стоял ни жив ни мертв, свесив голову.
Хан сурово продолжал:
- А тебе сейчас дадут четырнадцать палок и выбросят из моей юрты. Считай, что ты еще дешево отделался.
Федор побледнел, дыхание стало вырываться из груди со свистом, потом он вдруг выпрямился, чувствуя, что ему уже нечего терять, и сказал внушительно:
- Князь Ярослав велел преподнести тебе для почина вот этот дар. - И боярский сын развязал тщательно примотанную к животу и спрятанную под рубахой калиту со свисавшей княжеской печатью.
Бату кивнул нояну, и тот отсек кинжалом княжескую печать, а потом высыпал из объемистой калиты прямо на трон около Саин хана нити жемчуга и янтаря, красные, голубые и зеленые самоцветы: рубины, сапфиры, изумруды, искусной работы золотые и серебряные браслеты, колты и перстни. Лицо Саин хана оставалось непроницаемым, а Федор уставился на золотое и серебряное узорочье, на камни-самоцветы с великой завистью. Хан махнул рукой, и весь блеск, все переливы красок исчезли опять в темном чреве калиты, как не бывало…
- С этого надо было начинать, - скривил губы Бату, но глаза его невольно блеснули. - Это все, с чем ты пожаловал?
- Нет, не все, - сказал вновь осмелевший Федор, - князь передает, что исполчается Новгород силою великою, чтобы защитить свои древние вольности, отовсюду поднимаются рати могучие, неисчислимые, перед общей опасностью забудут новгородцы все свои распри и голки, привлекут к себе все сердца. Он советует, пока не поздно, повернуть твои войска вспять…
Щелки глаз Бату совсем скрылись за припухшими веками.
- Помоги Ярославу стать великим князем, и он не останется в долгу…
- Да, конечно, - процедил сквозь зубы Бату, разглядывая печать Ярослава. - Об этом я позабочусь. Отведи его к Субэдэю, - кивнул он нояну со змеиным поясом, - пусть расскажет, где расположены тверди и засеки на пути к Новгороду.
Федор вышел из юрты, мелко крестясь, пятясь задом и низко кланяясь. Ноян последовал за ним.
Когда они ушли, Бату открыл калиту с дарами Ярослава и стал внимательно разглядывать каждую вещь, наконец выбрал золотой браслет, недавно украшавший запястье Федосьи, и отложил его в сторону, потом повелел, чтобы шаманка привела пленную уруску.
Услышав голос предателя, показавшийся ей чем-то знакомым, Александра впала в тяжелое забытье, так что чародеица долго не могла привести ее в чувство, - такое волнение могло и убить раненую… Услышав повеление хана, чародеица с трудом приподняла Александру Степановну и опять повела к трону. Однако боярышня мягким движением отстранила ее и пошла сама медленно, но твердо.
Рябой толмач из пленных не выдержал и отвесил боярышне поясной поклон.
- Ты ее знаешь? - спросил Бату.
- Это единственная дочь посадника новгородского Михалкова, - ответил толмач.
Бату встал, подошел к Александре и быстро надел ей на руку золотой браслет:
- Ты достойна носить этот мой дар. Оказывается, ты дочь новгородского эзэн хана. Отныне тебе будут оказывать все почести.
- У нас нет ханов, - холодно ответила Александра, возвращая браслет. - А мой отец только исполняет волю людскую.
Бату скривил губы, сказал презрительно:
- Вот я и возьму в полон весь ваш народ, как взял тебя.
- Бог не допустит, - прошептала боярышня, осенив себя крестным знамением. - Неужели с тех пор, как вступил на нашу новгородскую землю, ты так ничего и не заметил? Плохие же у тебя, хан, глаза. Где тебе воевать с Великим Новгородом…
Бату в бешенстве соскочил с трона и бросился к Александре Степановне, которая, потупясь, стояла перед ним, превозмогая слабость. Наконец она собралась с духом и посмотрела ему прямо в глаза, когда Бату был уже на расстоянии полшага от пленницы. Он отшатнулся, словно от сильного удара, и прикрыл широкое желтое лицо своей маленькой ладонью.
- Синие глаза, синие, непобедимые, цвета всемогущего неба. Дочь смертного, откуда у тебя такой цвет глаз? Правда, - слегка усмехнувшись, закончил он, - их можно выколоть.
Бату вернулся к трону и снова уселся на него, нетерпеливо дернув ногой:
- Что я говорю? Синие глаза тебе дало само вечное небо. Что толку, если их выколоть?
Он щелкнул пальцами, что-то тихо сказал молодому нояну, и тот подал ему хур*. Навершие хура было сделано в виде фигурки коня, поэтому он так и назывался.
* Х у р - монгольский струнный смычковый музыкальный инструмент.
Бату проверил, как он звучит, и протянул его боярышне:
- Прими от меня в дар этот золотой хур - он принесет тебе счастье. Вместе с ним я дарю и музыкантов - хуурчи, которые будут услаждать твой слух, чтобы мысли были спокойны. Помоги мне только вступить в переговоры с твоим отцом. Если он сдаст мне Новгород - и он и весь ваш род будут осыпаны моими милостями, - сказал вкрадчиво Бату, вынимая знак власти - золотую пайдзу с изображением разъяренного тигра. - А тебя я возьму в жены.
- Мой отец никогда не сдаст тебе Новгорода! А если бы и захотел, его самого сместили бы, как и любого другого, какого бы рода и звания он ни был, хоть сам князь, - проговорила Александра Степановна, чувствуя подступающую слабость и дурноту.
Бату, наблюдавший все со своего трона, сказал негромко:
- Я вижу - ты еще слаба, и я не буду держать тебя долго. В твоих речах много непонятного для меня, но и ты меня не желаешь понять. Уразумей: я всегда добиваюсь того, чего хочу. Если ты не поможешь, мне поможет моя вещая сабля. Ты будешь говорить с отцом? Отвечай!
- Сабля, - с трудом произнесла Александра Степановна, - может лишь заставить замолчать, а не говорить, и то только тех, до кого дотянется.
- Дотянется, - не скрывая больше злости, сказал Бату, - войско мое неисчислимо, как морской песок…
- Песчинки нельзя отличить одну от другой, - возразила боярышня, - а мы не похожи друг на друга, каждый имеет свой лад, свою особицу и может постоять за себя.
Бату, понявший наконец, что ничего он от боярышни сейчас не добьется, кивнул чародеице:
- Отведи ее за ширмы и позаботься о том, чтобы она была жива.
- Ей нужен покой, - глухо ответила чародеица, - если ты и дальше будешь мучить ее - она умрет.
Оставшись один, только в обществе нескольких безмолвных и бесстрастных тургаутов, и убедившись, что кэбтэулы* уже заняли свои места вокруг его юрты, Бату поел из одной чаши буузы*, из другой попил кумыса, вытер руки о полы чапана и, приказав потушить большинство светильников, улегся на подушки в западной, мужской части юрты - части петуха. Вспоминая весь разговор с пленной уруской, с боярским сыном Федором, он долго не мог заснуть, мучительно размышляя, а первые лучи солнца, через тоно упавшие на лицо, уже разбудили его.
* К э б т э у л ы - ночные стражники.
* Б у у з а - монгольская еда, род больших паровых пельменей из баранины.
Потянувшись, Бату встал, пристегнул лежавший у изголовья меч и не успел еще дойти до трона, как ноян с металлическим змеиным поясом, неслышно войдя в юрту, торжественно сказал:
- Ослепительный, прибыл гонец от великого хана Угэдэя из Каракорума. Он говорит сейчас с начальником стражи.