— Да, не закончил я ещё свой рассказ, может, когда-нибудь закончу.

Дядя снова наполнил стаканы и, подавая слепому Францишеку, сказал:

— Пан Францишек всё время задумчивый и печальный. Выпей с нами, и положимся на Бога!

— Желаю вам и детям вашим счастья. Пусть небо благословит всех добрых людей да пошлёт нам урожай и счастливые годы!

Неожиданно в окно ударил яркий свет, осветило комнату. Все умолкли, напуганные таким нежданным чудом, потом выбежали из дома, подумав, что где-то по соседству пожар. И увидели, что по небу наподобие огромной реки разлилось такое яркое сияние, что глаза слепило. Поля, леса и горы, покрытые снегом и освещённые пылающим небом, имели дивный и захватывающий вид. На горизонте лежали тучи, расцвеченные алым огнём, казалось, будто там тонут в пожарах исполинские здания и высокие башни. Долго мы стояли и в молчании смотрели на эту дивную и страшную небесную картину; наконец, сияние огненной реки начало тускнеть и таять в воздухе; погасли тучи, и ночная тьма снова покрыла небо и землю.

Вернулись в дом.

— Дай Боже, — сказал дядя, — чтоб это предзнаменование оказалось благоприятным для нас. На моём веку третий раз случилось мне видеть подобное диво, и всегда в тот год, когда на небе были такие пожары, случались какие-нибудь негаданные события.

— Я знавал старика, который помнил Лебедлiвый год, — сказал пан Лотышевич. — Он часто рассказывал про дивные видения, которые сам наблюдал на небе. В воздухе тогда горели замки, и в пламени сражались войска. Страшные бедствия настали тогда для всех. Кроме травы людям нечего было есть; однако ж через год Бог смилостивился над их тяжкой долей, и кладовые повсюду наполнились рожью.

— Бедность в нашем краю дело не новое, — отозвался Сивоха. — Придёт весна, и редкий крестьянин, садясь за стол, положит пред собою хлеб и будет иметь, чем засеять поле. И эта извечная недоля до того запала всем в память, что всё непонятное у нас всегда — предзнаменование несчастья. Нужно быть более бережливыми и рачительными. Кто трудится и просит Бога, тот и сам живёт, не зная нищеты, и людям помогает.

Слепой Францишек вздохнул и произнёс:

— Мы встречаем и проводим каждый год с одной и той же песней. Этот свет для нас лишь странствие, и небеса часто напоминают нам об этом. Летом, когда я слышу гром, который сотрясает всю землю, то думаю о всемогуществе Творца и о Его милосердии. Да будет на всё воля Его! Наше будущее в Его длани.

— Когда-то я слыхал такое повествование,[224] — сказал Сивоха. — Однажды летнею порой после захода солнца перед воскресным днём ночь была тихая и погожая. Крестьяне после дневных трудов допоздна беседовали о своём хозяйстве. Одни батраки погнали коней на луг в ночное, другие пели в поле песни, возвращаясь с панщины. Вдруг в небесной вышине возникло дивное видение; на всём просторе небо будто бы раскрылось и среди этого света показались ангелы, их одеяния были белее снега, а головы окружены лучами, что были ярче солнца. Все упали ниц, и тем, кто усердно молился, Бог ниспослал такие щедрые милости и земные дары, что они всю жизнь не знали нужды.[225]

— Слыхал и я эту историю, — сказал Завáльня. — По моему мнению, для искренней и усердной молитвы небо всегда открыто. Но куда подевался Базыль? Он ещё не закончил своего рассказа.

Все огляделись, но Базыля в комнате уже не увидели.

— Верно, сон его одолел, — сказал Сивоха. — Я давно заметил, что он едва сидел и то и дело начинал клевать носом. Но, пан хозяин, время бы и нам уже отдыхать. Завтра не целый день спать, нужно быть на святой мессе.

— И всё ж рассказ о жáбер-траве не закончен, — сказав это, дядя вышел и приказал приготовить гостям постели.

Огонь потушен. Все спали крепким сном.

Природа повсюду дивна, красива и многообразна; бури чередуются с солнечной весенней погодой; удивлённый пилигрим взирает на сумрачные, весёлые и дикие пейзажи гор и лесов, встречает людей, которые, понимая его мысли и чувства, рады разделить с ним бремя тяжкой кручины. Повсюду есть счастье и недоля; повсюду непостижимое Провидение ведёт нас по дорогам жизни. Отчего ж человек всегда вздыхает по своей родной земле, как дитя по матери?

Такие мысли одолевали меня, когда в одиночестве держал я путь через поля и тёмные леса — далеко на чужбине. Приближался полдень, на небе ни облачка, день был тихий, зной всё усиливался. Утомлённый дорогой и горячим солнцем, присел я возле тракта в тени нескольких берёз. Невдалеке журчал ручеёк с чистой водой, а лёгкие дуновения ветерка, пролетавшего над полем, приносили приятную прохладу. Погрузившись в мечты, я вспоминал разные превратности минувших лет и не заметил, как ко мне кто-то подошёл. Был он высокого роста, котомка за плечами, лицо сухое, почерневшее от солнца и ветра, измученное трудной дорогой.

— Хорошо ли тут отдыхается, в тени берёз у источника живой воды? — спросил он.

— Тяжело идти в такую жару, — ответил я. — А до деревни иль до какой-нибудь австерии[226] может ещё далеко.

— Лучше всего идти, когда солнце начнёт клониться к закату и леса огласятся песнями соловьёв, а сейчас повсюду тихо, ведь и птицам докучает солнечный зной.

— В какие края послал Пан Бог? — спросил я у незнакомца.

— Далеко, туда, — показал он рукою.

— Будешь мне попутчиком, я иду в ту же сторону.

— Охотно. Но я припоминаю, что мы когда-то виделись, кажется на берегах Двины, может, мы земляки?

— Может быть, ибо там прошли самые счастливые дни моей жизни.

— Я Северин, — сказал странник. — Печаль и время изменили черты моего лица, и весёлые мысли навсегда распрощались со мною, сегодня я уже не тот. Таковы уж превратности, что встречаем мы в жизни нашей!

— Теперь припоминаю, ты ведь был когда-то душою весёлых компаний.

— Покуда не глянул вокруг себя, но когда увидел и постиг всё, пошёл скитаться по свету и нигде не могу найти покоя.

— Дороги нашей жизни, — произнёс я, — словно пути ужасных снов.

— И трудно дождаться рассвета, который пробудил бы от этих страшных кошмаров.

— Давно ли ты, — спросил я, — видел родные горы и леса?

— Недавно, — ответил он, — наведался в тот край. Горы стоят на своём месте, а леса разрослись ещё больше; много! много перемен! Мрачное время, неурожайные годы дают себя знать, исчезли весёлые забавы крестьян, и в поле не услышишь песни пахаря или пастуха. Только плачка на кладбище печальным голосом трогает чувства тех, кто проходит мимо.

— Когда-то были лучшие времена. Любо было видеть их наряды и забавы во время праздника или на свадьбе.

— Помнишь ли — спросил Северин, — деревню на берегу реки Оболь?[227] Помнишь, как богатый крестьянин Лукаш выдавал там дочку замуж? В то время нам обоим было интересно посмотреть на народные забавы и послушать их свадебные песни. Гостям там всего хватало, было много и еды, и напитков. Помнишь эту песню?