С приходом «Иль де Франса» эвакуация с «Андреа Дориа» пошла быстрее. Примерно к половине четвертого утра на судне оставалось менее ста пассажиров. После четырех часов главный штурман Маджанини доложил на мостик, что на палубах никого не осталось — все пассажиры покинули судно. Тогда капитан Каламаи приказал покинуть судно команде, попросив добровольцев задержаться на борту до подхода буксиров береговой охраны. Это было его первое в ту ночь разрешение, дававшее команде право оставить судно, не считая приказания экипажам спасательных шлюпок. Капитан Каламаи передал также по радио на военно-морской транспорт «Томас» — быть наготове, чтобы в случае необходимости оказать «Андреа Дориа» помощь.

С уходом команды (кроме задержавшихся на борту сорока человек добровольцев) на «Андреа Дориа» стало тихо, как ночью на кладбище. Длинное изящное судно, сверкавшее огнями, которые отражались в мокром настиле его палуб, все еще было прекрасно. При взгляде на судно сверху, с крыла мостика, не было видно никаких признаков повреждений. Потом, вместо сорока человек, на судне осталось уже двадцать, потому что остальные присоединились к экипажам трех стоявших наготове спасательных шлюпок «Андреа Дориа».

Наконец, на «Андреа Дориа» осталось только двенадцать человек. Старший судоводительский состав, включая главного штурмана Маджанини, заместителя главного штурмана Онето, первого штурмана Кирна, приступил на мостике к заключительному совещанию. Младшие по чину, среди них два третьих штурмана — Донато и Джианнини и два стажера из мореходного училища Марио Мараччи и Джон Крнтэ, сели на почтительном расстоянии. Здесь же было несколько матросов. Воцарилось спокойствие. Часы на мостике показывали около пяти часов. Крен приближался к 40°. Участники заключительного совещания говорили пониженным тоном, почти не нарушая тишины, охватившей покинутое судно.

Старший судоводительский состав обсудил сложившуюся ситуацию: размер затопления нижних палуб судна, крен, ожидаемый подход буксиров береговой охраны, время, которым можно было еще располагать, предстоящее оставление судна. Главный штурман Маджанини доложил, что судно покинуто всеми пассажирами, что все доступные для осмотра каюты подверглись проверке. При этом он просто пересказал данные, полученные от помощника капитана по пассажирской части, а тот, в свою очередь, повторил лишь то, что ему доложили стюарды.

Однако последовательного обхода судна проведено не было. Одни стюарды заглянули в закрепленные за ними каюты, другие этого не сделали.

Возможно, в тот момент, когда главный штурман докладывал капитану, что все каюты проверены, в темном помещении лазарета проснулся в одиночестве Роберт Ли Гудзон. У него было странное ощущение, будто он спит на стене. Это напоминало начало загадочного, но вполне отчетливого сновидения. Выкарабкавшись из койки, край которой задрался кверху, он стал осторожно спускаться вниз, пока не почувствовал, что стал ногами на пол, накренившийся параллельно койке. Ощупью он направился к двери и выглянул в длинный пустой коридор. Всюду было тихо и безлюдно. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, где он находится и что же произошло. Он остался один на покинутом, идущем ко дну судне. В поперечных коридорах палубы «А» вода прибывала уже на повышенной стороне судна. Пониженная сторона этой палубы была затоплена. Взглянув на белую пижаму, в которую был одет, Гудзон стал сомневаться: не спит ли он?

— Эй, есть тут кто-нибудь? — Но только эхо отозвалось ему из глубины пустого притихшего коридора. — Помогите! — во весь голос завопил он. Ответа снова не было. Спотыкаясь, Гудзон побрел по коридору и ему казалось, что он ступал по стенам, а не по полу. Выбравшись по трапам на открытую палубу, он глубоко вдохнул соленый воздух раннего утра. С пустой повышенной стороны кормы он съехал поперек палубы на правую сторону. Но последние члены команды уже ушли вперед, к мостику. Гудзон увидел, что за бортом судна висели пустые грузовые сетки и канаты, вдалеке — несколько спасательных шлюпок. Ночь стояла чудесная. На море было тихо, мягким желтым светом светила луна, блистали звезды. Никаких признаков бедствия, кроме невероятного крена «Андреа Дориа», заметно не было. Сознание Гудзона помутилось.

Непонятно, каким образом, он слез в грузовую сетку, запутался и стал болтаться в ней. В это время внизу появилась спасательная шлюпка с танкера «Роберт Гопкинс», незадолго до этого прибывшего к месту происшествия. Командовавший шлюпкой старший помощник капитана танкера Юджин Свифт поднялся на ноги и схватил расслабленное тело Гудзона. Американский моряк был последним пассажиром, покинувшим «Андреа Дориа». Он оказался единственным потерпевшим, принятым на борт «Роберта Гопкинса», который на предельной скорости прошел пятьдесят миль, отделявших его от места столкновения. Насколько мог окинуть взглядом Свифт, палубы накренившегося итальянского судна были безлюдны.

В рулевой рубке «Андреа Дориа» штурманы доказывали капитану Каламаи, что наступила пора покинуть судно. Капитан желал остаться до подхода буксиров. Разговор сводился к одному: так как крен почти 40°, судно не сможет продержаться еще четыре часа.

— Сделать еще что-нибудь мы не в состоянии, — заключил главный штурман Маджанини. — Оставаться далее на борту нет никакого смысла. Мы будем бессмысленно рисковать жизнью. Подождать подхода буксиров можно и в шлюпках.

Остальные штурманы, ухватившись за что попало, чтобы удержаться на ногах, молча ожидали, пока их командир примет решение. Им было дано право советовать, ему — решать.

— Отправляйтесь, — тихо сказал капитан. — Я останусь.

Они стали возражать, но поняли: он хотел отправиться на дно вместе со своим судном. Аббат Натта, являвшийся духовником капитана, принялся увещевать его. Капеллан пришел на мостик после того, как на судне не осталось ни одного пассажира. Капитан выслушал своего духовного наставника, штурманов, наперебой высказывавших всевозможные предложения. Но только его друг Маджанини смог повлиять на него, решительно заявив:

— Пользы это никому не принесет, но если останетесь вы, мы вас не покинем.

Всем, кто видел капитана Каламаи в этот момент, казалось, что за шесть часов, прошедших с момента столкновения, он постарел на десять лет. Куда девались его развернутые плечи, прямая спина, уверенность? Капитан был в подавленном состоянии, говорил чуть слышным голосом, весь он как-то сник, будто находился, как и его лайнер, на пороге смерти. В его серых глазах подчиненные заметили такую глубокую скорбь, что все из приличия отводили взгляды в сторону. Эти люди, посвятившие жизнь морю, знали, что нет ничего трагичнее участи капитана, теряющего судно.

Ослабевшему и с трудом державшемуся на ногах капитану Каламаи помогли сойти вниз, на шлюпочную палубу, к трапу, висевшему в центре судна около позиции спасательной шлюпки 7.

В 5 часов 30 минут, как раз в тот момент, когда из-за горизонта показался краешек солнца, осветивший все вокруг серебряными лучами рассвета, все перелезли через борт и стали спускаться по штормтрапу в спасательную шлюпку 11. Последним сошел в шлюпку главный штурман Маджанини. Оглянувшись наверх, он увидел одинокую фигуру капитана Каламаи, облокотившегося на поручни палубы огромного лайнера. Крен палубы был настолько велик, что казалось будто «старик» — а он действительно выглядел стариком — вот-вот свалится за борт. Капитан не трогался с места.

— Спускайтесь вниз, — крикнул главный штурман. Капитан Каламаи махнул рукой, как будто желая

отделаться от спасательной шлюпки.

— Отваливайте. Я останусь.

— Если вы не спуститесь вниз, мы все поднимемся наверх.

— Отваливайте, — повторил капитан, — я подожду буксиров. В случае чего — доберусь к вам вплавь. Трогайтесь…

Главный штурман влез по раскачивавшемуся веревочному трапу на палубу и заявил капитану Каламаи, что все сидевшие в шлюпке люди возвратятся на судно, если только их командир не спустится вниз. В конце концов капитан утвердительно кивнул головой. Маджанини опять полез по трапу, предоставляя капитану возможность последним покинуть лайнер. На этот раз капитан Каламаи последовал за ним.