Шершавая ладонь прошлась по губам, приказывая молчать:

– Домой, – шепнул Игер, наклонился, кинул на одеяло ворох одежды, – для начала полюбуешься на космопорт.

Не хочу в интернат так скоро! Я бы завопил во всю глотку, но что-то в Игере обрывало протесты. Он сам натянул на меня майку и рубашку, нетерпеливо подтолкнул к кровати ботинки и, едва я привстал, чтобы застегнуть ремни на штанах, крепко взял за руку. Повёл по притихшему коттеджу – к чёрному провалу дверей, к гулу волн за порогом, – страх вцепился когтями, внезапный, необъяснимый… перед выходом отец остановился, как на стенку налетел, рюкзак бухнулся на доски, а я ткнулся носом в пропахшую заправочной смесью куртку. Игер выругался страшно – есть в домергианском проклятья, способные барабанные перепонки порвать, – и шагнул к двери. Вспыхнул электрический свет, завизжал охранный сигнал, створки поехали в стороны, и в проём ступил кто-то высокий, в мокром плаще, вода стекала на пол, клянусь, капли падали со звоном – или у меня звенело в ушах.

– Стой, где стоишь, Игер, – папаша номер один; я видел его всего-то месяц назад, затаённо мечтал, что он тоже в Сарассане летом не усидит, а сейчас принял за чужака – худое лицо перекосила ярость, нерассуждающая жажда крушить и ломать.

Сид Леттера прошел мимо нас, к встроенной секции, оборудованной не новым, но вполне мощным инфоцентром, – вчера «вороной» пилот болтал с приятелями на орбитальной станции, – и щёлкнул пальцами. Он не настраивал канал, электроника подчинилась за долю мгновения, и в середине комнаты запрыгали голокадры.

Белокурая операторша в ожерелье-ошейнике на гибкой шее, явно не местная. За её спиной сумрачная равнина, таранит облака яркий стальной луч, осыпает блёстками неприступные камни.

«…в годовщину радикального манёвра тринадцатилетней давности, когда на переговорах была перебита верховная нитка обоих кланов, Ртуть начинает очередное наступление на Берилл. Смерть Алари Спаны – тот рубеж, к которому мы всё готовились, и вот свершилось. Клан Берилл обезглавлен», – женщина говорит на общем, какого чёрта я не могу разобрать?.. Тринадцать лет – я родился, а много народу умерло. Что значит «верховная нитка»? Теперь Алари Спана тоже умер, человек с фамилией Игера, моего отца!

Белокурая убралась к краю изображения; пространство заняли антрацитовые башни, широченные площадки для военных каров, антенны защитных полей – целый город, замкнутый в кольцо укреплений. У подножия стелется ковёр из голубых прозрачных голышей, точно украденных из спальни Игера.

«В Айторе отменили траур, глава клана накануне смерти распорядился отложить скорбь до победы. Всем ведомо: воля, талант стратега и связи Алари были единственным, что препятствовало падению Берилла. Ртуть уже послал в Айторе беллум капес, война началась! Отсутствие наследников Алари Спаны лишает берилловых выбора…»

На фоне огромных башен стоял мужчина без возраста – белизна кожи, железные отблески на впалых скулах, вокруг припухшего рта, синяя сталь в глазах, волосы всех оттенков металла облегают голову, будто шлем. Рука мужчины обнимала пустоту, ничего, кроме цитадели, носящей мою фамилию, Алари Спана перед смертью своим назвать не мог.

Игер развернулся к Сиду, голограмма растаяла, свет мигнул, я всхлипнул зло и беспомощно, прощаясь со сказочным летом.

– Тот, кто вернет на Домерге последнего из верховной нитки Берилла, нанесёт отменный удар, – в голосе Сида низкий клёкот перебивала ирония, – но это будешь не ты.

– А кто же – ты? Отдашь Радека Ртути, чтобы они ликвидировали помеху, – не вопрос – утверждение. Игер переступил брошенный рюкзак, закрыв меня от Сида. Сквозь человеческую маску, загар, тёмный «ёжик» стрижки, мешковатую форму охранника проступало нечто, пугающее до судорог. Облитое синим металлом существо не было моим отцом, но сейчас я видел его таким и боялся. – За подобный подарок клан Ртути помилует Ястреба-предателя, а, Сидди?

– Не избавился ещё от своих детских иллюзий, высокочтимый Спана? – Сид сдвинулся неуловимо быстро, обходя противника и разделяющий их стол. Он мог схватить меня немедля. – Нас не простят, слышишь ты, никакого помилования не будет. Не после того, что мы сделали. Помнишь, как твой брат тянул к тебе руки, помнишь, как глава Ртути пыталась уберечь хотя бы дочь… помнишь те потёки на стенах, даже на потолке, ты, балованная скотина!

– Отлично помню, кто вскрыл систему безопасности на переговорах, – Игер без трепета встретился глазами с разъярённым огнём, а я трусил вместо него. – Ты ведь отвечал за неё, правда? Радека ты не получишь и торга не устроишь.

– Лучше мальчишку прикончат, чем ты отдашь его Бериллу. – Они кружили напротив друг друга, вываливая всё, о чём молчали, приезжая ко мне в интернат, и каждое откровение сдавливало виски обручем. – Ненавижу твою сраную родню! Берилл годами уничтожал то, что мне дорого. Я воевал не напрасно и это докажу. Пошёл прочь!

– Попробуй, возьми. – На склонённой шее Игера перекатывались мускулы. – Если хочешь уцелеть, дашь нам уехать в космопорт. Я пришлю весточку, низший, когда наш сын возглавит берилловых.

– На Домерге тебя убьют, не успеешь с трапа спуститься, болван! – Плащ на Сиде высох, зато по скуле текла струйка пота.

– Да, убьют, – так просто, обыденно, отчаянье мне не почудилось. – И что с того? Я не могу так жить, не могу больше… Игер Спана – вычеркнутый из списка наследников предатель, но Радек чист, он по праву заслужил то, что я потерял.

Сид прыгнул вперёд, сокращая расстояние, отделяющее моих отцов от края. Истошный вопль переворачивал мне внутренности – я орал, но сжавшееся горло не издавало ни писка.

– Ты потерял? – Сид качнулся на носках. – Из-за тебя, твоих сладких обещаний, из-за этого ребёнка я потерял всё, и не единожды! А мне почести и власть не выдали даром при появлении на свет…

– Ну, так ты выкрутишься, выползешь, – Игер тряхнул рукавом, открывая короткий ствол. В интернатских играх, изображая стражников, мы называли это оружие «волновиком» – импульсно-волновой пистолет, поражающий нервную структуру. Если уникал уже не полагается на психотехнику, заказывай похоронный марш, шутили наёмники Игера. – Ты всегда выползал… не Ястреб – равнинная гадюка. Проваливай!

Я обеими руками отпихнул их в стороны – не знаю, как у меня вышло, но они отшатнулись.

– На Домерге умер мой дед, да? Я теперь законный наследник, ага, наследник, хлебаю бобовое гадство в приюте! Каникулы с отцом… охренеть, здорово! – я плевался бессвязной чепухой в одинаково серые лица, барахтался в своей обиде. – Почему вы не оставили меня дома, не отдали вашим семьям? Дома меня бы любили. Я же вам не нужен!

Уже мёртвый Алари Спана, равнодушная статуя из калёной стали, обнимающая замок, – едва ли моему деду был нужен вообще кто-то. Поездка к морю, первые каникулы с отцом кончились сдохшей сказкой, предатели, они и есть предатели, бросившие сына с цветными, объявившиеся из-за скандала информслужб, готовые продать меня, сдать на милость чужим. Может, я бы кинулся на них, рвал зубами, пинал, пока б не скрутили, но почти неразличимый шелест остановил меня. За стеной дома, за распахнутыми настежь дверями что-то надвигалось, шевелилось в знойной ночи, опасное, жуткое.