После принятия присяги начался суровый учебный процесс: строевая подготовка, изучение работы радиостанции (я попал в роту связи), физическая подготовка. Более всего утомляли марш-броски на стрельбы — 10 км туда, 10 км — обратно, при сильной жаре 40–45 Сº. По возвращении хотелось только пить, но надо было чистить оружие, стирать обмундирование. Запрет не пить воду из-под крана (только кипяченую) нарушали абсолютно все.
Находились такие выносливые, что офицеры удивлялись: мой товарищ Роман Сумин мог 2–3 часа после отбоя читать, когда остальные спали мертвым сном. В Афганистане он попал в разведроту нашей бригады, через месяц был тяжело ранен на операции «Магистраль» и комиссован. В таком темпе полгода в «учебке» пролетели быстро.
Первого ноября командир полка Герой Советского Союза А. Солуянов собрал нас, попавших в первую партию, пожелал здоровья, спросил нет ли трусящих, желающих остаться. Таких не нашлось. Затем был концерт полкового вокально-инструментального ансамбля. Особенно запомнилась песня «Status Quo» — «Ты в армии сынок».
Утро 2 ноября было солнечным. Грузовой АН быстро набрал высоту, когда пересекли границу, никто не заметил — внизу были красивые горы, изредка небольшие аулы. Обстановка была спокойная: кто-то спал, кто читал, играли в карты, пели под гитару. Через полтора часа самолет стал снижаться над Кабулом. Большой город, окруженный горами. На посадку заходили кругами, отстреливая тепловые залпы, которые могли отвести от самолета выстрел «Стингера» — вражеской зенитки. Сели благополучно, рядом с аэродромом был пересыльный пункт. В наш самолет тут же садились «дембеля», возвращавшиеся домой. После небольшой словесной перепалки (как всегда бывает) пожелали друг другу удачи.
Нас поселили в клубе «пересылки». Спали на полу, хорошо хоть шинели были.
Через 4 дня ночью на вертолетах перелетели в г. Гардез, провинция Пактия, в расположение 56-й ДШБ Наша часть прошла славный путь Великой Отечественной, первой подняла красный флаг над освобожденной Веной в апреле 1945 г.
Утром всех распределили по подразделениям, познакомили с сослуживцами. Люди были со всей страны — от Белоруссии до Бурятии. Спрашивали о новостях в Союзе, в чем ходят девчонки, о музыке. Двое меломанов спрашивали, что лучше: «Mettalica» или «Depecue Mode». Я сказал: «Машина времени».
Жили все в больших армейских палатках, изнутри обитых вагонкой. Перед каждой была вырыта убежище-землянка на случай обстрела. Часть была большой, около 2,5 тысяч человек, находилась на возвышенности над городом. Был свой учебный центр, зенитная батарея, вертолетная эскадрилья, танковый батальон, даже клуб и баня. Город окружали три высоких горы, назывались «Взлетка», «Пилот», «Снайпер». На них располагались сторожевые заставы по 15–20 человек, подступы к ним были заминированы, вся связь только по воздуху.
Уже через 10 дней довелось увидеть первые потери — душманы сбили вертолет, летевший с продовольствием на горку. Один из летчиков на парашюте, второй погиб.
Первый месяц особых боевых действий не велось. Душманы взяли в осаду город Хост, граничащий с Пакистаном, создалась угроза его захвата, чего местные власти и наше руководство допустить не могли. Было объявлено негласное перемирие. Был собран Лойя-Джирге — совет старейшин, пытавшийся договориться с оппозицией «по-хорошему». Наше командование не верило переговорам, подтягивая в Гардез силы со всей армии.
Наша часть была ближайшей к Хосту, наступление началось оттуда, так как переговоры ни к чему не привели. Операция называлась «Магистраль», была крупнейшей, даже освещалась в программе «Время». Пик её пришелся на декабрь
1987 — январь 1988 года. Крупнейший укрепрайон душман был взят хитростью — самолетами был выброшен ложный парашютный десант, они открыли огонь, обнаружили себя, все их позиции были накрыты сильнейшим огнем артиллерии. Затем в ход пошли саперы, за ними — бронетехника. Душманы были оттеснены с перевала Сате-Кандао. Дорога на Хост практически свободна.
После освобождения перевала наша часть заняла свои позиции на нем. Задача была — удержать господствующие высоты, отбивать атаки моджахедов, не подпускать их к дороге на Хост, обеспечивать проход колонн с продовольствием и горючим. Первую неделю спать приходилось прямо в снегу, ведь всё жилье было разрушено, оружие постоянно ржавело от сильной влажности, идти в гору было тяжело даже не курящим, высота 3000 метров-нехватка кислорода. Догадываюсь об ощущениях людей, штурмующих Эверест.
Весной 2008 г. телеканал «Россия» показал документальный фильм корреспондента А. Сладкова об истории нашей бригады, о сегодняшних буднях её солдат и офицеров, выполняющих свой долг в Чечне. Ведущий в конце задаёт вопрос: «Как поведут себя нынешние солдаты, только призванные: справятся, не струсят?» И вглядываясь в их лица, отвечает нам: «Не оробеют, не посрамят памяти погибших и живых старших поколений».
Помню, пришлось испытать на себе настоящий страх. В ночь на первое апреля 1988 года душманы обстреливали часть реактивными снарядами. В это время там уже почти лето. Все деревья, кустарники покрыты листвой. Под её прикрытием моджахеды установили на «козлы» (деревянные подпорки) снаряды, пристрелянные в сторону нашей части (за годы войны они это делали с изумительной точностью). Выпускать их можно было минимальным количеством людей с помощью небольшого электрического разряда.
Первые снаряды рвались в части в двенадцатом часу ночи. Все по тревоге заняли свои боевые позиции. Все стрелковое и артиллерийское вооружение было обращено в сторону лесного массива («зеленки» — по нашему). Опытные офицеры артдивизиона и минометчики на глаз определяли цели и наводили орудие прямой наводкой. Обстрел продолжался более трех часов, испытал просто животный страх, хотя зрелище было потрясающее — в темноте разрывы похожи на фейерверк. Наутро прочесывать «зеленку» не имело смысла — «духи» ушли, оставив мини-«растяжки».
Славу Богу, в ту ночь никто не погиб, ни один снаряд не попал в боевые машины, ни в склад с горючим, не в хранилище снарядов. Командир части вынес благодарность всему личному составу за проявленную стойкость и мужество. Вот таким запомнился «день дураков», отмечаемый в нашей стране с 1986 года. После этого понял важность артиллерийской разведки, знакомой по стихотворению К. Симонова «Лёнька».
К счастью это был последний обстрел нашей части. В связи с объявленным на весь мир выводом войск моджахеды перестали нас беспокоить, дали уйти спокойно. Говорят, на уровне разведки, была достигнута договоренность — мы не проводим против них боевых операций, они не минируют дороги, не отстреливают наши посты и части.
Правда запомнился ещё один священный праздник. 9 мая 1988 года командир разрешил произвести салют изо всех видов оружия, кроме тяжелого и зенитного, а учебных снарядов и патронов не было, особой популярностью у всех пользовались трассирующие. С наступлением темноты все солдаты, свободные от караула и нарядов, по команде открыли огонь в воздух. Сильно пахло порохом, и было радостное чувство скорого возвращения в Союз, все обнимались, поздравляли друг друга. Особо сообразительные потихоньку распивали заранее подготовленную брагу, но явно пьяных не было. Просто было ощущение свободы (но не расхлябанности), единения, братства всех присутствующих народов. Похожее было в Новогодний праздник, но 9 мая все-таки особый в нашей стране день.
В начале июня наша часть была готова к отправке на Родину. Пару дней посвятили тренировке на случай всевозможных обстрелов на марше, но об этом никто и думать не хотел. За четыре дня предстояло пройти более полутора тысяч километров маршем до Термеза. Все ценное погрузили на бронетехнику, остальное оставили местной армии. До Кабула дошли за 1 день, были там ещё засветло. Уже в пригороде к дороге стало собираться много местных жителей, у многих на глазах были слезы.
Аборигены что-то кричали, махали нам; было много плакатов на русском и арабском языках. Мы с другом Вадимом Рагозиным ехали на броне, стояла сильная жара, разделись по пояс, но оружия из рук не выпускали. На дорогу вышло много детей, вдруг из толпы в нас что-то бросили, пригнуться не успели, только что летело в голову, успели поймать. К нашему удивлению это были комья спрессованного снега; мы рассмеялись и вытерли им свои просоленные лица, он растаял за полминуты. До сих пор вспоминаю этого человека добрым словом.