Вот оно, здесь и сейчас. В чистом виде, а как бонус — еще и Соловки.

Несколько раз она открывала наколенник, верный и неотлучный: теперь он казался клаустрофобно тесным и пустым, настолько нечего в нем было делать. Любимое занятие последних месяцев — шлифовка до дыр сценария «Глобального потепления» — вызвало мощнейшую идиосинкразию, стоило только попробовать открыть файл. Мелькнула странноватая мысль начать писать что-нибудь еще: синопсис, заявку, концепцию; ага, и превратить наколенник в кладбище нереализованных проектов, блин. Тем более что ничего такого и не шло в голову. Юлька привыкла креативить прицельно, под сетку определенного канала, конкретный заказ или объявленный тендер. Нет, «Глобальное потепление» — это другое, но оно и ценным было в силу своей уникальности, единственности в ее жизни, и переключиться на что-то еще подобное она попросту боялась, точь-в-точь как когда-то начать встречаться с мужем-два. То есть, в принципе, наверное, можно. Но не сейчас и не здесь.

Позвонил первый муж с актуальным, как всегда, вопросом (чутье у него всегда было ой-ой-ой): чем она занимается. Юлька честно отчиталась и о дожде, и о вымытой голове, и о походах в ресторан на завтрак и обед с подробным изложением меню, и о Марьяниной новой подружке. Насчет чутья она, пожалуй, погорячилась: ничего он не заподозрил, даже когда она почти проговорилась, чья эта Лиля дочь. А может, дело в том, что подозревать тут нечего и некого. Это она, Юлька, самым идиотским и парадоксальным образом (можно подумать, оно нам хоть на полстолько надо!) до сих пор неизвестно на что надеялась.

А нечего. Там, у дайверов, ты была единственным существом правильного пола, не обольщайся, не больше, а здесь у него и без тебя имеется простор для маневра. Сандормох; надо же, когда Ливанов произнес это слово, Юлька сразу же подумала о его лагерной Оле, а вовсе не о собственных детях, как оно было бы логично. Кстати, первый муж уже успел устроить ей небольшую выволочку по поводу того, что новости о сыновьях не обновлялись с позавчерашнего дня — о детях надо думать, поняла? Могла бы, по крайней мере, обязать Ливанова лично проверить, как там мальчишки: было бы симметрично. А то он, похоже, решил неплохо устроиться, пользуясь ее присутствием здесь.

Вот именно, мрачно размышляла она, разглядывая девочек с косичками, увлеченно играющих на террасе отеля: чудесная картинка, нет слов, зрелище, способное кого угодно умилить и умиротворить, только не Юльку Чопик. Расклад таков: им хорошо вдвоем, я им ни разу не нужна, но все равно ведь не оставишь и в самом деле одних, — значит, короткий поводок имеет место быть, и очевидно, с какого я конца. В то время как Ливанов свободен, словно розовая чайка, летящая над зоной. И сто процентов, данный финт ушами он будет проделывать регулярно, сколько мы здесь будем, каждый раз с обезоруживающей улыбкой и ворохом веских причин. Блин, а я была такая довольная, что наши дочки подружились. Здорово, конечно, что подружились, — но чуть менее здорово, чем я хотела.

С горя она позвонила мужу-два, тот был занят и не мог долго говорить, однако и за выкроенные пару минут успел убедительно напомнить Юльке, что главной радости в жизни она тут, на Соловках, лишена. Сомнений у него не было: муж-два никого не считал равным себе в этом деле и был прав, скорее всего. Ну и ладно, не очень-то и хотелось! — назло врагам решила она, совершая серьезную ошибку.

Стоило начать рассматривать жизненные удовольствия под этим углом, как они тут же пошли стремительно обесцениваться. Если разобраться, ей не очень-то хотелось и моря, включительно с купанием со свежевымытой головой и бессмысленным валянием в шезлонге, и просиживания последних денег в сравнительно недорогих, но объективно дорогих-таки кафешках и ресторанчиках, и наматывания кругов по парку-резервации, и вечернего чаепития на балкончике с закатом, до которого надо еще дожить. И Юлька смутно представляла себе, как.

Блин, но должно же быть что-то такое, чего мне всегда хотелось, но на что не хватало времени, и потому откладывалось, вытеснялось в запас? Вот чтение, например. В свое время Юлька регулярно скачивала в наколенник книги, они и сейчас там лежат на одном из неиспользуемых дисков, чертова прорва, наверное, накопилась, — включительно с несколькими романами Ливанова, между прочим!., нефиг, обойдется. В нашей стране адекватные люди давно ничего не читают и правильно делают: место для книг в жизни возникает исключительно за недостатком жизни как таковой. Чем и объясняется популярность литературы (и, в частности, отдельных писателей) в этой стране.

Понятно, что за отсутствием жизни у них нет и не может быть счастья. А особенно здесь, на праздных и пустопорожних Соловках, изначально задуманных как место для жизненного перерыва, простоя, вакуумного ничегонеделания — самая главная и глупая человеческая мечта в этой, да и в любой другой стране. Те же дайверы, только причесанные, припудренные, в чистеньких красивеньких декорациях. И за собственные деньги. И временно, потому что жить так всегда у них не хватает ни пороху, ни бабла.

А вот Юлька так не могла. Категорически. Она относилась к другой породе людей — заточенных под вечное движение, панически боящихся пустоты. Ни в чем нет смысла, солнышко, сказал ей Ливанов утром на балкончике, и она, как всегда, блин, в точности запомнила его слова и не ответила на них ничего симметрично умного. А надо было сказать: все мысли и разговоры о поиске смысла возникают по факту остановки. Пребывая в движении, ты ничем таким не морочишь голову ни себе, ни окружающим. Потому что оно, движение, само по себе — смысл. И счастье заодно.

Ага. Вскакиваешь, всех кормишь, всем даешь указания, мчишься на планерку… ну допустим, сейчас оно неактуально, но ведь как вернусь, все равно сразу придется искать работу, хотя бы чтоб доложить недостачу в растраченный бюджет фильма, и опять будут какие-то планерки, съемки, бесконечные сюжеты про парламентскую сиесту и рост цен. Разруливать мужей, уделять кусочки внимания детям, а в двадцать пятый час суток снять, наконец, свое «Глобальное потепление», которое ничего не изменит, это данность, с этим приходится жить, конец цитаты. Где ты видишь смысл? Где?!

— Ма-ам! — позвала Марьяна, не соизволив, разумеется, подойти. — А уже не дождик. А пойдем купаться!

— А пойдем, — отозвалась Юлька, отлепляясь от лавочки и наконец-то пряча в чехол ненужный наколенник. — Лиля, у тебя плавки с собой?

— У меня купальник, — с достоинством отозвалось ливановское солнышко. — Но за ним надо подняться в номер. Папа мне ключ оставил.

— Поднимайся, и пойдем, — сидеть дальше на месте было никак не возможно, саднящий зуд побуждал к немедленным действиям и, желательно, подвигам. — Искупаемся, позагораем, если солнце, а потом прогуляемся в Сандормох.

Лилька притормозила на крыльце отеля:

— А там везде охрана на воротах.

— Там дырки между прутьями, — снисходительно пояснила Юлька. — Для нетолстых девочек.

— Дмитрий Ильич, а кем вы хотели стать в детстве? — спросила голенастенькая девчушка с яркими данными нимфетки.

— Космонавтом, — не сморгнув, соврал Ливанов. — Кто-нибудь из вас хочет стать космонавтом?

По рядам пробежал ропот, наполовину разочарованный, наполовину злорадный: в общем и целом, они ожидали, что знаменитый писатель окажется безнадежно устаревшей рухлядью, вот оно так и оказалось. Неважно, что на самом деле он хотел с детства работать в кабинете с подзорной трубой и старинными картами, они точно так же не поняли бы, но пострадала б наглядность, завершенность образа. В этой стране давно уже никто не хочет стать космонавтом, поскольку для таких планов надо как минимум допускать возможность полета. Нынешние дети мыслят совершенно иными категориями, которые не поднимаются над землей с ее глобальным потеплением. Ну допустим, дети тут ни при чем, такое время, такая страна. Космос для нее нерентабелен, а значит, его вроде бы и нет вовсе, детям попросту забывают о нем рассказать. И так во всем.