Европейская конница в результате Крестовых походов пополнилась наёмниками с Востока. В первую очередь старались брать на службу конных стрелков, именуемых европейцами «туркополами». Сказать что-либо конкретное об этническом происхождении этих воинов очень трудно, так как в источниках о том сведений нет. Нам остаётся лишь констатировать факт их появления в рыцарской коннице. Видимо, первые такие отряды появились уже в XI в., а с образованием «независимых королевств» в Сирии и Палестине, они стали непременным атрибутом в войсках новоявленных герцогов и королей.
Вильгельм Тирский, описывая битву между Иерусалимским «королём» Амальриком и египетским калифом Сираконом, произошедшую у Бебен, говорит:
«Но численность с обеих сторон была неодинакова, ибо Сиракон имел с собой 12000 турок, из которых 9000 имели шлемы и панцири, остальные же 3000 были вооружены только луками и стрелами, и сверх того у него было 10 или 11 тысяч арабов, снабжённых своим обычным оружием — копьём. Наша же конница состояла всего из 374 человек, не считая египтян, людей слабых и ничтожных, которые более мешали, нежели приносили пользу. Сверх того, у наших были легковооружённые всадники, называемые туркополами, но сколько их было, не знаю…»
«Между тем и неприятель не терял времени и, расставив войско в боевой порядок, занял холмы справа и слева; нашим же трудно было напасть на них, ибо те холмы были круты и состояли из рассыпавшегося песка. Отряд Сиракона стоял в середине, а другие — по сторонам его. Дело пришло к тому, что вступили в рукопашную, и наши, составлявшие королевское войско, бросились единодушно на отряд Сиракона, опрокинули неприятеля и разбили его. Сиракон же, преследуемый нашими, обратился в бегство. Вместе с тем Гуго Цезарейский напал на отряд, предводительствуемый племянником Сиракона, Саладином; но его не поддержали свои, и он попался в плен вместе со многими другими; ещё больше было убитых».
«Между тем разделённые отряды рассыпались там и сям по небольшим долинам, где борьба продолжалась отдельными схватками, в которых то наши, то враги одерживали верх» (303, т. 3, с. 427).
Сарацинские конные лучники использовались и в Европе. Например, император Фридрих II (1211—1250 гг.) имел их в своём войске, совершавшем походы в Италию (1229— 1250 гг.) (195, т. 3, с. 180, 215). Тем не менее, всадники, вооружённые луками, в полноценный отдельный род войск в Западной Европе так и не оформились. Конные лучники, распространившиеся в военных формированиях с XV в., не являлись собственно «стрелками с коня», вернее сказать, слишком маленький процент воинов владел этим искусством, основная же масса спешивалась и пускала стрелы, стоя на земле. Это не раз подтверждает в своих мемуарах Филипп де Коммин:
«Лучники графа (Шароле — В.Т.) шли первыми, в полном беспорядке. По моему мнению, в бою лучники являются решающей силой, когда их очень много, когда же их мало, они ничего не стоят. Но им нельзя давать хорошего снаряжения, дабы они не боялись потерять своих лошадей или что иное. Для этой службы люди, ничего не видевшие в жизни, более ценны, чем многоопытные. Такого же мнения придерживаются и англичане — цвет лучников мира» (48, с. 17).
О спешивании конных лучников говорит в своих предписаниях по обучению войск и Карл Смелый (195, т. 3, с. 325)
Параллельно с походами в Сирию и Палестину крестоносная экспансия совершалась в Восточную Европу. Но если такие крупные королевства, как Польское или Венгерское вначале были «не по зубам» рыцарским орденам Меченосцев (обр. в 1202 г.), а позже Тевтонскому (в Европе с 1226 г.), то разрозненные племена Прибалтики: пруссы, ливы, эсты, земгаллы для этого подходили как нельзя лучше. Военный уровень этих народов значительно отставал от общеевропейского, тем не менее, достаточно боеспособную конницу они имели. Например священник Павел Орозий, живший ещё в конце IV — начале V вв., описывает похоронный обряд одного из племён эстов следующим образом:
«Затем на расстоянии примерно 5 или 6 миль от имущества должны быть собраны все люди, которым принадлежат самые быстрые кони в этой земле. Затем все они устремляются к имуществу; тогда человеку, владеющему самым быстрым конём достаётся самая первая и самая большая часть; и так одному за другим, пока не возьмут это всё, и меньшую часть берёт тот, кому достаётся имущество, (лежащее) ближе всего к городу. И тогда каждый едет своей дорогой с имуществом и может всем им владеть; и поэтому самые быстрые кони там невероятно дороги» (261, с. 26).
Можно сказать, что в целом прибалтийские всадники применяли ту же методу боя, что и германцы в античные времена. Конных стрелков они не имели, основным метательным оружием были дротик и дубинка. Тяжёлой конницы также не существовало (до образования Литовского княжества), хотя плотный строй воины наверняка знали и использовали, но только в междуплеменных сражениях. Слабовооружённые прибалтийские всадники не могли выдержать мощных фронтальных ударов рыцарских отрядов и использовали манеру рассыпного боя, стараясь поражать врагов издали. Особенно чётко это показано Генрихом Латвийским в «Хронике Ливонии»:
«Узнав об этом, литовцы окружили их со всех сторон на своих быстрых конях; по своему обыкновению стали носиться кругом то справа, то слева, то убегая, то догоняя, и множество людей ранили, бросая копья и дубины, далее, тевтоны сплотились одним отрядом, прикрывая войско с тыла, а семигаллов пропустили вперёд. Те вдруг бросились бежать один за другим, стали топтать друг друга, иные же направились в леса и болота, и вся тяжесть боя легла на тевтонов. Некоторые из них, храбро защищаясь, долго сражались, но так как их было мало, не в силах были сопротивляться такой массе врагов» (18, с. 227).
В данном походе, как отмечает хроникёр, из числа собственно всадников-меченосцев участвовали всего 50 рыцарей, они-то и выстроились в первых шеренгах конницы союзников. Задние ряды составляли конники «семигаллов» (земгаллов). Они не выдержали схватки и бежали, а может быть, были просто не обучены действовать совместно с тяжёлыми рыцарями, и последним пришлось нести основную нагрузку боя.
Часто в античных и средневековых источниках говорится о клинообразных построениях конницы. Строй этот представлял собой длинную колонну, слегка зауженную спереди за счёт сокращения числа воинов в каждой шеренге, стоящей впереди. Дельбрюк, разбирая сражение при Пилленрейте (1450 г.), где рыцари использовали этот строй, начисто отрицал возможность его практического применения в рукопашном бою (195. 3, с. 173—177, с. 411).
Он логично исходил из того, что всадники задних шеренг столь длинной колонны не могли бы ни пустить в ход своего оружия, ни давлением оказывать поддержку впередистоящим (как в пехоте). Поэтому в момент удара сзади-стоящие начали бы «переливаться» справа и слева и самостоятельно вступать в бой с противником. Проще говоря, строй превратился бы в беспорядочную толпу, где каждый действовал самостоятельно.
Дельбрюк правильно считал, что руководить таким строем гораздо легче, чем построением в линию колонн. Он мобильнее и лучше приспособлен преодолевать труднопроходимые узкие участки местности. Но историк так и не смог понять смысла его тактики.
То, что это построение практиковалось в средние века, видно хотя бы из книги Яна Длугоша «Грюнвальдская битва»:
«Александр же, великий князь Литвы, в этот день занимался построением литовского войска; разделив его по стародавнему обычаю предков по клиньям и хоругвиям, он поставил в каждом клине в середину рыцарей на худших конях или недостаточно хорошо вооружённых, которых окружали другие, на более сильных конях и отлично вооружённых, такие клинья, сомкнутые и скученные, не допускали разреженности рядов, но один клин держался раздельно от другого на большом расстоянии. Под конец великий князь Литвы Александр присвоил этим клиньям 40 знамён, которые мы называем хоругвями, и велел каждому клину и отряду следовать под своим знаменем и подчиняться своему начальнику» (33, с. 72).