Начались усиленные розыски. Несколько раз допрашивались и обыскивались Сметанины, старая подруга с сыном. Была установлена слежка и за ними, и за швейцаром, и за Захариными — дворником и его женой. На третий день состоялись похороны убитой, причем следящий за Захариными агент видел, как последние возложили на гроб скромный венок с трогательной надписью: «Нашей благодетельнице от супругов Захариных».

Недели через две была прекращена‘слежка и за швейцаром, как явно бесцельная. Улик против него никаких не имелось.

Прошло месяцев шесть в бесплодных исканиях, дело было закрыто. И вот как-то в полицию, пришло анонимное письмо. Текст его был таков·. «Господин Полицейместгер города Петербурга. Вам следует знать, что Настасье Бобровой, крестьянке деревни Волково, Петерб. уезда доставлено из столицы разного добра — шубы, шелка, золото — и прислал их ей ейный зятек Михаил Ефимов, что проживал дворником в Петербурге. Боброва — баба нестоящая и счастья такого не заслужила. Вообще имущество нажито, нечисто, и даже; как понимаем, ворованное. Проявите закон и Ваше полное право».

Был запрошен адресный стол и полицейские участки, кто из петербургских дворников значится под именем Михаила Ефимова. Таких дворников нашлось 5 человек: 3 старика-вдовца бессемейных, да 2 молодых холостяка, причем ни один их них не был в Петербургской губернии.

Вместе с тем был отправлен один из агентов переодетым коробейником в деревню Волково, которая была под самой столицей. Ему было поручено незаметно порасспросить старуху Боброву и ее односельчан. Агенту удалось узнать фамилию дворника: Захарии. Таким образом, в письме, по просторечию, фамилия была заменена отчеством.

Произвели обыск у Захариных и обнаружили на задней стенке иконы аккуратно выпиленную, а затем подклеенную тонкую дощечку. Отняли ее и нашли под ней сложенный и примятый билет, оказавшийся рентой убитой Максимовой.

Захарии рассказал:

— Давно задумали мы это дело с женой. Надоело жить в дворниках да перебиваться с хлеба на квас. Мы знали, что у генеральши водились деньги, да и добра было нс мало. Выбрали мы канун Пасхи, надеясь, что в праздничные дни полиции не до нас — ведь и они люди. В пятницу вечером вернулась от генеральши жена, и мы, уложив мальчонку, начали готовиться: вытащили припасенную пару ножей и начали их оттачивать. В комнате темно, одна лампада мерцает. Я И говорю жене:

— Такой великий день, а мы что надумали, — а она меня только подзадоривает.

— Не согрешишь — не покаешься.

— Ну, одним словом, пробрались мы по лестнице к дверям генеральши, позвонили тихонько, подходит она, спрашивает:

— Кто там?

А жена моя эдаким сладким голоском:

— Барыня, это я. Давеча я у вас решето для протирки творога оставила, теперь самой надобно, позвольте взять.

И только генеральша открыла двери, как я ее тюк по головке заранее припасенным камнем. Вскрикнула старушка, схватилась за голову, а промеж пальцев кровь течет. Однако памяти не потеряла и с эдаким укором ко мне: «Опомнитесь, Михаил Ефимыч, побойтесь Бога, ведь вы от меня одно добро видели». У меня голос срывается, отвечаю:

— Это правильно вы говорите, барыня, и жаль мне вас от души, да только планида уже ваша такая.

Говорю, чуть не плачу, а сам ее ножом раз, другой. Заголосила она и кинулась от нас в спальню. Тут с женой моей что-то приключилось. Кровь, что ли, одурманила ее, а только как завизжит, да как кинется вдогонку, она же ее и прикончила. Обшарили квартиру, отобрали что поценнее, и в ту же ночь жена с вещами слетала к матери в Волково, а я ценную бумажку заклеил в икону. Наутро привели мы нашу квартиру в порядок, отмыли кровь с платья, ножи бросил я в Неву и под вечер известил полицию.

Захарины были приговорены к 12 годам каторги каждый.

(Кошко А. Ф. Уголовный мир царской России. Париж, 1926)

В 1911 г. в подмосковном районе вспыхнула эпидемия вооруженных грабежей. Характерной стороной их была своего рода гуманность, проявляемая грабителями. Жертв хотя и обирали дочиста, иногда связывали, иногда запирали в чуланах, уборных и прочих· укромных местах ограбленных помещений, но никогда не убивали и даже не ранили. Словно орудовавшие грабители питали отвращение к пролитию человеческой крови. Таких краж и своеобразных грабежей последовало несколько десятков, но розыски полиции не приводили ни к чему.

При задержании как-то одного замешкавшегося грабителя удалось выяснить, что главарем банды является некий Василий Белоусов, по прозвищу — Васька Белоус.

Бедняков он не трогал (впрочем, с них и взять нечего), направляя свои усилия лишь на зажиточных людей. Совершив удачно грабеж, он принимался за кутежи и щедрой, не знавшей меры и удержа рукой расшвыривал награбленные деньги тут же, угощая и спаивая всех и каждого, осыпая подарками как своих односельчан, так и соседей-земляков, — словом, каждого, кто попадался под его щедрую руку. Этим, конечно, и объясняется долгая неуловимость Васьки: крестьяне его охотно покрывали и давали приют этому носителю приятной и доходной для них статьи.

Биографий Белоуса была таковой: подкидыш без роду и племени, он был подобран и выращен какой-то сердобольной старухой. С детства отличался кротким нравом и трудолюбием. Был сначала пастухом в деревне, затем отменным работником. Наконец, отбыл солдатчину, вернулся обратно на родину и нанялся в услужение к одному из местных богатеев.

К этому времени относится его знакомство с Василием Рябым, односельчанином, местным кузнецом, величайшим и всеми ненавидимым пьяницей. Надо думать, что влияние этого кузнеца оказалось для Белоуса роковым. Не прошло и полгода, как кузнец уговорил Василия ограбить хозяина, причем кузнец в момент грабежа настаивал на убийстве последнего, и лишь настоянием Белоусова хозяин избежал смерти. Запуганный хозяин, хотя и молчал, но дело раскрылось, и кузнец был приговорен к четырем, а Белоус — к полутора годам арестантских рот.

Время, проведенное Белоусом в заключении, не прошло для него праздно: зачатки грамотности, полученные им в солдатчине, он развил, научившись бойко читать и каллиграфически писать. Случайным подбором книг развил в себе, как это будет видно из дальнейшего изложения, своего рода романтичность, впрочем, очевидно, присущую ему от рождения. Эта односторонне развитая фантазия да влияние тюрьмы кинули окончательно Белоуса на путь преступных авантюр.

Бескровные грабежи следовали один за другим, кое-кто попадался на месте, иные при сбыте похищенного но Васька Белоус был неуловимым. Несколько раз при облавах в него стреляли, но всегда безуспешно, и Васька, пользуясь покровительством крестьян, бесследно скрывался.

Однако вскоре характер Васькиных грабежей изменился. Так, на Владимирском шоссе был убит пристав Белянчиков. Через несколько дней близ станции Люберцы была убита и ограблена вдова капитана первого ранга.

Еще через несколько дней была ограблена крестьянская семья, причем 14-летняя дочь хозяина была изнасилована одним из грабителей. В этот же день нашли мертвое тело одного из грабителей поблизости деревни, где произошел грабеж

Васька попался совершенно случайно и при крайне трагических обстоятельствах.

Надзиратель Муратов, единственный из агентов, знавший Ваську в лицо, отправился с женой на рынок за покупками. Вдруг он заметил в толпе Ваську. Муратов, не долго думая, подскочил к нему и, будучи безоружным и притом весьма тщедушным человеком, тем не менее впился в руку этого колосса и принялся взывать о помощи. Васька одним движением могучего плеча стряхнул с себя Муратова и, выхватив браунинг, дважды выстрелил в упор.

Затем он помчался через рынок, подбежал к забору и стал через него перелезать. Тут какой-то мальчишка, заразившись общим настроением преследовавшей Ваську толпы, впился зубами в ногу перелезающего через забор Васьки и мертвой хваткой повис на нем. Подбежавшие городовые схватили разбойника.