Гитлеровские и нацистские толкователи свастики отставили старую идею «огненных палочек» и сосредоточились на том, что свастика либо представляла собою солярный символ, либо — символ вечного движения Солнца по небу (и надо признать, в этом они были правы). О том как он, чуть ли не единолично, решал, каким должно быть партийное знамя, будущий фюрер описал в своём опусе «Майн кампф»66:
«Организация нашего орденского отсека должна была разобраться с одним крайне важным вопросом. До той поры движение не имело ни партийного знака, ни партийного флага. Отсутствие очевидной символики приносило ущерб не только организационного плана, но и казалось нетерпимым для грядущего. Ущерб состоял в том, что у членов партии отсутствовал внешний знак их собратства, который мог бы быть противопоставлен знаку Интернационала.
Вопрос о новом знамени, то есть, его внешний вид, меня очень сильно тогда волновал. Со всех сторон сыпались предложения, которые скорее были остроумны, чем удачны. Ведь новое знамя должно было стать символом нашей собственной борьбы, влияя на чувства масс с плакатов и вывесок.
Я лично высказался за сохранение прежних цветов, не только потому, что они были священны для меня как для солдата — превыше всего прочего, что я знаю, но и поскольку они более всего соответствовали моему этическому мировосприятию. Поэтому я оказался вынужден отклонить абсолютно все многочисленные проекты, исходившие от партийного молодняка, и вместо них вписать в старое знамя огромную свастику. Но я сам, будучи вождём, не мог не вынести свой проект на рассмотрение общественности. Ибо было вполне вероятно, что другие предложат нечто столь же хорошее, а то ещё и лучшее. И на самом деле, один дантист из Штарнберга67предложил неплохой рисунок, который был близок моему, имея лишь тот недостаток, что его свастика имела загнутые концы и была вписана в белый диск.
Это значило объединить любимейшие в народе цвета, которые некогда принесли немецкому народу столько чести, возбуждая наше преклонение перед прошлым, и она, свастика, лучше всего отображала волю движения. Будучи национал-социалистами, мы видим в ней нашу программу. В красном мы видим социальную мысль движения, в белом — национал-социализм. В свастике — миссию борьбы за арийскую победу наряду с символом победы созидающего труда, который по своей сути был и остаётся антисемитским».
Дело в том, что официально знаменем Германии все эти годы оставался триколор — до нынешнего времени. Гитлеровское же знамя со свастикой, о котором прекрасно сказал Б. Келлерман в «Девятом ноября»: «хищный чёрный паук, выгрызший белую дыру в красном яблоке нашего отечества», было партийным знаменем НСДАП — гитлеровской партии, подмявшей под себя и государство, и народ, а позднее и пол-Европы. Первая презентация нового знамени произошла на каком-то совещании68 в 1921 году. Когда занавес сцены в актовом зале поднялся, то Гитлер с парочкой своих приспешников уже восседали за столом, а за их спинами до потолка простиралось кровавое знамя с чёрным пауком. Эффект для собравшихся на рядовое, в общем-то, совещание, был потрясающим — никто не ожидал от организаторов сборища такой серьёзной подготовки и такого эффектного знака.
Будущему палачу Европы произведённое впечатление понравилось, и он лично утвердил это знамя в качестве партийного — а то, в каких количествах кровавые знамёна и вымпелы развешивали во времена торжественно отмечавшихся партийных съездов, слётов молодёжи, спортивных, стрелковых праздников и олимпиад, можно увидеть в прекрасном, но, к сожалению, чёрно-белом советском двухсерийном фильме «Обыкновенный фашизм».
Официально знамя со свастикой было введено фашистским правительством указом от 12 марта 1933 года. Выступая перед рейхстагом, передавший власть Гитлеру канцлер Гинденбург заявил: «С завтрашнего дня до окончательного упорядочения цветов знамени Рейха следует поднимать чёрно-бело-красный штандарт и знамя со свастикой совместно». Писавшие по этой теме утверждают, что свастика, помимо прочего, являлась одним из самых действенных магических орудий лично Гитлера. В 1923 году на съезде нацистов бесноватый фюрер довольно откровенно объяснил толпе значение этого знака: белый круг на красном фоне есть символ национальной чистоты и силы, чёрная свастика — призыв к беспощадной борьбе с коммунистами и евреями. Интерпретаторы же первых лет фашизма (мы пользуемся книгой Шойерманна, вышедшей в 1934 году) именовали свастику «знаком величия» (Hoheitsinnbild).
До этого на доисторических артефактах свастика изображалась, как правило, «покоясь» на одном из своих окончаний, так что её ветви были направлены горизонтально и вертикально. Фашисты же развернули правозакрученный знак на 45 градусов, так что ветви стали образовывать букву X либо андреевский крест. Свастика была для контрастности вписана в колесо для того, чтобы она имела возможность «двигаться». Цветовая символика фашистского партийного знамени повторяет кайзеровский «солдатский» чёрно-белокрасный флаг, преобладание же красного позаимствовано у красного знамени, с которым рабочие всего мира боролись за свои права — партия Гитлера всё-таки, хотя бы по названию, числилась рабочей.
Исследователь Уве Дегрейф подчёркивает, что фюрер нисколько не интересовался древним либо первоначальным значением свастики, а выбрал этот знак своей эмблемой за его выразительность. Если буддисты видят в свастике возрождение и смерть человеческой души, то нацисты концентрировали своё внимание на символике активного движения, перемалывающего народные массы из числа тех, кому на роду было написано оказаться опалёнными огнём «тысячелетнего» великогерманского Рейха, протянувшего худо-бедно всего-то дюжину лет.
Окончилась война, фашизм проиграл, и древний знак, во множестве побывавший под сапогами воинов-победителей и среди мусора развалин, оказался опущен, унижен и обесчещен — наверно, на многие годы, покуда не подзабудутся кровавые преступления германских нацистов, как на сегодняшний день поистёрлись из памяти потомков походы Валленштейна во время Тридцатилетней войны. Теперь маятник истории качнулся в другую сторону, и вот уже японским буддистам приходится по случаю оправдываться за активное употребление ими свастики, подчёркивая, что их-то свастика к фашизму имеет лишь самое косвенное отношение.
Любопытную попытку «обелить» свастику, снова как бы предлагая её нам в качестве символа, делает уже упоминавшийся на этих страницах В. Алькин. Из его статьи следует, что лево- и правозакрученная свастика — это не одно и то же! Собственно, о разнице вариантов узнаёт любой, кто более-менее внимательно ознакомится с содержанием труда Уилсона — однако там не делается выводов о различии в значении, — а просто говорится, что свастика может символизировать вращение как в одну — по часовой стрелке, так и в другую — против часовой стрелки — сторону.
Из статьи журналиста-эзотерика мы узнаём, что направление «хвостов» (так он именует заломы ветвей) «имеет разное значение — индивидуальное или социальное развитие человека. Направленные по часовой стрелке «хвосты» означают примат индивидуального развития над социальным, против — наоборот. Так что свастика у фашистов означала подавление индивидуальных черт, индивидуальной свободы и мышления, подчинение их общественной идеологии. Конечно, выбор не случаен. А вот у древних зороастрийцев свастика была двойная: «хвосты» направлены в обе стороны, символизируя гармоничное развитие человека и общества».
Что на это сказать?! Во-первых, у каких-таких «древних зороастрийцев» находит В. Алькин свастику — совершенно непонятно (не у андроновцев и скифов, а именно у зороастрийцев Персии!), — дело в том, что как раз у зороастрийцев-то свастики и не было. Во-вторых, как мы видели из вышесказанного, Гитлер был не дурак и выбирать в качестве священного символа движения заведомо ущербный знак не стал бы. В третьих, откуда журналист взял, что круговое движение по часовой стрелке — это хорошо, а в обратную сторону — это плохо, — остаётся непонятным, в книгах много серьёзнее этой газетной статейки об этом нет ни полслова. Впрочем, одна версия появления подобного измышления у нас есть.