Другой вопрос, ставший на очередь в то время, был вопрос об организации. При стремлении расширить деятельность свою за пределы Москвы, при желании заняться школьным делом на местах еврейской оседлости руководство делами, естественно, не могло оставаться по-прежнему в руках студентов. Необходима была санкция и авторитет общественных деятелей, которые своим влиянием могли бы внушить доверие и вызвать сочувствие населения возникающему большому делу. С другой стороны, невозможно было сразу отстранить студентов от того дела, которым они заведовали в течение многих лет. Принято было поэтому компромиссное решение, в силу которого вновь возникающий комитет, заведующий делами Общества, будет состоять наполовину из студентов, наполовину из общественных деятелей. В 1896 г. произведены были первые выборы 6–7 членов этого смешанного комитета. В его состав кроме шести студентов вошли В. О. Гаркави, Л. C. Биск, А. М. Беркенгейм, С. М. Гинзбург, переселившийся в Петроград, А. Д. Идельсон и С. В. Лурье.

Общество организовалось, Общество написало на своем знамени такой внушительный лозунг, как «народное образование», Общество привлекло известных общественных деятелей, но нужны еще были люди, которые могли бы воплотить в жизнь намеченные задачи, поставленные цели. Кружок лиц, сгруппировавшихся отныне около дела просвещения, все увеличивался и разрастался. Из них впоследствии выйдут и многие нынешние члены комитета, и многие другие, которые работают на наших глазах в разных московских и петроградских организациях и обществах. Как раз в это время, в 1897 г., когда ОПЕ стало жить новой жизнью, в московском кружке появился один человек, который внес необыкновенное оживление в деятельность Общества. Это был М. Н. Крейнин^[579], много лет работавший в Москве, а ныне состоящий членом центрального Петроградского комитета нашего Общества. Человек необыкновенной энергии и горячего темперамента, способный сам работать и заставить работать других, М.Н. быстро и нервно толкнул вперед дело и дал ему широкий размах. Как во всякой сопровождающейся нервностью и повышенной импульсивностью деятельности, строгий критик и тут нашел бы немало ошибок и неправильных шагов. Но в то время, быть может, «быстрота и натиск», с которыми проводились в жизнь разные планы и предположения, были полезны и даже необходимы. В этот период, быть может, преобладание порывистости и импульсивности над рефлексией и анализом сослужило прекрасную службу просветительному делу. Став во главе так называемой «организационно-школьной комиссии», М.Н. завел обширную переписку с разными провинциальными школами и общественными деятелями, приподнял на местах интерес к народному образованию, заинтересовал многих учителей и частных лиц, связал провинцию с центром более тесными узами, установил, так сказать, подведомственность Москве школьного и просветительного дела на местах, установил тот прочный контакт между нашим Обществом и провинцией, который продолжается и до настоящего времени.

Наряду со школьным делом главной заботой Общества просвещения впервые становится в Москве в это время вопрос о внешкольном образовании. Из всех возможных видов внешкольного образования наиболее доступным для черты оседлости, как по техническим и административным соображениям, так и по финансовым, оказалось библиотечное дело. И начиная с 1896 г., когда в первый раз московскими уполномоченными ассигновано было на это дело около 300 р., насаждение библиотек идет сравнительно интенсивно, особенно для Могилевской губернии, которая благодаря помощи Москвы покрылась довольно густой сетью библиотек. Во главе библиотечного дела стала С. Р. Коцына, которая, специально отдавшись этой отрасли народного просвещения, сумела собрать вокруг себя большой кружок преданных делу лиц, ревностно изучавших и ныне изучающих все детали библиотечного вопроса и поставивших это дело в Москве на очень большую высоту.

Педагогами, как и поэтами, говорят, не делаются^[580]. В действительности же все люди как будто родятся педагогами. Ни в какой области человеческой деятельности не процветает так на практике дилетантизм, как в деле воспитания и обучения детей. Тут каждый считает себя знатоком и специалистом. Но никакая другая область, быть может, не требует кроме трудного педагогического таланта еще и специальных знаний. Особенно это справедливо по отношению к воспитанию и обучению еврейских детей, к еврейской школе, в которой к обычным, нередко чрезвычайно трудно разрешимым проблемам педагогики присоединяются еще особенные трудности своеобразных бытовых, национальных и религиозных условий. Московское отделение всегда имело в своей среде человека, который обладал выдающимися знаниями по всем вопросам, касающимся школьного дела в черте оседлости. Это был П. С. Марек, который всегда был идеологом еврейского просвещения. Объехав все углы и закоулки черты оседлости, познакомившись лично со всеми почти школами и талмуд-торами нескольких губерний северо-западного края, изучив на месте как учительский персонал, так и пекущихся о школе местных людей, перерыв многочисленные школьные архивы, давшие ему возможность изучить историю еврейской школы, трудный путь, по которому она шла и идет до сих пор, спотыкаясь на каждом шагу о многочисленные и разнообразные препятствия, грозившие ей со всех сторон, П. С. Марек являлся своего рода энциклопедистом еврейского школьного дела, прекрасно знающим все особенности каждого местечка или города, характер и состав еврейской общины, чего от каждой можно ожидать и что кому и в каком виде необходимо давать. Благодаря его опыту и знаниям нередко удавалось издалека разрешать многие вопросы школьной жизни в черте оседлости гораздо успешнее, чем это можно было бы даже сделать на местах. Не будет преувеличением сказать, что под влиянием литературных работ и устных разъяснений П. С. Марека деятельность Московского отделения была далека от доктринерства и вредной партийности — недостатков, от которых немало страдало и еще поныне страдает еврейское школьное дело.

С лозунгом — «все для черты» и народного образования, как школьного, так и внешкольного, — с энергичными работниками, преданными делу, со школьной идеологией, вынесенной не только из книг и партийных программ, но из знакомства с социальными и бытовыми условиями на местах, Московское отделение в это время вело очень интенсивную во всех отношениях работу. Это наглядно показывают следующие цифры: имея в 1894 г. 160 членов и бюджет в 3000 р., Московское отделение в 1901 г. имело уже 722 членов и бюджет в 14 000 р. В то время как в 1894 г. на народное образование в черте оседлости израсходовано только 1000 р., в 1901 г. этот расход достигает уже солидной цифры в 7000 р., потраченных на школы, учебные пособия, чтения с волшебным фонарем, библиотеки и журналы и газеты для последних. Но кроме этой суммы, потраченной на народное образование непосредственно, в этом же году Московский комитет произвел первый опыт обследования школьного дела на местах. Нечего говорить о том, что насаждать образование из прекрасного далека, диктовать из центра школам и их попечителям разные предписания, давать им всевозможные указания и советы, не зная хорошо местных условий, настроений и тенденций, — дело очень трудное и не совсем целесообразное. Опыт показывает, что эти предписания или вовсе не исполняются в действительности, или же, при желании местных людей их выполнить, значительно задерживают и затягивают дело, а нередко вызывают чрезвычайно вредные конфликты между разными слоями населения. Вот почему и решено было отправить уполномоченного отчасти для осмотра уже существующих и субсидируемых обществом школ, отчасти для изучения тех мест, где таких школ еще не имеется и где открытие их признано необходимым. Этот институт разъездных уполномоченных много способствовал выяснению многих вопросов еврейского школьного дела и, несомненно, сослужил хорошую службу делу еврейского народного образования, сблизив провинцию со столицей и местных людей-практиков со столичными людьми-теоретиками. В означенном 1901 году на разъезды по делу народного образования израсходовано было 1850 р., так что в общем народному образованию отдано было около 9000 р., в три раза больше всего бюджета 1894 г. К этому времени комитет окончательно определился. Он состоял из группы лиц, которые, за исключением незначительных перемен, происшедших впоследствии, продолжают заведование делом просвещения и до настоящего дня. Это были кроме председателя Владимира Осиповича Гаркави, центральной фигуры еврейской общественности того времени в Москве, С. Ф. Брумберг, А. Д. Идельсон, М. Н. Крейнин, М. Б. Кроль, Л. A. Лурье (тов. председателя), P. O. Лунц, П. С. Марек, М. Я. Фитерман, Д. С. Шор и пишущий эти строки С. С. Вермель. Организованы были и комиссии: финансовая, школьная, библиотечная, студенческая и концертная, которые, по принципу разделения труда, исполняли каждая отдельную функцию. Заседания и совещания происходили в квартире председателя. Нельзя здесь не упомянуть с чувством умиления об этом доме, двери которого, как и сердце его хозяина, всегда были открыты для всякого еврейского общественного и культурного дела, для всякого ищущего помощи словом и делом. Этот дом в течение нескольких десятков лет служил фокусом, собиравшим все общественные течения и нужды, к нему все направлялось, и из него почти все исходило. В таком виде московский кружок деятелей Общества просвещения вступил в новый, XX век.