Уклончивое поведение османов объяснялось тем, что Надир-шах активно добивался сохранения мира с Портой, встречая взаимопонимание со стороны Стамбула. Неслучайно наблюдавший за поведением придворных кругов Османской империи и Ирана резидент Калушкин пришел к выводу, что «из поступков сих двух магометанских дворов осмотреть можно, что оныя на разрыв мира между собою горячего хотения не оказывают».[535]

Действительно, османское правительство вело двуличную политику, подстрекая горцев против Ирана, обнадеживая их помощью, но ограничиваясь на деле символической поддержкой. 31 марта 1741 г. Калушкин вновь доносил, что «турки лесгинцов против шаха поощряют, и для побуждения оных к Сурхаю послано от Порты «500» мешков всякой по «500» рублев: и того учинит «350» тысяч рублев, чтоб они не ослабевая содержали на те деньги войска, что и впредь от Порты вспоможение деньгами чинено будет».[536] Однако это «вспоможение» не имело реального значения. Народы Дагестана фактически оказались без поддержки извне перед лицом грозных завоевателей. Воспользовавшись этим, Надир-шах продолжал наращивать военно-дипломатические усилия в плане подготовки Дагестанской кампании. Подтверждение тому – приказ Надир-шаха от 19 марта 1741 г. из Тебриза, адресованный иранским войскам, сосредоточенным на подступах к Дагестану: вновь разорить джарские джамааты и усмирить непокорных дагестанцев.[537]

Выполняя этот приказ, в апреле 1741 г. 16-тысячное иранское войско под командованием Абдали Гани-хана напало на джарские джамааты. «Но ко оным же джаринцам, – доносил астраханский губернатор С.В. Голицын, – намерены итти на помощь горский владелец Сурхай и сын его Муртузали».[538] По-видимому, эта помощь подоспела вовремя и сыграла свою роль в победе над противником. В трех кровопролитных сражениях иранцы были разгромлены. Почва под ногами завоевателей заколебалась снова, что потребовало от шаха новых усилий

для сохранения влияния Ирана в Дагестане. Наместник шаха в Дербенте Наджаф Султан получил приказ идти с войсками на соединение с Хасбулатом «и как оное войско в Тарки прибудет то сколько шемхал сможет собрать своего войска и с оным персицким войском идти на Сурхая и на тавлинцев».[539]

Серьезную озабоченность шаха перед вторжением в Дагестан продолжали вызывать крепнущие связи Дагестана с Закавказьем и Россией. Стараясь не допустить развития этого опасного для своих гегемонистских планов процесса, он старался блокировать Дагестан, соорудить на его территории ряд укреплений, отрезать горцев от их соседей. С этой целью передовым иранским частям, выступившим из Тебриза в марте 1741 г., был дан приказ ускоренным маршем следовать на Куру и Самур и подготовиться к наступлению в сторону Дербента, для чего «крепость делать – первую против Усмиева владения возле моря на реке Бугаме, она же и Усмейка, другую крепость против Бойнака на реке Манасе, третью крепость на реке Сулаке, где бывало прежде сего крепость Святого Креста… десять тысяч человек послать и поставить в вершине реки Терека для непропуску горских (людей. – Н. С.) в Россию».[540]

Находившийся в Стамбуле русский агент Николай Буйдий, сообщая о том, что шах сам руководит всеми военными операциями, 9 апреля докладывал: «Шах Надир путь свой продолжает в Демир Капи (Дербент. – Н. С.) для утеснения лезгинцев, дабы в его дискрецию (подданство. – Н. С.) отдавались»,[541] в противном случае «повелел объявить грузинцам, чтоб они на своей земле им жить не давали, как уже и послу своему при российском дворе приказал просить, дабы ежели реченые лести отдадутся в нашу протекцию – их не принимать».[542]

В то же время, стараясь внести разлад между дагестанскими народами и ослабить их силы накануне своего наступления, он активно добивался подданства наиболее влиятельных дагестанских владетелей. Как доносил 16 апреля 1741 г. консул Аврамов из Решта, посланник шаха Али Кули-хан прибыл «к горским владельцам Усмею (Ахмед-хану. – Н. С.), Сурхаю и Шемхалу (Хасбулату. -Н. С.)… с тем объявлением, дабы они без всякого страху и боязни в подданство его пришли».[543] Сообщение Аврамова подтвердилось и другими каналами связи. Отправленный из Астрахани в Решт «для разведования о шахе персицком» Якуб Токаев подтвердил, что Али Кули-хан прибыл от шаха с таким повелением, чтоб «они все горские владельцы объявили кто желает быть в подданстве у шаха персицкого то те б были в команде у шемхала и в том бы подписались и войско дали б, а буде которые объявят они шаху служить не хотят, то б оному шамхалу с прочими желающими у шаха в службе быть, собрав войска, тех противных владельцев всех искоренить».[544]

Пытаясь привлечь дагестанских владетелей на сторону шаха подкупом, угрозами и лестью, наместники шаха сами старались принудить их выполнить свою волю. Так, прибывший в Тарки Наджаф Султан потребовал от уцмия Ахмед-ха-на на кормление своего войска «муки и ячменя 2500 тагаров (12500 мешков. – Н. С.) да с трех дворов по одному барану и несколько скотины».[545] Но уцмий не выполнил этот приказ, за что его подданные подверглись грабежу и насилию.

Однако репрессии иранских властей не запугали дагестанских владетелей, а, наоборот, усилили стремление к единству между ними и тягу к совместной борьбе. Узнав о притеснениях уцмия, Сурхай отправил к нему нарочного, «чтобы он персиянам не вскорости отдавался».[546] Сам же Сурхай отослал обратно шахского посланника Хасан-бека с ответом: «Я де к шаху персицкому не буду, а буду до времени здесь, а когда де здесь жить места не будет то пойду к туркам».[547]

Таким образом, несмотря на неоднократные обращения и угрозы Надир-шаха, дагестанские владетели не изъявили готовности выступить на его стороне. Как сообщили прибывшие из Тарки в Кизляр кабардинские уздени, там «слышно было, что Сурхай, Усмей и тавлинцы к нему Али Гули-хану в Тарки не поедут, а шамхал Казбулат к шаху ехать был намерен, а ныне объявил, ежели оные владельцы и тавлинцы не поедут, то и мне ехать не для чего».[548] Стало очевидным, что политика подкупа и угроз, шантажа и «ласкания» в отношении народов Дагестана не увенчалась успехом, потерпела провал.

§ 2. Начало Дагестанской кампании шаха Надира. Оккупация Предгорного и части Нагорного Дагестана

В начале 40-х годов XVIII в. в истории народов Дагестана открылась новая героическая страница. Военно-политические усилия, предпринятые Надир-шахом для достижения гегемонии на Кавказе после возвращения из Индии, и их фактическая неудача толкнули его на подготовку и проведение третьего похода, известного в литературе под названием Дагестанского.[549]Этот поход, сочетавший тщательно продуманные военные, дипломатические и иные меры, проходил в благоприятной для Ирана внутренней и международной обстановке. Воспользовавшись тем, что народы Дагестана оказались без поддержки извне, предоставленными собственной судьбе, не сумев добиться их покорности указанными выше средствами, в марте 1741 года Надир-шах двинул на Дагестан 100-тысячную армию, чтобы „искоренить горцев или изгнать их из гор».[550] По словам иранского военного историка, шах стремился „не только отомстить лезгинам за гибель брата Ибрагим-хана, как объявил он публично, но главным образом завоевать Дагестан, чтобы показать России свою ударную силу».[551]