Выполняя этот замысел, иранские войска рассеяли отряды мехтулинского владетеля Ахмед-хана, вынудив его отступить в Аймакинское ущелье, а затем двинулись на осаду Акуши. После падения Дженгутая и осады Акуши Хасбулат склонил к покорности акушинского кадия Гаджи-Дауда, а сам принял участие в разгроме акушинского ополчения, за что удостоился особой похвалы своего покровителя.[581] «Объединенные волей выдающегося полководца, опьяненные победами, – пишет Тамай о первых успешных действиях завоевателей, – шахские войска двигались вперед, преодолевая сопротивление дагестанцев и опустошая все на своем пути».[582]

Однако завоевателей сопровождали не только одни победные фанфары, но и горькие минуты тяжелых потерь и разочарований. По словам иранского историка Сардадвара, Надир-шах сознал, что его встретил гордый и смелый противник, который не ждал от него пощады и потому готовился биться до конца. По мере продвижения иранских войск упорное сопротивление врагу росло на каждом шагу, отчего воины шаха несли большие потери. «Героизм и смелость лезгин (дагестанцев. – Н. С.), – восхищается этот автор, – действительно достойны удивления… подвигов лезгин было так много, что это можно сравнить с подвигами японцев (японских смертников-камикадзе. – Н. С.) в начале второй мировой войны».[583]

На этом фоне выглядело унизительно сотрудничество с завоевателями отдельных дагестанских владетелей, в частности шамхала Хасбулата. Угодничанье шамхала вызвало возмущение многих горцев, в том числе его подданных кумыков. Выражая это недовольство, казанищенский кадий заявил Хасбулату, что «буду писать горским тавлинам и сообщусь с ними, и буду с тобой в Казанищах дратца».[584]

Но драться кумыкам между собой в Казанище не пришлось. Обложив их тяжелой данью, шах осадил кубачинцев, которых склонял к сдаче следующими словами: «Что де вы люди мастеровые вам де надлежит жить в Персии и лучше де вам сдатца без драки».[585] Но кубачинцы не сдались, категорически отвергли требование шаха и ответили ему: «Крепости нашей Кубачей не замай, ежели ея тебе надобна, то мы умрем, а ея тебе не дадим».[586] Жители Кубани сражались с особым упорством, но после кровопролитного боя часть из них оставила крепость и ушла в горы, хотя остальные защитники продолжали борьбу.[587]

Разорив Дженгутай, Акушу и окрестности Кубани, шах решил направить основные силы против Сурхая, но встретился с еще большим сопротивлением в Табасаране и Рутуле, чем это имело место до сих пор. Об этом Мухаммад-Казим пишет следующее: когда Надир-шах узнал о том, что Сурхай-хан готовится к сражению, то «из местности Самур-чай… направил поводья движения в Чираг»[588] (аул на реке Чирагчай Агульского района. – Н. С.). По его же словам, к этому месту с изъявлением покорности и готовности служить шаху прибыли «Масум-хан, Киан-хан, Курели и Сефи-Кули-хан, Хаджи Новруз, Огурлу Нугай, Аслан-бек, Мехди-бек, Махмуд-бек Табасаранский».[589]

Сопоставление этих имен с известными нам по русским источникам XVIII в. дагестанскими владетелями показывает, что к шаху явились второстепенные лица, не пользовавшиеся известностью и влиянием среди народа, особенно табасаранцев. Несколько ниже к таковым он добавляет и табасаранского владетеля Каранафа, а затем заключает: «Часть лезгин, известная под названием табасаранцев, была зловреднейшей из упомянутого племени».[590]

Для такого заключения у Мухаммад-Казима были веские основания. Как пишет А. Н. Козлова, население Табасарана, «не желало попадать под власть иноземных завоевателей и вопреки воле феодальной верхушки решило сопротивляться».[591]С особым упорством оно боролось против того, что шах вознамерился переселить в Хорасан 2000 заложников. «Лучше будет, – решили табасаранцы, – если мы доберемся до неприступных укреплений, прибегнем к защите тех мест и будем там сражаться».[592]

В это же время, сообщает Мухаммад-Казим, прибыли гонцы из Кумыкии (в тексте «от шамхала». – Н. С.), которые довели до жителей Табасарана следующее обращение: «Нам стало известно, что вы также вошли в подчинение и повиновение уника эпохи (Надира). Если сказанное правда, то так взыщем с вас за это, что станет назиданием (всем) жителям Мира».[593]По-видимому, это обращение имело положительное воздействие: табасаранцы ответили, что и сами собирались оказать сопротивление Надир-шаху.

Повествуя об этом далее, Мухаммад-Казим пишет, что в тот же день они (табасаранцы. – Н. С.) написали во все концы своих округов: в любом месте, где будут сборщики Сахиб-кирана[594] (Надир-шаха. – Н. С.) из племени кизилбашей, задержать (их) и убивать».[595] За несколько дней многие сборщики продовольствия, особенно те, кто отбирал заложников, были убиты. Очень немногие, спасшиеся по воле случая, смогли добраться до лагеря шаха и сообщить ему о случившемся. «От этих речей, – передает настроение Надира Мухаммад-Казим, – подобно пламени страшного суда, разгорелось пламя гнева шахиншаха».[596] Разъяренный шах приказал убить находившихся при нем табасаранских владетелей, а затем заявил: «Так как бунт и мятеж начали люди Табасарана и Рутула, лучше будет в первую очередь пойти на них, стереть их с лица земли и перебить жителей того края».[597] С этой целью шах повелел двухтысячному отряду хорасанских стрелков совершить наступление на Табасаран и занять главное ущелье, которое связывало жителей с внешним миром и могло бы служить единственным каналом спасения на случай блокады с других сторон.

Однако табасаранцы опередили противника, сами заняли это ущелье и нанесли ему значительный урон. Отправленный на помощь попавшим в беду иранцам 10-тысячный отряд правителя Грузии Хан Джана не спас положение. На следующий день потребовалось вмешательство самого шаха, который перебросил туда же новые силы, надеясь внести перелом в ход битвы, продолжавшейся двое суток. На третий день битва возобновилась и, по словам Мухаммад-Казима, протекала следующим образом: «Со всех сторон Дагестана пришло много лезгин (дагестанцев. – Н. С.) на помощь табасаранцам. Собралось огромное количество людей, так что гора, склоны ее и вся земля были полны пешими лезгинскими (дагестанскими. – Н. С.) стрелками. Со своей стороны кизилбашские газии (воины. – Н. С.), уповая на Али и Аллаха, вступили на поле битвы. С обеих сторон разгорелся базар битвы, и сколько кизилбашские молодцы не старались, ничто не помогло (им). Час от часу росло могущество лезгинского (дагестанского. – Н. С.) племени. Целый день те два войска не щадили друг друга. Множество людей с обеих сторон было убито. Когда усталость овладела обеими сторонами поневоле, оба жаждущих мести войска направились к своим стоянкам. Но кизилбашские молодцы, среди которых было много раненых, ослабли духом. Они (кизилбаши) удивлялись мужеству и жажде к победе победоносного племени (лезгин)».[598]

По данным Мухаммад-Казима, битва продолжалась четверо суток и закончилась поражением шахских войск. Вырвавшиеся из окружения раненые разведчики доложили шаху итоги сражения следующим образом: «Из места Барсарли и Дюбек прибыли лезгины и сражались с нами. Численно лезгин было больше, и мы не выдержали их натиска и отвернулись с поля битвы».[599] Вернувшийся из разведки специальный отряд после изучения обстановки на поле боя подтвердил, что «Сурхай, Рустам-хан Барсарли, Хасан-бек, Мамай-бек, Бек-Али, Амир-Хамза табасаранец, Муртаза-Кули Султан примерно с шестью-десятью тысячами человек расположились на стоянке Дюбек и хотят сражаться с владыкой-мирозавоевателем».[600]