— Да, промашка вышла с тобой. — Взгляд переместился выше, на лицо Свата. — Единственно, в чём сомневался, ты помогаешь Лешему или Гризли? А может, обоим?
— Заткнись! — ствол оружия несильно ткнул в тело декана. — Двигай в кусты! И без фокусов.
— На что рассчитываешь, Сват? — Ельцов чуть не споткнулся.
— На время, Юрий Николаевич. Мне нужно всего шесть часов. Лешему этого времени хватит. Главное, чтобы девчонка нашла тетрадь.
— А если не найдёт?
— Уйдём вместе.
— И ты думаешь, Щетинин, после того, что произошло, тебя отпустит?
Сват ткнул стволом декана в спину:
— Куда он денется. А ты пока со своим старым знакомым пообщайся. Вы ведь давненько не виделись.
— Сволочь! Гад… Убью! — Мишка, ничего не соображая от ненависти, принялся бить связанного Лешего ногами.
От слепой ярости носки сапог попадали то по голове, оставляя кровавые следы, то по телу лежащего на земле насильника. Тот никак не реагировал: удар прикладом оказался слишком чувствительным.
Донченко схватил Дмитриева за куртку, рывком откинул в сторону:
— Тихо! Успокойся.
Вика, всхлипывая, спрятала лицо в коленях. Мишка плюнул в сторону наёмника, подполз к девушке:
— Всё хорошо, малыш. — Мужские руки нежно обняли стан девушки. — Теперь всё будет хорошо…
Виктория, немного успокоившись, прижалась к Михаилу.
Лёха быстрыми, скользящими движениями обшарил тело контрактника, извлёк тетрадь, кинул Вике:
— Держи. И не потеряй. А теперь уходите. Оба! Вниз, к морю. Мы вас найдём.
— А ты? — Мишка удивлённо смотрел на Донченко. Он почувствовал: что-то сейчас происходило не то.
Капитан рывком стянул с себя пояс, вторично, крепко, с проверкой, перетянул и без того уже связанные руки Лешего. После чего обернулся к Дмитриеву и зло выкрикнул:
— Что стоим? Я же сказал — уходите! Немедленно!
Санатов с удивлением наблюдал за тем, как прибывшего в лодке мужика, судя по всему, начальника, сопроводили под прицелом автомата к кострищу, что догорал на берегу реки. Что же, чёрт возьми, у них там происходит?
Впрочем, дальше анализировать Санатов не стал. Бросив взгляд в сторону костра, Серёга отметил, что, пока он наблюдал за диалогом прибывшего с военным и за его арестом, из лагеря исчезли два наёмника, из тех, кто сушился у огня после вынужденного купания. «Ай да гаврики, — Серый тихонько матюкнулся. — Решили обойти наших? А вот болтянского вам…» — и рысью кинулся в кусты. Нужно было помогать своим.
Леший застонал. Левая рука наёмника дёрнулась было к ране на голове, но Лёшка крепко связал наёмника. Опер, заметив движение, присел рядом:
— Привет, Леший.
— Да пошёл ты…
— Других слов я от тебя и не ждал. — Донченко пропустил мат мимо ушей. — Это хорошо, что ты злой. Это мне поможет. Знаешь, Леший, я как-то и не сомневался в том, что ты захочешь оседлать девчонку. У тебя всегда вместо мозгов яйца думали. На чём и сыграл. Ты ведь когда баб трахаешь, ни хрена не слышишь.
— Сука, — простонал наёмник. — Всё не можешь простить той…
Мат вторично разнёсся над тайгой. Но на этот раз Донченко пропускать ругань не стал. Короткий удар ниже рёбер заставил насильника поперхнуться собственными словами.
— А вот тут ты прав, — согласился Донченко, похлопав врага по плечу. — Не могу простить. И не хочу. Я любил её. А ты, гадина… — Лёшка сжал кулаки, но бить не стал.
Леший, с трудом повернув голову вбок, снизу вверх посмотрел на бывшего однополчанина.
— Болит? — хриплый смешок вырвался из глотки насильника. — А ты отомсти мне. У тебя ж тогда не получилось, так давай сейчас. Давай схлестнёмся на кулачках. Чешутся же!
Донченко оборвал Лешего неожиданным и оригинальным способом: достал платок, скрутил его в жгут, который стянул на голове Кузьменко, перехватив рот с такой силой, что едва не порвал соединения губ.
— Как был сволочью, Леший, так им и остался. — Лёшка, подхватив автомат, вскочил на ноги. — Помнишь, как убил девочку? Помнишь. По глазам вижу. А ведь она была жива, когда ты её бензином обливал… Словом, так: если Бог на свете есть, ты, падаль, сдохнешь. Если нет — выживешь. Сдохнешь — поставлю за тебя свечку. А выживешь… Если выживешь — встретимся.
С последними словами Донченко ударом ноги столкнул извивающееся тело наёмника в ту самую пещеру, из которой недавно выбралась Виктория.
— Здравствуй, Володя. — Ельцов не стал вставать, протягивать руку. Понимал, тот всё одно не ответит. А потому просто дождался, когда Савицкий присядет рядом на край бревна, которое Мишка Дмитриев заготовил прошлым вечером для костра.
— Мне с тобой говорить не о чем, — хмуро отозвался старик.
— А мне, кажется, наоборот. — Декан отмахнулся от назойливого шмеля. — Есть нам о чём с тобой потолковать. Где милиция, что была с тобой?
Савицкий кивнул сединой в сторону разбитого лагеря:
— Майор в палатке. Под охраной. Где второй — не знаю. Спроси у своих.
— А у меня здесь своих нет.
— Кинули? — В голосе старика слышалась пустота. Ни удивления, ни радости — ничего. — Давно бы так. Всё комбинации разыгрываете? И неймётся же вам. Игруны… А всё одно ты послабее, чем твой папаша.
— Даже так? Об отце милиционеры подсказали?
— Зачем? Сам догадался. Ещё в шестьдесят девятом. Когда один из ваших в лагере проговорился. Назвал его полностью и по фамилии, и по имени-отчеству. Сложить одно к другому труда не составило. — Савицкий поднял взгляд на собеседника. — А я думал, ты появишься в Москве. Всё время ждал. Ан нет, застрял здесь.
— А что в столице делать? — Рука декана прихлопнула-таки шмеля. — Там народа и без меня хватает. А насчёт комбинации… Когда догадался, что тебя играют?
— Вчера, — вяло отозвался Савицкий. — В схованке. Этот, твой кореш, сделал вид, будто не заметил нас.
— Не актёр, что сделаешь. Только повторюсь: у меня в этом лагере своих людей нет.
— Ну-ну… — Савицкий взял бутылку с водой, полил на руку, сполоснул лицо. — Батя ещё жив?
— Практически нет. — Ельцов распахнул куртку: солнце уже грело вовсю. — Месяц назад обнаружили раковую опухоль.
— Ну, хоть отмучается. Мишка знает о нём?
Декан отрицательно покачал головой:
— Ещё нет.
— Свози его к нему.
— Зачем? Показать живой труп?
— Он его отец.
— Он то, что осталось от его отца. — Жёстко парировал Юрий Николаевич. — И не нужно устраивать сцены, Володя. Ты прекрасно знаешь, на что вы шли. А потому не дави на совесть. Там всё в порядке.
— Я о прошлом не жалею. Позови меня Батя сегодня — снова бы с ним пошёл. Эта экспедиция была единственным стоящим делом во всей моей жизни. Только никто меня уже не позовёт. Да и вы не сможете долго скрывать бонке, — выдохнул Савицкий. — Колодников был прав, когда говорил, что наступает время открытия тайн. Фрагменты цепи мелькают в экранах чуть ли не ежедневно. — Савицкий замер. — Постой… Это что, тоже ваша работа?
— А ты думал. — Лёгкая усмешка скользнула по лицу декана. — И дозировка информации тоже.
— И долго думаете так продержаться? Человечек-то пошёл нынче сметливый. Рано или поздно всё одно найдётся новый Профессор, который сможет соединить цепь. Катастрофа неминуема.
Ельцов повёл плечами:
— Спрашиваешь, на что рассчитываю? На то, что человек, этот новый Профессор, к моменту контакта с бонке, успеет всё-таки определиться, что для него первично, а что вторично.
— Утопия.
— Но ведь Профессор справился с собой. Смог найти силы не поддаться искушению. Вот и другой сможет.
На лице Савицкого мелькнула мрачная улыбка:
— Предки, создавшие цепь, были намного сильнее нас. И тем не менее катастрофа произошла. А ты хочешь, чтобы дикари вдруг одномоментно определились и не повторили путь своих прародителей. Это даже не утопия. Идиотизм.
— И тем не менее я с тобой не соглашусь. — Ельцов стянул с себя куртку, подставив солнцу мокрую от пота рубашку. — Люди сделали большой скачок в развитии. Даже в сравнении с прошлым столетием.