Дмитриев со щелчком вставил рожок в тело автомата. Теперь можно не таиться. Даже наоборот, следует хорошенько шумнуть. Донченко поднял пистолет в воздух, нажал на курок. Выстрел гулким звоном ударил по перепонкам. Мишка поморщился.

— Как думаешь, скопом ломанутся или как?

Лёха шмыгнул носом: всё-таки холодная ночь да сырая земля сделали своё дело. Теперь как бы не пришлось пол-отпуска проваляться на больничной койке.

— Или что, — в голос отозвался опер. — Наверняка нас уже окружают. Единственно, со стороны реки у них прокол. Но там Леший, а значит, станут ждать его. И вот когда возьмут в плотное кольцо, тогда и начнётся беседа.

— А раньше?

— А зачем нам раньше? — Лёха прикурил. — Наконец-то хоть подымить можно. Нам нужно, чтобы всё было вовремя. Но тому как они себя будут вести, станет понятно, какие у них есть распоряжения на наш счёт. Если медленно и не торопясь, да торгуясь за своих боевых, мирно спящих товарищей, то у нас ещё есть все шансы встретить Новый год.

В нескольких метрах от палатки неожиданно щёлкнула ветка. Донченко моментально повёл в ту сторону стволом и выстрелил вторично в воздух.

— Мужики, — Лёшкин голос звонко разнёсся по тайге, — сохраняйте дистанцию. Я у вашего Лешего во взводе был «замком». Позывной «Дон». Если это трепло вам о моей трусости болтало, то должны знать: перед тем как обоссаться я обычно стреляю. А потому вашему самому молодому гвардейцу советую притормозить и остаться на месте.

— Леший нам про тебя много чего наговорил. И, как вижу, в основном сказки, — донёсся глухой голос с противоположной стороны леса. — Пацаны живы?

— Своих не трогаем.

— Приятно слышать умные слова. Есть предложение?

— У нас всегда есть что предложить.

Кузьменко тоже услышал выстрелы. Два выстрела — не случайно. Значит, в лагере не всё в порядке. Первым позывом было вернуться к реке. Но десять тысяч долларов, из которых он уже получил три, взяли верх над рассудком, и Леший снова медленно опустился на землю, в зарослях багульника.

Девчонка, будь она неладна, спряталась. Исчезла. Растворилась. Будто и не было. И всё произошло именно так, как рассказал «босс». Заказчик. Вот ведь до чего дошла наука! Доченька повторила путь папаши. А всего-то и нужно было её к этому подстегнуть.

Леший огляделся. На вершине сопки, никак себя не выдавая, он просидел уже более четырёх часов. Спина затекла. Ноги тоже. Свались сейчас на него опытный боец — сомнёт в два счёта. Но девка — не солдат. Сил кинуться к ней, скрутить и вырвать тетрадь, если нашла, хватит. А там… То что он в лагерь с дневником не вернётся, факт. Он тут же устремится вверх по течению Гилюя, к посёлку Тындинскому. Где его ждёт «вертушка»… Леший усмехнулся, представив вытянутую рожу Свата, командира отряда. Тот-то думает, будто у него все бразды правления, а «босс» в последний момент решил иначе. Подстраховался. И правильно сделал.

Леший чуть привстал, с наслаждением ощутил, как в ноги ударила горячая волна: в застоявшиеся чресла прилила кровь. В паху тоже стало приятно. «Нет, всё-таки перед тем как уйти, — мысленно решил Кузьменко, — он девку оприходует. Зачем добру в тайге пропадать?»

Вика долго разглядывала тетрадь, не решаясь её открыть. Будто табу или некое иное проклятие лежало на этом плотном свёрнутом в рулон прямоугольнике. Время шло. Луч солнца медленно переместился сначала на руку, нежно обогрев её, потом на свёрток, будто говоря: «Не бойся. Открой». И это решило сомнения.

Сразу же Вика узнала почерк отца. Тот же знакомый полёт пера, те же размашистые, будто рисованные, буквы. Та же «с» с крючочком вверху. И маленькое, прописное «д», с резким, угловатым, будто хвост русалки, окончанием. Это был папин дневник.

Взгляд переместился на внутреннюю сторону картонной обложки тетради. Горло судорожно сжало в тиски от горечи и слёз:

«Здравствуй мой малыш! Мой ребёнок. Не знаю, кто ты, мальчик или девочка, но я рад, что ты держишь в руках частичку меня. Не пугайся такого обращения. Когда прочитаешь дневник, всё поймёшь. Очень надеюсь на то, что твоя мама, моя жена, ещё жива и здорова. Передай, что я люблю её! Именно так и передай: не любил, а люблю! Почему — ты тоже поймёшь из этой тетрадки. Целую тебя, мой родной!»

Леший напрягся. Только что прозвучал инородный звук. Будто плакал ребёнок. Тело наёмника напряглось. Ну да, кому же ещё быть? Девчонка где-то рядом.

Он медленно обвёл местность взглядом. И мысленно выматерился. Ничего такого, чтобы могло бы укрыть крупную самочку. Редкий сосняк. Кусты. Склон сопки. Всхлип был тихий. Где-то рядом? Но и слышимость здесь отменная. Так, может, действительно скатилась вниз, к подножию сопки? Спуститься? Нет, так он только выдаст себя. Если у девки нашлось хорошее убежище, а оно, судя по всему, нашлось, папашу-то её ведь так найти и не смогли, то тёлка в нём может затихнуть на длительное время при наличии воды и будет он её искать до Второго Пришествия. Нет, нужно ждать, пока сама не появится.

Леший, вторично внимательно изучив взглядом местность, подавил вздох нетерпения и снова присел.

Дневник начинался довольно неожиданно. Но это было не самое главное. В некоторых местах чернила расплылись, и теперь вместо текста на страницах виднелись фиолетовые пятна. Поначалу Вика решила, будто так на тетрадь подействовала влага в этой пещере. Но, внимательно осмотрев дневник, пришла к выводу: пятна в тетради появились ещё при живом отце. Точнее, влага попала на страницы либо по воле случая, либо во время бегства от погони. Саму тетрадь отец очень хорошо упаковал в пропитанную техническим маслом бумагу, чем и спас её от сырости и насекомых.

Папа убегал. Вика судорожно сжалась в комок. Прямо как она в эту ночь. Надо же, чтобы вот так… Впрочем, желание узнать, что произошло с отцом, откинуло все остальные мысли в сторону, и девушка открыла первую страницу.

— Дядя Вилен, — Щетинин прижал трубку к уху, будто боялся, что голос дядьки кто-то ещё сможет услышать в этом пустом доме, — извини, что так поздно звоню…

— Говори.

— Нужно изолировать Терёхина.

— И всего-то? — СЧХ слышал, на том конце невидимого провода никто и не собирался шутить.

— На два дня.

— Ты понимаешь, о чём просишь?

— Понимаю.

— Серёжа, мы на него ничего не нашли. Слышишь? Ничего! Он чист, аки протёртое стекло. Мало того, только начали по нему «копать», как тут же на нас посыпались звонки.

— Понимаю, дядя Вилен.

СЧХ замолчал.

— Очень нужно?

— Да. И срочно. Если он успеет связаться с теми, что на Гилюе…

— Ясно. Ты уже в Зее?

— Да. На улице Ленина.

В трубке послышался выдох удовлетворённого удивления.

— И даже название не поменяли?

— Нет. Ты же знаешь, нашу область всегда называли «Красным островом». И камень, что установили во время перекрытия, тоже в парке. И Дом культуры «Ровесник». Помнишь, ты брал у соседей дамский велосипед для меня? И я катался возле этого клуба.

— Ты мне на жалость не дави. Велосипед он вспомнил. Словом, так. Сейчас мы этого Терёхина вывезем. На рыбалку. Он сегодня дома один ночует, так что разбудим. Но до вечера, не больше. То есть у тебя всего двенадцать часов. На всё про всё! Если не успеешь — вини себя одного!

На том конце отключили связь. СЧХ, держа перед собой телефон и глядя на дисплей, резко поклонился:

— Спасибо, дядя! Для нас двенадцать часов — не всего, а ого-го…

И принялся набирать номер Ельцова.

«…лежат повсюду. Те, что возле воды, ушли в почву глубже. Те, что выше по склону, менее вросли в землю.

Юрка выдвинул гипотезу, и я её поддерживаю: некогда река была судоходной. То есть склоны обоих берегов — это тоже русло реки, только в прошлом. Далёком прошлом. Конечно, уровень воды в речке поднимается каждый год по весне, во время таяния снегов. Однако исследования последних десятилетий, начиная с 1908 года, показали: уровень воды в реке никогда не поднимался выше отметки 2.40. Даже в самый снежный год. А высота склонов достигает в среднем четырёх с половиной метров! Плюс два метра глубины самой речки, итого — пять с половиной метров „чистой воды“. Вполне достаточно для крупного судна с плоским днищем.