— А кто он был по-твоему? — спросил я Рыбинскова.
— Знамо кто: Петр Федорович! Об этом и толковать нечего, — отвечал Рыбинсков.
А потом, когда я высказал совсем противное мнение, старик заговорил:
— Коли нам веры нет, можно, чай, поверить командирам. После того как он бежал из-под Татищевой, нагнали в наш город много солдат и гусар. Гусарский командир у нас в доме квартировал и почасту с отцом моим беседовал об нем, расспрашивал, каков он из себя. Отец, не таясь, сказывал: такой-де и такой.
— А нет ли на лице у него знака какого? — спросил гусарский командир.
Отец сказал: — Есть!
— Какой? — спрашивает гусарский командир.
— Под левым глазом маленький рубчик, — говорит отец.
— Ну, так и есть! — сказал гусарский командир и вскочил индо с места. — Самый он и есть, Петр Федорович!
— А другим прочим командирам куда как противно было, коли казаки показывали об нем, что он не Пугач, а царь, — продолжал Рыбинсков. — Бывало, пригонят к допросу казаков, поставят в ряд и по одиночке с крайнего начнут допрашивать:
— Как признаешь Пугача? — спрашивают командиры.
— Как вы, так и я! — отвечает иной казак.
— Однако как? — спрашивают командиры.
— Знамо как: император! скажет казак.
— Врешь!!! — говорят командиры и цыкают. — Он подлый казачишка! Понимаешь ли, пустая твоя борода?!
— Понимаю-ста, — говорит нехотя казак. — Быть по-вашему: казачишка — так казачишка.
— То-то же! — говорят командиры. — И вперед так говори: он подлый казачишка!
— Слушаю-ста! — говорит казак, а сам думает, как бы только отделаться.
А со стороны иной казак не вытерпит, да и скажет:
— Зачем напрасно корить человека? какой он казачишка? Разве казак, — вот это дело!
— А! — кричат командиры. — Не казачишка, казак! Так мы же вам покажем. Плетей!
И отдерут бедняжку, словно Сидорову козу* А за что? Не хотел Пугача назвать паскудным именем: казачишкой. После того всякий и говорит, что угодно командирам, а в душе-то у каждого другое. . Да ничего не сотворишь, супротив начальства не пойдешь: сила солому ломит. Есть когда бы в самом деле то был Пугачев, то-ись донской казак Емельян Пугачев, а не Петр Федорович, то Мартемьян Михайлович Бородин не пропал бы! — прибавил Рыбинское. — А ведь всему миру известно, — заключил старик, — что Бородин сгинул в Питере. А от (кого? Все от него же, то-ись от Петра Федоровича: он его и допек!
М
—.. Не умер наш Мартемьян Михайлович
своею смертью, а допек его лишь Пугач, а наш Петр Федорович! — говорил мне один старик.1—* Хотел он выслужиться перед государыней и сам повез Пугача в Москву. Мартемьяна Михайловича провожали сродственники и знакомые. За башней (на прощанье стали по обычаю пить водку, наливку и все такое. Пугач сидел в закрытой телеге, выглянул оттуда и — спросил: «Мартемьян Михайлович! Что пьете одни? Поднеси-те-ка и мне!» А Мартемьян Михайлович ему в ответ: «Куда тебе, паршивому бесу, из одной посуды с нами пить!» Пугач побледнел и сказал: «Хорошо же! Ты хочешь видеть мою
смерть — не удастся: я скорее твою увижу!»
Немного погодя один из старшин, Михайлов, подошел к телеге, где Пугач сидел, и поднес ему из своего стакана. Пугач выпил, крякнул и сказал:
— Спасибо, дружище! Не забуду я тебя. Господа честные! Запомните, что — скажу, — сказал Пугач ко всем, кто тут был: отныне род Михайлов возвысится, а род Бородин падет!
— Так и случил ось, — прибавил рассказчик. — За две станции до Москвы выехал навстречу к
1 Один и тот же — вариант настоящей легенды мне доводилось слышать от нескольких лиц. (Примеч, собирателя.)
Пугачу царевич Павел Петрович и увез его с собой. «А е тобой, — сказал он Мартемьяну Михайловичу, — с тобой увидимся после, в Петербурге, бог даст, там и потолкуем!
Приехал через сколько-то времени Мартемьян Михайлович в Питер, (и отвели ему там где-то по край города фатеру. Живет Мартемьян Михайлович и ждет, что-то будет. Раз является к нему на фатеру офицер и требует его во дворец. Побледнел Мартемьян Михайлович, сделался словно полотно, и нехотя пошел За офицером1. «Чует кошка, чье мясо съела». Пошел Мартемьян Михайлович и пропал, словно в воду канул. Никто из наших казаков больше уж не видал его. Чрез сколько-та времени двое из караков, что были с ним в Питере, пошли во дворец понаведаться об нем, но там сказали гам, что старшина Бородин умер. Так на том и положили, умер да умер Мартемьян Михайлович, а никто и мертвого-то его не видал. Ложь ли, правда ли, говорили, что ею живого в столб заклали. А Михайловы пошли с тою времени все в гору да в гору! Значит, как Пугач сказал, так и вышло: род Михайлов возвысился.
42
—.. Когда Мартемьян Михайлович ехал с Пугачем в Питер, Пугач часто с усмешкой говаривал ему: «Мартемьян Михайлович, куда
едешь? Зачем едешь? Не вернуться ли домой? Лучше будет. Эй, Мартемьян Михайлович! Поверни-ка оглобли назад, покуда время есть.
Не слушаешь! Ну, бог с тобой! После сам на себя пеняй».
Приехали в Питер. Мартемьяна Михайловича тотчас \же позвали в сенат, а (казаков, что с ним были, в сенат не впустили, остановили на улице у крыльца. Чрез некоторое время вдруг во всех церквах зазвонили в сполох. Казаки подумали, что пожар, но ни дыму, ни полымя нигде не видать, и народ по улицам спокоен. Казаки дивуются, что бы это такое значило, а то и в, голову никому не придет, что звонят о рабе божием Мартемьяне Михайловиче. Напоследок вышел из сената какой-то енарал, весь в крестах да в звезде, и объявил казакам: «Бородин умер!»
После того одному из казаков потрафилось быть в комнатах у государыни. Вдруг, братец ты мой, из-за ширм вышел Пугач и прямо к казаку:
— Здорово, дружище! Узнаешь ли меня?
— Как не узнать! — говорит казак.
— То-то же! Думали, что я умру: умер Мартемьяшка Бородин! Сам виноват. Зачем, шут, тащил сюда? Не без чего говорил дураку, чтобы воротился. Однако не хочешь ли винца? Выпей!
И поднес казаку целую кружку какого-то заморского вина, насилу тот ноги дотащил до фа-теры, — больно уж захмелел. А Мартемьян Михайлович пропал. С живого с него, говорили, шкуру содрали, как хивинцы с Бекича. И поделом, — прибавил рассказчик, — не суйся не в свое дело. Однако Павел Петрович, когда на царство сел, сжалился над сыном его, над Давыдом Мартемыяновичем, дал ему атаманство. С того времени Бородины опять пошли в ход, а дотолева их и пару не знать было.
43
— Во всю дорогу от Уральска до Питера Мартемьян Михайлыч и Пугач грызлись меж себя, перекорялись и грозили друг дружке. Мартемьян Михайлович грозился царицей, а Пугач — царевичем. Мартемьян Михайлович говаривал Пугачу: «Дай срок доехать до матушки-царицы; задаст она тебе такую баню, что до новых веников не забудешь!» А Пугач говаривал Мартемьяну Михайловичу: «Дай срок доехать до царевича Павла Петровича: задаст он тебе такого жару, что небо в овчинку покажется!»
Случилась еще такая история. На какой-то станции переменяли телегу. Мартемьян Михайлович приковывал Пугача к новой телеге, да, видно, больно сжал кандалами ему ноги. Пугач не вытерпел, сказал: «Мартемьян Михайлович! Сжалься! Ослобони немного кандалы. Могуты моей нет, больно ноги жмет». А Мартемьян Михайлович усмехается, да говорит: «Потерпи!
В Питере, бог даст, совсем снимут». .
— Ну, Мартемьян! Не забуду я этого! — сказал Пугач. — На Яике ты мне много солил, да я забыл то. А этого вовеки веков не прощу. Переехал ты мне теперича через ногу: бог даст, придет время, перееду я тебе через шею. Попомни!
Приехали в Питер. Пугача взяли во дворец, а Мартемьяна Михайловича поставили на обывательской квартире. Чрез недолгое время позвали и его во дворец. С ним пошел вестовой казак. Мартемьяна Михайловича ввели в горницу, а вестовоню остановили <в> прихожей. Вестовой по любопытничал, отворил немного дверь в горницу и заглянул туда. Что же увидал он? Увидал он, «сударь мой, диво дивное, чего и не ожидал!