10 августа Кононов, в сопровождении своего старшего адъютанта — сотника Владимира Гончарова, прибыл в Берлин.

Штаб Власова находился в предместье Берлина — Далеме. Тут же, недалеко, находились со своими службами и ближайшие сотрудники Власова — генералы Малышкин, Трухин и Жиленков.

«Вот он, герой наш! Родной мой, Иван Никитич!» — радостно воскликнул Власов и крепко обнял Кононова.

Конечно, и Власов и его сотрудники прекрасно понимали какую роль уже сыграло казачество в стихийном Освободительном Движении людей поднявшихся за свою свободу, и какую роль оно может и должно сыграть в его Организованном виде.

Естественно, что руководство Освободительного Движения очень интересовали многочисленные вооруженные казачьи части, хотя и не совсем, но все же уже сколоченные в довольно крупные и хорошо вооруженные боевые единицы. А Власов и все другие хорошо знали, каким авторитетом пользуется у казаков Кононов. Все понимали, что от Батько многое зависит, и что он много может сделать. И Кононов был встречен с исключительным вниманием. Его без конца поздравляли с победами на фронте, восхищались боевыми подвигами казаков-кононовцев.

Деловой разговор начался с того, что Власов информировал Ивана Никитича о том, что уже намечено создание Комитета Освобождения Народов России (КОНР), что он, ген. Власов, будет, по-видимому, председателем Комитета и главнокомандующим его Вооруженными силами; что ген. Жиленков намечается начальником Управления пропаганды, ген. Малышкин — заместителем председателя, ген. Трухин — начальником Штаба Вооруженных Сил и заместителем главнокомандующего; что вскоре состоится опубликование состава КОНР и обнародование его Манифеста.

Посвятив Кононова в намеченный план действий, Власов предложил ему рассказать о настроении казаков — фронтовиков.

Кононов доложил, что казачья фронтовая масса, в своем подавляющем большинства, понимает, что борьбу против большевиков можно вести успешно только едино-организованным Движением; что казаки все надежды возлагают именно на него; что слова — «Наш Андрей Андреевич» — у казаков и офицеров не сходят с уст. Кононов сказал о казаках-сепаратистах, что они есть, главным образом, среди казаков-эмигрантов, которые в силу своего абсолютного непонимания людей из СССР, видят в лице генерала Власова нового Деникина, который, как известно, старался в гражданскую войну задушить всякое стремление нерусских народов России не только к самостоятельности, но даже и к автономии или федерации; что количество казаков-сепаратистов совершенно ничтожно и вряд ли они могут сколько нибудь значительно повлиять на стремление казачьей массы к единению для борьбы.

Кононов также сказал с уверенностью, что он не сомневается в том, что ген. Краснов, большой патриот Великой России, не замедлит призвать казачество к объединению с Освободительным Движением; что ген. Краснов, несомненно, человек большого ума и должен понимать, что Освободительное Движение не преследует целей подобных целям ген. Деникина, ген. Романовского и других подобных им белых генералов, бывших во время гражданской войны врагами ген. Краснова и всего казачества; что ген. Краснов, будучи мудрым политиком в гражданской войне, конечно, таким же остался и теперь. А он сам, Кононов, хорошо познакомился с ген. Красновым и очень уважает старого казачьего вождя и знает, что «Дед» также уважает и ценит казачьих офицеров из Красной армии, ныне командующих казачьими частями борющимися с большевизмом.

Кононов добавил еще, что слухам о том, что ген. Краснов якобы недоброжелательно относится к бывшим «советским», он нисколько не верит.

Власов ответил, что он нисколько не сомневается, что ген. Краснов понимает сложившуюся обстановку и не замедлит присоединиться, но дело в том, что имя ген. Краснова уж очень испачкано советской пропагандой, и к нему, поэтому, относятся крайне враждебно на «той» стороне. Присоединять к Организованному Освободительному Движению казачество, возглавляемое ген. Красновым, это значит в известной степени компрометировать перед Советской армией Освободительное движение в целом, так как советские воины могут подумать, что против них идут «белобандиты» со своими старыми идеями.

Генералы Жиленков и Малышкин были такого же мнения. Они сказали, что Освободительное Движение нуждается не в белых генералах, а в советских генералах, в советских офицерах, в советских крупных и малых политработниках, в советской интеллигенции. И что большинство людей из этих групп, несомненно перейдет на сторону Освободительного Движения. Без их участия на стороне Освободительного Движения победа над Сталиным совершенно невозможна и даже немыслима.

Кононов, безусловно, понимал все это, но все же выразил мнение, что ген. Краснов и сам понимает, что его имя и теперь уже используется большевиками отнюдь не в пользу Освободительного Движения и что он, Кононов, уверен, что ген. Краснов ради казачества и России, которую он беззаветно любит, сам постарается, чтобы во главе казачества официально стал человек из новых, бывших советских, как, например, Походный атаман Казачьего Стана ген. Доманов; но старого казачьего вождя ни в коем случае не следует обходить, — это будет для него большим и незаслуженным оскорблением. С ним нужно встретиться и выяснить его точку зрения и его позицию. Кононов также сказал, что ген. Краснов имеет большие связи на верхах немецкой власти и благодаря этому может помочь легче и скорее вырвать казачество из рук Розенберга.

Власов и его окружение с этим согласились, но Власов заметил, что он уверен в сопротивлении гитлеровцев тому, чтобы казачество возглавил кто-либо из новых, «советских», а поэтому, чтобы не раздражать гитлеровцев, будет необходимо хотя бы временно возглавить казачество кем-нибудь из казачьих генералов-эмигрантов, но так, чтобы это лицо было мало известно на «той» стороне.

«Придется как-то спрятать наших «белобандитов», — шутя сказал генерал Малышкин.

«Да, уж пока будем зависеть от наших «союзничков», пожалуй придется так и делать», — согласился с шуткой Малышкина Андрей Андреевич.

«Мы не можем допустить, — серьезно сказал Власов, — чтобы «там» кто бы то ни было думал, что Освободительное Движение в своих рядах имеет людей, стремящихся к мести за старые обиды. Никакой мести тем, кто откажется защищать власть преступника Сталина, кем бы он ни был и какую бы роль ни играл в Советском Союзе. Вот — наш лозунг!»

Кононов рассказал о встрече со старыми казачьими генералами. Рассказал все о «стариках-умницах».

При упоминании имени ген. Шкуро все замахали руками, а ген. Жиленков, расхохотавшись, сказал, что если уж в самом деле захотеть пугнуть советское командование, то обязательно нужно назначить ген. Шкуро главнокомандующим.

«Да, уж этого «белобандита» придется прятать подальше всех! — смеясь загрохотал своим басом Власов. Потом, задумавшись на минуту и сделавшись серьезным, добавил. — А жаль, симпатичный человек Андрей Григорьевич».

Конечно, о кандидатуре ген. Шкуро в возглавители казачества и говорить не приходилось, но кандидатуры генералов Татаркина, Науменко и Ляхова Власов принял во внимание.

Затем Кононов передал Власову приветствие от генерала фон Панвица и рассказал об этом замечательном немце. Уверенно заявил, что Панвиц будет искренно во всем содействовать.

Власов, приняв с благодарностью приветствие Панвица, спросил:

«А понимает ли генерал Панвнц, что если присоединение казачества к Организованному Освободительному Движению произойдет, то, в таком случае, ему и всем немцам придется немедленно расстаться с казачьим корпусом?»

«Не об этом Панвиц волнуется, Андрей Андреевич. Поверьте, это очень умный и честный человек. Он прекрасно понимает, что казачество, которое он беззаветно полюбил, равно как и его собственное отечество, может быть спасено только при правильном ведении политики Освободительным Движением. Поверьте, ради этого он согласен будет на все!» — с жаром проговорил Кононов.

«Дай Бог, дай Бог!» — согласился Власов.