Предлогом послужило общество «Вооруженная нация», мобилизация национальной гвардии и, если дозволено мне быть столь самонадеянным, моя скромная персона, замешанная в эти дела. «Вооруженная нация» ошеломила эту жалкую дипломатию, которая хотела видеть Италию слабой: дипломатией шовинистов, бонапартистов, последователем которой был маленький монарх Французской республики[290].
Все это послужит уроком моим соотечественникам. Пусть они помнят и знают: надо покончить с положением кроликов, которое мы занимали по сей день, и сделаться сильными как львы, чтобы устрашить наших соседей, всесильных деспотов, для чего нам необходима «Вооруженная нация», т. е. два миллиона бойцов; ну, а священники пусть честно занимаются осушением Понтийских болот.
Король вызвал меня к себе и сказал, что от всех этих планов приходится отказаться.
P. S. По забывчивости я, кажется, не упомянул полковника Пирда, которого просто называли «англичанин Гарибальди». Этот достойный сын Британии появился в 1859 г. среди наших волонтеров с замечательным карабином, вооруженный с ног до головы. Все восхищались его меткой стрельбой и необыкновенным хладнокровием, проявленным в самые опасные минуты. Скромный, без всяких претензий, полковник Пирд отказывался от денежных вознаграждений и появлялся всякий раз, когда наши волонтеры вступали в бой. Он весьма отличался в 1859 г., а в 1860 г. в значительной степени способствовал прибытию к нам, хотя и с опозданием, чудесного контингента англичан, отличнейшим образом показавшим себя в сражениях на равнине Капуи.
Если бы Бонапарт и Савойская монархия не запретили поход на Рим после битвы у Вольтурно, контингент англичан, увеличивавшийся с каждым днем, был бы нам большой подмогой для взятия бессмертной итальянской столицы.
Майор артиллерии Даулинг и капитан Форбес, оба англичанина, храбро сражались в рядах волонтеров. Я хочу принести благодарность моей родины всем тем храбрым и достойным людям, которые отдали за нее свою жизнь.
Дефлотт, которого мы должны считать мучеником за наше дело, и Бордоне, теперь — генерал, также заслуживают нашей великой благодарности.
Книга третья
Глава 1
Поход в Сицилию. Май 1860 г.
Сицилия! Страна чудес и замечательных людей. С сыновней любовью посвящаю я тебе первые слова о славной эпохе!
Ты — прародительница Архимедов, и твоя блистательная история отмечена двумя печатями, которые напрасно искать в истории величайших народов мира: доблестью и гением, доказывающих, первая — что нет тирании, как бы сильна она ни была, которую нельзя сбросить и обратить в прах героическим порывом такого народа, как твой, не терпящий посрамления, чему свидетельство — твои бессмертные прекрасные Веспри[291]; вторая — принадлежит гению твоих двух мальчиков, которые сделали возможным полет человеческого ума в беспредельные просторы вечности[292]. И вот тебе, Сицилия, однажды выпало на долю разбудить дремлющих, вырвать из летаргии усыпленных дипломатией и доктринами тех, у которых нет собственного оружия и которые поручают другим спасение родины и этим держат ее в унижении и рабстве.
Австрия могущественна: войска ее многочисленны; а некоторые наши мощные соседи из жалких династических побуждений противятся возрождению Италии. У Бурбона 100 000 солдат. Но какое это имеет значение! Сердца двадцати пяти миллионов бьются, трепещущие от любви к отечеству. Сицилия, которая вновь привлекает к себе их всех, не хочет больше выносить рабства, она бросила перчатку тиранам. Она повсюду бросает им вызов; она сражается против них среди стен монастырей и на вершинах потухших вулканов. Но патриотов мало, а ряды тиранов многочисленны! Патриоты разбиты, изгнаны из столицы и вынуждены скрываться в горах. Но разве горы не служат прибежищем и святыней свободы для народов? Американцы, швейцарцы, греки уходили в горы, побежденные когортами тиранов.
«Свобода не предает тех, кто за нее сражается!» Это доказали гордые островитяне; изгнанные из городов, они поддерживали священный огонь в горах! Усталость, лишения, трудности — какие пустяки, когда сражаешься за святое дело своей родины и всего человечества!
О, моя «Тысяча»! В эти дни позора память о вас — счастье! Обращенная к вам, моя душа чувствует, как уносится из этой тлетворной атмосферы грабителей и торгашей. Я думаю, что не все такие, как они, ибо большинство из вас усеяло костями поля битв за свободу. Остались еще славные, чудесные шеренги, вызывающие зависть, готовые в любую минуту доказать вашим чванливым клеветникам, что не все трусы и предатели, не все бесстыдные служители своей утробы на этой рабской земле господ!
«Туда, где наши братья сражаются за свободу, за Италию, туда поспешим и мы», — сказали вы, и отправились, не спрашивая, много ли врагов, с которыми надо сражаться, достаточно ли число желающих, хватит ли средств для отчаянной кампании. Вы поспешили, не взирая на опасности и тяготы, которыми враги и мнимые друзья усеивали ваш путь. Напрасно Бурбон со своим большим флотом крейсировал, стараясь окружить железным кольцом Тринакрию[293], не терпящую ига, и избороздил вдоль и поперек Тирренское море, чтобы утопить вас в его глубине. Напрасно! Плывите! Плывите же, аргонавты свободы! Там, на южном краю горизонта горит звезда, она не даст вам заблудиться. Она приведет вас к исполнению вашего великого замысла: та звезда, которая манила величайшего певца Беатриче[294] и светила героям, застигнутым во мраке ночи бурей, звезда Италии! Где же пароходы, забравшие вас в Вилла Спинола[295] и пересекшие Тирренское море, чтобы доставить в маленькую гавань Марсалу? Где они? Быть может, их ревниво сохранили и выставили для восхищения чужеземцев и потомков — память о самой великой и почетной из всех итальянских эпопей? О, нет, совсем другое: пароходы исчезли! Зависть и бездарность тех, кто правит Италией, позаботились, чтобы сгинули эти свидетели их позора!
Одни говорят: они погибли в предумышленном кораблекрушении; кто предполагает, что они гниют в потайном арсенале, а некоторые считают, что их продали евреям, как рваную одежду.
И все же плывите! Плывите бесстрашно, «Пьемонт» и «Ломбардия» благородные суда благороднейшего войска! История сохранит ваши славные имена назло клеветникам! И когда подвиг «Тысячи» быстротекущее время сохранит для потомства, и деды, сидя у домашнего камелька, будут рассказывать внукам об этой легендарной эпопее, в которой они имели честь участвовать, изумленная молодежь запомнит навсегда доблестные имена этой бесстрашной экспедиции.
Плывите! Плывите! Вы везете «Тысячу», к которой присоединится миллион в тот день, когда обманутые массы поймут, что священник — лгун, а тирания — чудовищный анахронизм.
Как прекрасна была твоя «Тысяча», о, Италия! Когда она сражалась с разукрашенными в перья и золотые позументы прислужниками тирании и прогнала их словно стадо! Да, прекрасна! Прекрасны были вы, одетые во что попало, как работали в своих мастерских, когда, подобно звуку трубы, призвал вас долг. Прекрасны были вы в куртке и фуражке студента, в скромном платье каменщика, плотника и кузнеца![296]
Я находился в Капрере, когда пришли первые известия о волнениях в Палермо. Вести были недостоверные: то о вспыхнувшем восстании, то о его подавлении сразу же, как оно началось. Все же слухи о восстании продолжали циркулировать: подавлено ли оно или нет — восстание имело место.
От друзей на континенте я узнал о том, что произошло. Меня просили об оружии и боеприпасах из фонда на «Миллион ружей»; под таким названием шла подписка на покупку оружия. Розалино Пило[297] и Коррао[298] вызвались отправиться в Сицилию. Зная настроения тех, кто решал судьбы северной Италии, и поскольку еще не изгладились сомнения, вызванные событиями последних месяцев 1859 г., я посоветовал им подождать, покуда не будут получены новые, более определенные вести о восстании. Ледяной трезвостью моих пятидесяти лет я охлаждал могучую и пылкую решимость 25-летних умов. Но было написано в книге судеб, что равнодушие, доктринерство, педантизм напрасно чинили препятствия неуклонному продвижению Италии по начертанному ей пути. Я советовал им не ехать, но, чёрт возьми! — они все же отправились. Многочисленные сообщения подтверждали, что сицилийское восстание не подавлено. Я советовал не ехать, но разве итальянец не должен быть там, где его собрат сражается за национальное дело против тирании?
290
Тьер, Бонапарт, шовинизм — вот основание нелепых претензий клерикальной Франции, господствующей над Италией; это, несомненно, будет вечной причиной для взаимных обид этих двух наций, которые могли бы жить в дружбе.
Я не хочу закончить эту, вторую, часть моих воспоминаний, не остановившись на двух относящихся ко мне фактах, доказывающих коварство «человека 2 декабря» 12, на его сообщниках и на его вмешательстве в наши дела.
В Гавардо, где я перешел Кьезе, чтобы двинуться в Сало в вышеописанном походе, ко мне явился знакомый Н. А., посланный из Главного штаба императора со следующей миссией: «Мне поручено, — сказал он, — предложить вам и вашим людям все, в чем нуждаетесь: деньги, всевозможные вещи будут доставлены в ваше распоряжение. Вам следует лишь потребовать. Император знает о нуждах ваших и ваших бойцов и хочет вам помочь. Он сильно обеспокоен, что вы оставлены без помощи и в столь тяжелом положении».
Я ответил: «Мне ничего не нужно…». Это был отменный торг. Речь шла о продаже Ниццы, но она уже была продана. Теперь им захотелось еще одного сообщника: уроженца Ниццы…
В 52 года, — чёрт возьми! — когда ты столько скитался по свету, не так-то легко обвести тебя вокруг пальца. Однако столь велик был цинизм человека, скатившегося под откос, и так трусливы были те, кто простерся перед этим подобием всякой мерзости!
Второй факт следующий. После того, как произошли события в Центральной Италии, о которых я рассказал, я подал в отставку с поста командующего этими войсками. Следующее письмо Бонапарта к папе подтверждает, что он приложил руку ко всем этим махинациям: «Все мои усилия привели лишь к тому, чтобы не допустить восстания и к отставке Гарибальди. Это избавило Марке и Анкону от неминуемого вторжения».
12 «Человек 2 декабря» — Наполеон III, совершивший 2 декабря 1851 г. контрреволюционный переворот, а 2 декабря 1852 г. провозглашенный императором.
291
Веспро — «Сицилийская вечерня» — см. прим. 15 к гл. 11 второй книги.
292
Два сицилийских мальчика, не старше четырнадцати лет, недавно в несколько минут извлекли в уме алгебраический корень из 32, поистине феноменальная операция.
293
Тринакрия — древнее название Сицилии.
294
Певец Беатриче — Данте Алигьери. Беатриче воспета Дэнте в произведениях «Новая жизнь» и «Божественная комедия».
295
Вилла Спинола — дом в Куарто, вблизи генуэзской гавани, где размещался штаб Гарибальди по организации и подготовке экспедиции «Тысячи».
296
Я хотел бы, чистосердечно говоря, прибавить: и крестьянина; но не хочу грешить против истины. Этот класс — крепкий и трудолюбивый — в руках у священников, которые держат его в невежестве. Никто не видел хотя бы одного крестьянина среди волонтеров. Они служат в армии, но по принуждению, и являются самым действенным орудием деспотизма и духовенства 8.
8 Здесь необходимо уточнение: в экспедиции «Тысячи» действительно крестьян не было. Но едва только экспедиция высадилась на остров — к ней присоединились тысячи восставших крестьян, вооруженных кто чем мог (пиками, дубинами и т. д.). На этот факт обратил внимание Ф. Энгельс, указав, что он имел важное значение в победах Гарибальди (см.: Ф. Энгельс. Гарибальди в Сицилии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 15, стр. 64).
Два парохода, перевозившие «Тысячу» в Марсалу.
297
Пило, Розалино (1820–1860) — итальянский патриот, демократ, родился в столице Сицилии Палермо. В 1848 г. был одним из руководителей восстания. Играл большую роль в революционных событиях в Сицилии в 1860 г., был инициатором экспедиции гарибальдийской «Тысячи». Возглавлял повстанческий отряд на острове и пал смертью храбрых во время боя с королевскими войсками у Монреаля в мае 1860 г.
298
Коррао, Джованни (1822–1863) — итальянский патриот, активный участник революции 1848 г. Сторонник Мадзини. В 1860 г. вместе с Р. Пило тайно высадился на остров Сицилия, чтобы объединить разрозненные повстанческие силы. Затем присоединился со своим отрядом к Гарибальди, в рядах которого сражался в течение всего похода, включая битву на Вольтурно. Участвовал в походе Гарибальди в 1862 г.