Солдаты «Тысячи», стоя на скалах, ударяли ружьями о землю, нетерпеливо топтались на месте, словно боевой конь, чуя битву. Куда спешат они сражаться? Они — их так мало — с многочисленной закаленной солдатней? Быть может они получили приказ монарха захватить, поставить на колени бедный несчастный народ, разоренный налогами, которые он отказался платить? О, нет. Они спешат в Тринакрию, где «пиччиотти»[302] не в силах больше переносить иго тирана, поднялись и поклялись скорее умереть, чем остаться рабами. А кто же эти «пиччиотти»? Это скромное название носят потомки величайшего народа Веспри, который за один час разбил наголову целую армию разбойников, не оставив от них даже следа!

Оба парохода прибыли на рейд в Куарто. Посадка «Тысячи» прошла быстро, так как заранее были приготовлены необходимые «гоцци»[303].

Глава 3

От Куарто до Марсалы

Когда все были уже на борту и готовы для отправки в Сицилию, снова произошел случай, поколебавший нашу решимость и чуть не погубивший все дело. Две лодки, принадлежавшие контрабандистам, были нагружены мелким оружием, боеприпасами и должны были находиться близ мыса Портофино у генуэзского маяка. Несколько часов мы искали их в этом направлении и не могли найти. Какая огромная потеря! Лишиться военного снаряжения! Кто рискнул бы на такое дело — сражаться без оружия? И тем не менее, после того как целое утро ушло на поиски во всех направлениях, мы взяли в Камольи масла для машин и оба парохода поплыли на юго-восток, вверив свою судьбу счастливой звезде Италии. Чтобы запастись боеприпасами, надо было зайти в один из тосканских портов. Мы выбрали Таламона.

Я должен принести благодарность властям Таламоне и Орбителло за их радушный и сердечный прием, особенно полковнику Джорджини, главному военному коменданту порта, без помощи которого мы конечно не получили бы необходимого. Там нас снабдили не только боеприпасами, но и углем и пушками, что немало облегчило и ускорило нашу экспедицию.

Так как нам предстояло действовать в Сицилии, то казалось не лишним произвести диверсию в Папском государстве, создавая ему угрозу, так же, как и Бурбонскому, с севера. Таким образом мы могли бы привлечь внимание противника хотя бы на несколько дней к этой стороне и ввести его в заблуждение относительно истинной цели нашей операции. Я подал эту мысль Дзамбьанки, и он ее охотно принял. Безусловно он мог бы сделать гораздо больше, если бы я мог предоставить в его распоряжение больше снаряжения и людей, а ему пришлось провести столь трудную задачу с 60 людьми. Наконец 9 мая после обеда мы вышли из Сан Стефано, где взяли еще угля, и направились прямиком в Сицилию, поплыв носом к Мареттимо[304].

Плавание наше было счастливым. Однако произошли два неприятных инцидента, вызванные одним и тем же человеком, которого преследовало желание во чтобы то ни стало утопиться. Оба раза он причинил нам беспокойство, но цели своей не добился. Он бросился в море с «Пьемонта», и мы спасли его, несмотря на быстрый ход судна, очень искусно, как на это способны моряки. Столь же быстро, как об этом пишется, был остановлен пароход, спущена на воду шлюпка и с необыкновенной скоростью, на которую только способен моряк, не думающий об опасности, стали грести по направлению к утопающему, указанному с борта. Итальянскому моряку нет равного в тот момент, когда надо проявить мужество и быстроту. Однако этот человек, который, казалось, так решительно хотел умереть, совершенно изменил свое решение, вероятно, от холодной воды и близости смерти: оказавшись в море, он плыл как рыба и приложил все усилия, чтобы как можно скорее добраться до своих спасителей. То же самое случилось и на «Ломбардии», но на этот раз безумие пресловутого самоубийцы чуть не оказалось роковым для нашей экспедиции. Этот человек впервые намеревался совершить такую попытку с «Пьемонта» еще в Таламоне. В этом порту, где мы высадили людей на берег, чтобы они могли расположиться удобней, чем на пароходе, на котором они были неизбежно очень стеснены, он контрабандой пробрался на «Ломбардию». Его считали сумасшедшим и поэтому высадили первым, чтобы передать в распоряжение коменданта Таламоне. Неизвестно, каким путем он снова очутился на «Пьемонте», но на шлюпке, которая его спасла, он снова попал на «Ломбардию». Отсюда он и предпринял последнюю попытку утопиться вечером 10-го, накануне нашего десанта в Сицилии.

Вечером 10 мая в надежде увидеть Мареттимо я велел «Пьемонту» ускорить ход, как пароходу, обладающему большей скоростью. Менее быстроходная «Ломбардия» — по этой причине, а также потому, что вышеупомянутый субъект бросился в море с ее борта, — отстала и скрылась из виду. Мареттимо так и не удалось увидеть, и я тут же подумал о нашем сотоварище-пароходе, который, как я полагал, находился на севере и сейчас легким облаком вырисовывался на далеком горизонте. Раскаяние и страх тут же овладели мной, тем более, что близилась ночь. Мне было досадно, что по моей вине мы разлучились с «Ломбардией». Это еще более затрудняло наше и без того рискованное предприятие.

Я немедленно отдал приказ повернуть наше судно по направлению к «Ломбардии». Ночь становилась все темней, и с ней усиливалась и моя тревога. Минуты казались мне часами. Я не знал, что случай с человеком, бросившимся в море, послужил причиной этой задержки. Я сомневался, что «Ломбардия» сбилась с пути. Трудно описать, что я выстрадал за это короткое время и как я упрекал себя за свое безумное нетерпение — скорее доплыть к Мареттимо.

Наконец «Ломбардия» появилась. Теперь мы плыли рядом, чтобы больше не потерять друг друга из виду. Но все же будь проклят страх, пережитый мною!

К концу поездки случилось еще худшее испытание. С того места, на котором при наступлении ночи находился «Пьемонт», было видно несколько неизвестных судов. Биксио заметил их, но на таком большом расстоянии не мог распознать. Поэтому, увидев, что мы, вместо того, чтобы дожидаться его, как было условлено, на большой скорости приближались к нему, он принял нас за неприятельское судно и, развив величайшую быстроту, стал удаляться от нас к юго-западу. Было от чего прийти в отчаяние! Я понял его ошибку и стал подавать ему все условленные и неусловленные сигналы, пустил в ход даже световые, которые мы сговорились не употреблять, чтобы не вызывать подозрений врага. Но все было тщетно, и мы, что есть мочи, мчались за нашим сотоварищем, чтобы не потерять его в темноте из виду. К счастью, мы его догнали; несмотря на шум колес, голос мой был услышан, и все пришло в порядок. Весь остаток ночи мы плыли близехонько друг от друга и к утру видели Мареттимо и с юга подошли к острову.

Во время переезда были сформированы восемь отрядов и поставлены во главе каждого наиболее выдающиеся офицеры экспедиции. Сиртори[305] был назначен начальником главного штаба, Ачерби — интендантом, Тюрр — адъютантом. Было также распределено оружие и кое-какая экипировка, которую мы достали перед отъездом. Сначала мы намеревались высадиться в Шьякка. Но так как день уже наступил и мы боялись наткнуться на неприятельские крейсера, мы решили сойти на берег в ближайшей гавани, в Марсале. Это было 11 мая 1860 г.

Приближаясь к западному берегу Сицилии, мы увидели парусные суда и пароходы. На рейде в Марсале стояли два военных корабля, оказавшиеся английскими. Решив высадиться в Марсале, мы направились к гавани и в полдень были уже там. Торговые суда различных флагов стояли в порту. Поистине судьба нам благоприятствовала и руководила нашей экспедицией. Нам очень повезло. Именно в это утро бурбонские крейсера оставили гавань и направились к востоку, в то время как мы приближались с запада, а когда мы вошли в порт, их можно было еще видеть у мыса Сан-Марко. Поэтому, когда они находились от нас на расстоянии пушечного выстрела, мы уже успели высадить всех людей с «Пьемонта» и приступили к разгрузке «Ломбардии».