На вопрос Юрасова, по какому случаю намечается торжество, Орлов ответил:

— Никакого торжества, просто так посидим. — Развел руками, снова улыбнулся: — Уж как получится.

«Как получится…» Юрасов не любил неопределенности в жизни. Он привык рассчитывать свое время, дорожить им и обязательно выполнять намеченное даже с упреждением. Еще со школьных лет жил по такому порядку, от которого шла уверенность, и это приглашение несколько выбивало его из привычной колеи. Что это за вечеринка?..

В воскресенье он почти весь день читал. Когда стало смеркаться, подошел к окну и долго рассеянно смотрел на аккуратные кирпичные домики с верандами на противоположной стороне улицы. Разбрасывая грязь, прошумела трехтонка; следом, переваливаясь на выбоинах, пробежал председательский газик, потом прошла группа молодежи — больше смотреть не на что.

Он отошел от окна и сел за стол, решив написать жене письмо.

«Ой, и скука здесь, Наташа! Днем в горячке дел забываешься, работы с солдатами всегда много (ты ведь знаешь, что я не люблю что-либо делать кое-как), а вечерами не знаешь, куда деть себя. Кругом все серо, как в осиновом лесу. Так что не спеши сюда на постоянное жительство — тоже заскучаешь.

Друзьями пока не обзавелся, да и не уверен, найду ли в этой глуши хоть одного интересного человека. Сегодня мой ближний шеф пригласил к себе на семейный вечер. Хорошие в нашей роте офицеры, но такими вижу их на службе, а вот какие они в домашнем кругу, не знаю. До чего же не хочется идти…»

Через полчаса Юрасов шагал к дому, где жил Орлов, прихватив на всякий случай букет поздних цветов. Шел неторопливо, как, впрочем, делает каждый, кто неохотно воспринял приглашение. И пожалуй, именно поэтому, переступив порог квартиры Орловых, он сразу почувствовал себя в положении человека, неожиданно попавшего с тихой воды на быстрину.

Дверь открыл Орлов. Высокий, крепкий, с остатками летнего загара на крупном лице. Следом в прихожую со словами «вот и наш отшельник!» быстро вошла его жена Катя, за ней показались лейтенанты Владимир и Виталий Кудрины, а позади всех из-за косяка двери на него с интересом смотрели большие черные глаза Ирины — жены Виталия Кудрина. Обеих женщин Юрасов видел впервые. Познакомился с ними и, торопливо разделив букет надвое, вручил женщинам астры. В маленькой прихожей было тесно от скопления людей и шумного разговора.

— Позавидуешь, Гриша, твоей выдержке! — кричал Виталий. — За месяц впервые вылез из своей норы. Ни в полковом клубе тебя не видели, ни в сельском Доме культуры.

— И к нам на полчаса опоздал, — шутя вторил ему Орлов. — Будем считать это первым нарушением дисциплины.

От шумной встречи Юрасов растерялся, отвечал на шутки кое-как и совсем не остроумно. Снимая шинель, задержал взгляд на двух висевших в прихожей картинах и, подумав, что место для картин выбрано совсем не подходящее, прошел в первую комнату. Здесь он был удивлен обилием этюдов, портретов, картин и большими — во всю стену — стеллажами с книгами. Взгляд сразу привлекли яркие пейзажи весеннего и летнего села в пене цветов, разливе красок солнечного дня и особенно зоревых минут, когда все вокруг свежо, умыто и с нетерпением ждет встречи с солнцем.

«Так вот какое оно, Подлесное!» — Он переводил взгляд с одного пейзажа на другой, любуясь буйным цветением садов, зеркалом речки среди трав и леса.

— Ваши работы? — спросил Орлова больше для подтверждения своей догадки.

— Пишу, когда выдается время. Чаще в выходные и во время отпуска.

— Не знал, да и вы не говорили ни о чем таком.

— На службе не до того… Вешать картины уже негде, начинаю раздавать. Несколько батальных этюдов думаю повесить в нашей Ленинской комнате, а портреты отличников передам в клуб.

Потом Юрасов долго рассматривал книги на стеллажах. Книг было много. В Киеве у него тоже есть своя библиотека, начал собирать ее еще когда учился в старших классах, а позже продолжал в училище. Но библиотека Орлова была богаче. У этих полок он мог простоять весь вечер, если бы его не пригласили к столу. Впрочем, это был не стол, а журнальный столик, на котором стояли бутылки с лимонадом и ваза с яблоками. Он сел рядом с Орловым, и тот сразу объявил:

— По установившейся в этом доме традиции новичок должен первым порадовать членов нашего уважаемого общества песней в собственном исполнении или оригинальной декламацией… Ждем!

Вот уж чего никак не ожидал Юрасов. Надо было как-то оттянуть время, собраться с мыслями, и он спросил, сколько же лет их уважаемому обществу, если оно даже имеет свои традиции.

Орлов ответил, что уже два года они собираются в выходные дни, если в эти дни не бывает учений, новых кинофильмов или интересных концертов в Доме культуры.

— Пощадите для первого раза, — взмолился Юрасов, — экспромтом не получится… В другой раз что-нибудь приготовлю.

— Хорошо, дадим неделю на раздумье, — поддержал его Владимир Кудрин. — А пока, может быть, споем? — Не ожидая общего согласия, он запел веселую песенку из оперетты Кальмана. Подхватили Виталий, Катя, Орлов. У Кудриных голоса были несильные, но приятные. Братья сняли пиджаки, сидели рядом в белых сорочках с галстуками одинаковой расцветки. Солдаты нередко путают своих командиров взводов: оба среднего роста, худощавые, с полосками темных усов. После окончания военного училища братьев-близнецов по их просьбе направили в один полк, а здесь они оказались даже в одной роте.

Но сходство братьев давно перестало удивлять Юрасова. Сейчас его волновало другое: все пели, а он молчал — не знал слов, да и на слух не надеялся, отчего чувствовал себя неловко, упрекал за проходное внимание к искусству: послушал или посмотрел и забыл. А почему Кудрины, Орлов и Катя помнят?.. В шутку он как-то сравнивал свою голову с решетом, через которое просеивается все второстепенное и задерживается только наиболее существенное. Может быть, в этом есть и хорошее, но ведь главное — уметь оценить, где оно, это существенное, и все, что тебя особенно увлекло, взволновало, обязательно должно пройти через сердце, тогда оно не станет проходным…

Сидевшая напротив Ира склонилась к Кате, что-то шептала ей на ухо, и он подумал: «Не в мой ли огород?» Первое бремя Катя слушала, продолжая петь, а позже звонко рассмеялась.

Володя, выполнявший роль дирижера, резким взмахом руки оборвал песню.

— Разлучница, опять нарушаешь порядок? — обратился он к Ире, шутливо сдвинув брови.

— Почему «разлучница»? — спросил Юрасов, довольный тем, что окончание пения избавляло его от неловкости.

— За коварство… Представь себе, Гриша, что всегда бок о бок со мной был Виталик. И вдруг появляется фея в образе Иры, а в итоге он теперь живет в отдельной квартире, а я в общежитии. — Погрозил пальцем брату: — Ты тоже хорош… Нарушил субординацию. Кто должен был жениться первым? Я, как старший по возрасту, ведь ты появился на свет позже меня на целых десять минут.

Он рассказывал это с мимикой, жестами, чем вызвал смех, а когда умолк, Ира погрозила ему пальцем.

— А почему, Володя, в нашем книжном магазине стало невозможно купить редкую книгу? Не потому ли, что ты зачастил туда к Танюше и по знакомству скупаешь все новинки?

— Что ты, Ира! Она очень строгая. Всем продает книги как нормальным гражданам, а мне обязательно с нагрузкой. К каждой художественной новинке добавляет руководство по пчеловодству или уходу за репой, свеклой, кукурузой… Зато и «Неделя» перепадает мне. — Он начал рассказывать о вычитанной в «Неделе» новой гипотезе о Тунгусском метеорите. Юрасов слушал его торопливый рассказ об удивительной плотности этого тела, пронзившего, согласно новой гипотезе, земной шар. Орлов вступил с ним в спор, а Юрасов подумал: «И в этой области имеют некоторые познания, позволяющие им даже спорить». Словно отвечая на его мысли, Кудрин говорил, что статья увлекла его не столько кажущейся фантастичностью предполагаемого пути метеорита, сколько физикой тела с такой чудовищной плотностью и что он решил подробнее познакомиться с этим вопросом, достал специальную литературу.