Хэ Цзы-сюе уже было за тридцать. Он был среднего роста, с худощавым лицом и небольшими умными и проницательными глазами. Раньше он работал первым подручным на мартене. Сразу же после Освобождения Хэ Цзы-сюе вступил в партию, и вскоре его послали на учебу в партшколу. После окончания партшколы он стал секретарем партбюро мартеновского цеха и одновременно председателем цехового профкома. Он пользовался уважением молодых рабочих, но рабочие постарше относились к нему с некоторым недоверием.

Подойдя к девятому мартену, Хэ Цзы-сюе вытащил из кармана защитные очки и стал из-за спины Юань Тин-фа смотреть на кипящий металл.

— Ну как, свод перестал течь? — тихо спросил он мастера.

Однако Юань Тин-фа не обратил внимания на его вопрос; он поспешно приказал добавить в мартен шихты и, когда завалку кончили, снова стал внимательно наблюдать за сводом, не оборачиваясь к парторгу.

— Старина Юань, как ты думаешь, сегодня удастся выдать скоростную плавку?

— Тебе, видно, хочется, чтобы и петухи начали яйца нести! — проворчал, не поворачивая головы, Юань Тин-фа. Это была его любимая поговорка, и Хэ Цзы-сюе уже не раз слышал ее. Однако сейчас мастер произнес ее с особенным ударением. Хэ Цзы-сюе не мог понять причины такого недружелюбного тона; он сдержал себя и, через силу улыбнувшись, спросил:

— Кто же это заставляет петухов нести яйца?

Улыбка Хэ Цзы-сюе еще более рассердила Юань Тин-фа.

— Вы, начальники, не хотите считаться с фактами. Скажи, пожалуйста, можно ли добавить в печь необходимое количество газа, если начал течь свод…

Хэ Цзы-сюе понимал это, но считал, что Юань Тин-фа специалист своего дела и сможет выдать скоростную плавку даже в таких условиях.

— Я думаю, что ты справишься с плавкой даже в таких условиях.

— Справлюсь? Ишь ты какой быстрый! Это потруднее, чем языком молоть! — сердито ответил мастер и подошел к Хэ Цзы-сюе. — Вы только и делаете, что трубите о скоростных плавках, и совсем не думаете о мартене!

— Что с тобой? Почему так кипятишься? — спокойно спросил Хэ Цзы-сюе, удивленный необычной вспышкой гнева мастера.

Но Юань Тин-фа уже отвернулся от парторга и ответил не скоро:

— Да что тут говорить? Ведь у нас все всегда делается правильно!

— Старина Юань, — строго сказал Хэ Цзы-сюе, — ты чего-то недоговариваешь. Если я не прав, так ты прямо и скажи.

— А-а… Пустое дело!

— Пустое? Если ты прав, мы сделаем по-твоему.

Юань Тин-фа снова посмотрел на бурлящий металл, затем медленно обернулся и холодно произнес:

— А разве ты можешь немедленно стереть весь этот вздор, что написан в «дацзыбао»?[2]

Хэ Цзы-сюе изумленно посмотрел на мастера.

— Я не совсем тебя понимаю.

— Конечно, ты «не понимаешь»! Как же ты можешь понять? — гневно сверкнул глазами Юань Тин-фа. — Мнение старых рабочих тебя вряд ли заинтересует…

— Что за вздор ты мелешь! Мне действительно непонятно. Тебе ведь только тридцать два года — с чего это ты вздумал записываться в старики!

Юань Тин-фа и сам не считал себя стариком. Но начальство относилось к нему как к старому мастеру, да и молодые рабочие называли его не иначе как старым специалистом. Он считал, что молодым уделяется слишком много внимания, и нарочно называл себя стариком. Но сейчас ему приятно было, что секретарь партбюро другого мнения о нем.

— Я думаю, что в пропаганде рекорда Цинь Дэ-гуя нет ничего плохого.

— Вы смотрите закрытыми глазами! — снова вспыхнул Юань Тин-фа. — Да так вы прямо толкаете людей на то, чтобы они небрежно относились к мартену!

— Ай-й-я! Столько разговоров из-за этого дела! — нахмурил брови секретарь партбюро. — Я уже сказал Цинь Дэ-гую, чтобы он написал объяснение, а завтра об этом будет сообщено в «дацзыбао».

Юань Тин-фа понимал, что так, собственно, и надо было поступить, но все же не смог удержаться от насмешки:

— Ладно, я теперь тоже так буду поступать: буду заботиться только о рекордах и не буду обращать внимания на всякие там своды. А подожгу, так напишу объяснение, и делу конец.

— Пойми, что сейчас еще не совсем ясно, кто в этом виноват. Ведь Цинь Дэ-гуй сегодня помогал на седьмом мартене, его долгое время не было около печи. Мы не можем одним махом перечеркнуть его рекорд.

— Конечно, разве мог он нарочно поджечь свод мартена! Новый рекорд, вот это да! Все просто одурели от радости, где уж тут думать о чем-либо другом!

Хэ Цзы-сюе понимал, что другого выхода все равно нет, надо только, чтобы Цинь Дэ-гуй побыстрее написал объяснение. Он поэтому не стал продолжать разговора и ушел из цеха.

Окончив плавку, Юань Тин-фа прикинул, что на этот раз она продолжалась более девяти часов. Это была его самая продолжительная плавка за последнее время. Да и сил ему пришлось потратить на нее немало. Он тяжело вздохнул, на душе у него было скверно. Он считал, что во всем виноват Цинь Дэ-гуй. Если бы он не поджег свод, Юань Тин-фа сегодня смог бы выдать скоростную плавку; ведь он заранее все подготовил для быстрой плавки, а Цинь Дэ-гуй все испортил, и пришлось ограничивать подачу газа…

Как только появился его сменщик Чжан Фу-цюань, Юань Тин-фа рассказал ему неприятную новость.

— Мы берегли этот свод как зеницу ока, — говорил он с тоской в голосе, — а он думает только о своих рекордах…

Узнав это, Чжан Фу-цюань разорался:

— Ладно же, мы тоже будем работать спустя рукава! Цинь Дэ-гуй — член партии, болтает о справедливости, а как доходит до дела, так от него один вред. — Он сердито опустил на глаза защитные очки и пошел сам осматривать свод мартена. Вернувшись, он-злобно продолжал:

— Мастер Юань, а ты слишком труслив. Вот посмотришь, я сегодня так разделаю свод, что Цинь Дэ-гуй в ужас придет. Чего тут бояться, пусть пожнет то, что посеял.

Юань Тин-фа хотел только излить свою злость, а Чжан Фу-цюань неожиданно решил сорвать свое недовольство на мартене. Это очень обеспокоило Юань Тин-фа. Долгая работа на девятом мартене сдружила его с печью, каждую деталь которой он знал как свои пять пальцев. Во время ремонта мартена он относился к нему как к больному человеку, сам придирчиво следил за работой ремонтников, чтобы они не оставили никаких недоделок. И сейчас он стал отговаривать Чжан Фу-цюаня:

— Старина Чжан, ты уж, пожалуйста, не делай этого. Ведь человек не должен бросаться с ножом на своего старого друга.

— Цинь Дэ-гую можно, а мне, выходит, нельзя? — не мог успокоиться Чжан Фу-цюань. Он был уверен, что свод мартена выдержит тридцать плавок и тогда можно будет получить премию. А сейчас по милости Цинь Дэ-гуя с премией придется распрощаться. Эти мысли острой болью отдавались в его сердце. Не так давно в доме Юань Тин-фа он познакомился с молодой девушкой Сунь Юй-фэнь. Она ему очень понравилась, и он все время думал о ней. Он рассчитывал, получив эту премию, сделать девушке подарок, а теперь все пошло прахом — как тут было не рассердиться! Из своей зарплаты он ничего не мот выкроить, так как ежемесячно посылал ее домой, оставляя себе лишь на самые необходимые расходы. Он вообще мало получал премий, поэтому этой премии он придавал такое большое значение. Он твердо решил без ремонта свода довести количество плавок до тридцати и при сдаче смены без устали повторял сменщикам о том, что за состоянием свода надо следить особенно тщательно. Никогда раньше он так ревностно не относился к работе, как в эти дни. Даже в обеденный перерыв не отходил от мартена, а закусывая на ходу, не отводил глаз от свода. Поэтому известие о порче свода Цинь Дэ-гуем взвинтило его, и он не знал, на ком сорвать свою злость.

И Юань Тин-фа потратил немало сил, чтобы отговорить его от глупой затеи, и только когда Чжан Фу-цюань после долгих уговоров нехотя согласился не делать этого, старый мастер пошел домой.

Ночные фонари светили особенно ярко. На тротуаре слегка покачивались темные тени деревьев. Прохладный ласковый ветерок освежил разгоряченное лицо Юань Тин-фа. Обычно ночью по пути домой ему в голову приходили только приятные мысли, но сегодня на душе было невесело. Подойдя к дому, он несколько раз постучал в дверь, но никто не открывал, и он рассердился еще больше. Когда раздетая жена появилась, наконец, в дверях, он сердито прикрикнул на нее: