Изменить стиль страницы

Юань Тин-фа слушал жену и только качал головой. Он думал, что жена его вмешивается не в свое дело.

Дин Чунь-сю посмотрела на молчавшего мужа и снова принялась за свое:

— Некоторые начали уговаривать меня: «И что ты зря волнуешься, тетушка Юань?» Ты, мол, попроси мужа, пусть он установит новый рекорд, и все будет в порядке. Я подумала, что они действительно правы. А затем меня зло взяло: только и тараторят — Цинь Дэ-гуй да Цинь Дэ-гуй, о нем в газетах пишут… Вот я и думаю, что ты должен теперь установить рекорд. Ведь у тебя есть опыт!

— Хм, я вижу, что и тебе тщеславие покоя не дает, — невесело усмехнулся Юань Тин-фа.

— А разве меня это не касается? — возразила жена. — Ты сварил так много скоростных плавок, а я никогда не слышала, чтобы мне говорили: «Как я вам завидую, ведь вы жена мастера скоростных плавок!» — или чтобы за моей спиной люди шептали: «Посмотрите, вон идет жена мастера скоростных плавок!» — Она замолчала и продолжала уже другим, более спокойным и ласковым голосом: — Я только знаю, что о достижениях каждого выдающегося рабочего обязательно печатают в газетах, чтобы все узнали о его славе. Вот я и думаю, что ты обязательно должен заслужить такой почет.

— Я вижу, что тебя уже можно избирать в совет домохозяек. Во время следующих выборов я непременно выдвину твою кандидатуру, — пошутил Юань Тин-фа. — А если такой член совета будет меня все время агитировать, то мне ничего не останется другого, как установить новый рекорд.

— И зачем ты стараешься сбить меня с толку? — проговорила Дин Чунь-сю. — У меня ведь что на уме, то и на языке. — В глубине души она была не прочь принять участие в работе совета домохозяек.

Подав ужин, Дин Чунь-сю неожиданно рассмеялась:

— Я совсем забыла тебе сказать: Чжан Фу-цюань сегодня принес нам помидоры и зеленый перец. Говорит, что это ему прислали из дома. Можешь догадаться, с чего это он вздумал делать нам подарки? Ведь раньше этого никогда не было! — Лицо Дин Чунь-сю приняло серьезный вид. — Ты ничего не заметил? С тех пор как Чжан Фу-цюань познакомился у нас с Сунь Юй-фэнь, он зачастил к нам и все время расспрашивает о ней. А я подзадориваю его. «Если тебе нравится Сунь Юй-фэнь, — говорю я ему, — то я могу сосватать».

— Ты уже и здесь успела! — рассмеялся Юань Тин-фа. — Я думаю, что если однажды выдастся дело, в которое ты не сможешь сунуть носа, то ты этого не переживешь.

Дин Чунь-сю сердито поджала губы.

— Девушке уже двадцать лет, матери ее здесь нет, я ее двоюродная сестра и должна ей помочь. А если Чжан Фу-цюань ей не нравится, то и дело с концом, неужели я стану принуждать ее?

Юань Тин-фа отложил куайцзы и со смехом предложил:

— Давай лучше спать, я признаю себя побежденным.

Улегшись в постель, Дин Чунь-сю вскоре крепко уснула. Но к Юань Тин-фа сон никак не шел. Подавай ей новый рекорд, видите ли. По его мнению, во всем этом была виновата стенгазета, и особенно заметка в городской газете. Это, конечно, неприятно, но как бы там ни было, а сам он в глубине души мечтал об установлении нового рекорда. Ибо, как бы люди его ни хвалили, а рекорд все-таки принадлежит Цинь Дэ-гую, а не ему.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В огне рождается сталь img_9.jpeg
В огне рождается сталь img_10.jpeg
1

Закончив совещание секретарей цеховых партбюро, Лян Цзин-чунь попросил Хэ Цзы-сюе задержаться. Он достал сигареты, угостил Хэ Цзы-сюе, закурил сам, затянулся и только после этого сказал:

— Я хочу спросить тебя вот о чем. Каковы результаты расследования этой истории с выпускным отверстием на седьмом мартене? Ты присутствовал на совещаниях, когда обсуждался этот вопрос?

Когда секретарь парткома попросил его одного остаться, Хэ Цзы-сюе почувствовал беспокойство, не понимая, что бы это могло значить. Осторожно затянувшись, он ответил:

— Вопрос выяснен окончательно. Администрация цеха провела три совещания, я присутствовал на всех. Первые подручные обеих смен — и второй и третьей — получили по выговору. Один за то, что своевременно не принял надлежащих мер, а другой за то, что небрежно заделал отверстие.

Видя, что секретарь молчит и только старательно затягивается сигаретой, он добавил:

— Так что теперь в этом деле уже все ясно.

Лян Цзин-чунь еще раз глубоко затянулся, осторожно, двумя пальцами левой руки положил сигарету на край пепельницы и тихо сказал:

— Товарищ Хэ Цзы-сюе, с точки зрения администрации этот вопрос действительно уже решен, а с точки зрения нашей, партийной, дело это еще только начинается, — и он снова затянулся.

Хэ Цзы-сюе изумленно взглянул на секретаря парткома и с беспокойством подумал: «О чем это он?»

За окном раздался резкий паровозный гудок, и клубы черного дыма через открытое окно повалили в комнату. Лян Цзин-чунь встал и поспешно закрыл окно. Затем он подошел к двери и открыл ее. В комнату ворвался мощный гул мартеновских печей, подобный шуму морского прилива. В такой обстановке спокойно разговаривать было нельзя, и секретарь снова прикрыл дверь. Он подошел вплотную к Хэ Цзы-сюе и тихо спросил:

— Ты хорошо знаешь обоих наказанных подручных?

— Хорошо, — поспешно ответил Хэ Цзы-сюе. — Оба они неплохие рабочие.

— Значит, рабочие неплохие? А как же они допустили ошибки?

— Так ведь очень трудно работать без ошибок.

— Товарищ Хэ Цзы-сюе, ты должен знать, что для нас, партийных работников в промышленности, главная задача — это обеспечить выполнение государственного плана, и поэтому мы должны предупреждать возможные ошибки. А если ошибка совершена, то мы не должны допустить ее повторения.

— Когда людям вынесли взыскание, то мало вероятно, что они повторят ошибки.

Лян Цзин-чунь посмотрел на Хэ Цзы-сюе и сказал:

— А скажи мне, товарищ Хэ Цзы-сюе, тебе не приходило в голову, что ошибку можно совершить умышленно? Нужно заглянуть людям в души и постараться понять их до конца…

— Я думал об этом, товарищ секретарь.

— Ну и как?

Хэ Цзы-сюе покраснел, на лице его выступили капельки пота, и он ничего не ответил.

Лян Цзин-чунь включил вентилятор и снова открыл окно.

— Я понимаю тебя, — сказал парторг, отойдя от окна. — И я сам отвечу на этот вопрос. Так как оба эти… как их…

— Первые подручные, — торопливо подсказал Хэ Цзы-сюе.

— Да, память у меня страдает, — усмехнулся Лян Цзин-чунь и строго продолжил: — Так вот, раз оба эти первые подручные работают неплохо, то ты даже не задумывался над таким вопросом. Так ведь?

— Да, именно так, — наклонил голову Хэ Цзы-сюе. — Директор завода тоже спрашивал меня, как работают эти рабочие. Я ответил ему, что неплохо, считаются в цехе лучшими подручными.

Лян Цзин-чунь подошел к столу, стряхнул в пепельницу пепел с сигареты и сел в кресло. Хэ Цзы-сюе посмотрел на секретаря и нерешительно спросил:

— Товарищ секретарь, у тебя есть еще ко мне что-нибудь? — ему не терпелось поскорее уйти отсюда.

— Скажи мне, товарищ Хэ Цзы-сюе, как давно работают на заводе эти подручные?

— Я секретарем цехового бюро работаю немногим больше года, — объяснил Хэ Цзы-сюе, — и поэтому не очень хорошо знаю, как они работали до моего прихода в цех.

— Это никуда не годится. Партийный руководитель должен знать прошлое своих рабочих. — Лян Цзин-чунь помолчал немного и недовольным тоном продолжал: — Я интересовался, какой ущерб нанесен тем, что вовремя не было открыто выпускное отверстие; и то, что я узнал, весьма обеспокоило меня. В тот момент в печи варилась марганцевая сталь особой марки, которая должна была пойти на изготовление снарядов для частей китайских народных добровольцев в Корее… Ты, товарищ Хэ Цзы-сюе, представляешь себе, насколько это была важная политическая задача… А мы ее не выполнили. Пришлось делать еще одну плавку, и время было упущено. Такие случаи недопустимы! — Лян Цзин-чунь глубоко затянулся — чувствовалось, что он старается подавить в себе волнение.