— Так, значит, мало мы с тобой постранствовали, когда были партизанами?

— Сейчас повсюду произошли большие перемены, и, пожалуй, не узнаешь даже давно знакомых мест, — старался заинтересовать жену Лян Цзин-чунь. — Если бы меня послали, например, с геологической партией — это было бы совсем здорово! Мечтаю исколесить всю нашу страну!

— А по-моему, ты просто еще не изжил своих партизанских привычек, вот тебя так и тянет к перемене места.

— Нет, ты не права! Ты просто не понимаешь, как сильно я люблю наш новый Китай! А разве тебе не хочется увидеть своими глазами все перемены в нашей жизни? По правде говоря, я давно уже заметил, что у тебя с идеологией не все в порядке.

— Как так не все в порядке? — воскликнула Цю Би-юнь. — Не пристало тебе, секретарю парткома, бросать слова на ветер, давай доказательства!

— А ты вспомни получше, у меня не только есть доказательства, но я даже когда-то уже говорил тебе об этом.

— Ничего не помню! — рассердилась Цю Би-юнь и отвернулась от мужа.

— Ты хоть вспомни, что ты профсоюзный работник и не должна таким тоном разговаривать с секретарем парткома, — рассмеялся Лян Цзин-чунь.

— Да ведь тебя уже перевели в другое место, какой же ты для меня теперь секретарь! Так что хватит воображать.

— Это верно, распоряжение пришло, но дела я пока не сдал, так что как ни кинь, а сегодня я еще секретарь парткома, — продолжал шутить Лян Цзин-чунь.

— А если так, то выкладывай доказательства! Нечего выкручиваться!

— Да я ничего особенного и не хотел сказать. Просто ты не очень любишь смотреть документальные фильмы и киножурналы, они быстро надоедают тебе, а это…

— Кино — это дело личного вкуса каждого, — перебила мужа Цю Би-юнь.

— Вот ты бы и занялась изучением своего вкуса, — сказал Лян Цзин-чунь и хотел еще добавить: «Этот вкус и является твоим недостатком!» — но, взглянув на сердитое лицо жены, промолчал.

— А разве я боюсь это сделать?

— Ты сама подумай! О чем рассказывают наши документальные фильмы и киножурналы? Они рассказывают о живой жизни, о новом облике нашей родины! Недавно, например, я видел, как пришел первый поезд по новой Чэнду-Чунцинской железной дороге, как укрощают реку Хуайхэ, разве это не интересно?

— А кто говорит, что неинтересно? Мне только не нравится, что некоторые из них плохо сняты, да и звук часто пропадает. На экране люди открывают рот, а ничего не слышно, это же просто курам на смех! — сказала, покраснев, Цю Би-юнь.

— Да я вовсе не об этом! Конечно, некоторые фильмы еще не совсем хорошо сделаны. Ты меня не поняла. Я имею в виду то, что ты обращаешь мало внимания на свой идеологический рост, к примеру, ты частенько не читаешь газет, особенно когда очень занята.

Хотя Цю Би-юнь была женщина упрямая и с характером, но она всегда находила в себе силы, чтобы честно признаться в своих недостатках.

— Да, ты прав… Действительно, ты кинохронику смотришь жадно, как ребенок, и радуешься каждому новому кадру. Мне кажется, я просто начала стареть.

— Можно сказать, что твои недостатки уживаются рядом с твоими достоинствами. Все равно как в чудесном лесу: вверху растут сказочно прекрасные цветы, а внизу под деревьями укрылись ядовитые грибы. Я очень люблю эти цветы, но ненавижу ядовитые грибы. Эти грибы — твои недостатки. Если ты занята одной работой, то ты только на нее и обращаешь внимание, а до всего остального тебе и дела нет. Не только дела нет, но и никакого интереса нет. Все равно как если бы ты занималась дома по хозяйству и ни разу не посмотрела бы в окно. А за окном растаял снег, распустились цветы — словом, произошли огромные перемены, а тебя ничего не интересует.

— Ты, конечно, прав, — усмехнулась Цю Би-юнь. — Но я всегда не любила людей, которые хватаются то за одно, то за другое и все делают плохо.

— Я и не призываю тебя к этому. Я говорю, что каждый человек, кроме того, что он выполняет свою работу, должен еще проявлять интерес ко всему, что происходит вокруг него, в его стране, должен радоваться ее прогрессу, каждому ее шагу вперед.

— Так, по-твоему, выходит, что я и не патриотка? — рассердилась Цю Би-юнь.

— Да нет же! У меня нет ни капли сомнения в том, что ты любишь родину, — поспешно возразил Лян Цзин-чунь. — Я только говорю, что если человек вовсе не интересуется успехами своей страны, не радуется им, то он легко может превратиться в обывателя.

— А в чем это проявляется? — с тревогой в голосе спросила Цю Би-юнь.

— В чем проявляется? — строгим голосом переспросил муж, но тут же смягчил тон: — Когда такого человека переводят на другое место или забирают у него подчиненных, с которыми он сработался, он подымает шум, выражает недовольство! Вот и выходит, что он беспокоится только о своем участке и ничего не хочет знать о более важных нуждах других участков промышленного строительства. Но это я к примеру сказал. А у тебя то же самое может проявиться в чем-нибудь другом…

— Да, со стороны, конечно, человеческие недостатки виднее… Может, мне поступить в партшколу?

— Это неплохо. Только нужно посоветоваться с нашим руководством. Тебя могут не отпустить… Или нужно как-то наладить учебу без отрыва от производства. В общем над этим нужно еще как следует подумать…

После того как Лян Цзин-чунь поужинал, пришел директор завода со всей семьей. Чжао Ли-мин нес на руках дочку, другой ребенок держался за его руку, а старшая дочь шла следом за матерью. Они решили навестить секретаря парткома в связи с приездом его семьи.

Чжао Ли-мин очень любил своих детей. Придя домой с работы, он все свое свободное время отдавал им. И дети платили ему той же любовью.

Цю Би-юнь приветливо встретила гостей, дала ребятишкам конфет и хотела отправить их играть в другую комнату. Но не тут-то было! Они сгрудились вокруг отца и ни за что не хотели покинуть его.

— Стоит мне вернуться домой, как я превращаюсь в маму, — пошутил Чжао Ли-мин.

— А у нас совсем не так, — рассмеялась Цю Би-юнь. — Когда отец возвращается с работы, то и сам не занимается детьми и они не подходят к нему. Он как уткнется в книги, так все забывает на свете!

Затем гости начали расспрашивать Цю Би-юнь, как она доехала, как устроилась. Но постепенно разговор перешел на заводские дела.

— Реконструкция мартенов, предложенная советскими специалистами, — оживленно рассказывал Чжао Ли-мин, — позволяет на каждом мартене увеличить производство стали на двадцать-тридцать тонн в сутки. Думаешь, что уже все трудности позади, но тут же вырастают новые, — директор помолчал немного. — Старина Лян, ты знаешь, что Юань Тин-фа почти каждый день выдает скоростные плавки? Я думаю, что следует обобщить его опыт и распространить на все мартены. И на этой основе развернуть соревнование за дальнейшее повышение выпуска стали. Как ты на это смотришь?

— Правильно! — согласился Лян Цзин-чунь. — Обобщить опыт крайне необходимо, да и трем бригадирам девятого мартена следует обменяться опытом, а то у них сейчас разлад. Почему на одной и той же печи у них такие разные результаты?

— Тут все дело в квалификации. Юань Тин-фа, например, познал все секреты плавки, у Цинь Дэ-гуя же дело обстоит хуже, а Чжан Фу-цюань и вовсе отстает.

— Я думаю, — задумчиво сказал Лян Цзин-чунь, — что здесь еще дело и в том, что некоторые, имея достаточный практический опыт, не хотят учиться, считают, что достигли всего и учеба — это не их удел.

— Ай-й-я, снова вы затеяли совещание, — проговорила жена директора Чжоу Юэ-вэнь и поднялась со своего места. — Ведь сейчас надо отдыхать! — и она повернулась к Цю Би-юнь.

— Пойдемте посмотрим, хватит ли вам привезенных с собой вещей, — и они обе вышли в соседнюю комнату.

А Чжао Ли-мина одолели ребята. Им надоело слушать скучные разговоры взрослых, и они все время тащили отца к выходу.

— Ладно, — сдался, наконец, Чжао Ли-мин и встал с места. — Вы ведь ни на минуту не успокоитесь! — и он снова обернулся к Лян Цзин-чуню: — Такие вопросы решаются легко. Надо устроить несколько собраний, посвященных критике и самокритике, на них вскроются недостатки каждого работника, и затем останется только лечить их, а вот… — Тут он начал успокаивать младшую дочь, которая нетерпеливо теребила его за рукав: