— Уже знают! — удивился Вовка.

И как бы отвечая ему, старик пропел:

— Ворира! Ворира! Ворира! — теперь уже мощно и торжественно гремел хор.

На следующее утро по дороге двигался обоз груженых подвод.

Его обогнал танк с крестом на борту. Из башни высунулся офицер.

— Кто есть? — спросил он. — Куда едешь?

Сидящий на передней бричке старик спокойно ответил:

— На базар. Немного торговать. — И протянул две бумажки.

С трудом разбирая русские слова, офицер читал справку о том, что крестьянам адыгейского аула Псекупс разрешен выезд на базар.

Второй бумажкой была листовка, в которой немецкое командование призывало «казачество и горцев Кавказа проявлять здоровую частную инициативу — открывать торговлю».

Офицер, вспомнив пустынное уныние городских базаров, довольно посмотрел на подводы и нырнул обратно в башню. Обоз продолжал свой путь.

Примерно в километре от сухого русла, по которому можно было попасть в «Лагерь отважных», обоз свернул в сторону. «Горцы Кавказа» проявили «здоровую частную инициативу». Они начали выгружать подводы, как будто именно здесь решили «открывать торговлю». На землю сняли живых овец, тяжелые мешки и кадушки. Под ними оказались бурки и одеяла, пиджаки, брюки и рубашки, лопаты, топоры и множество других разнообразных вещей.

Разгрузившись, обоз тронулся обратно. В кустах остались только караульные.

Всю ночь партизаны переносили товары в «Лагерь отважных».

…Вернувшись из аула, Вовка встретил Валю.

— Все в порядке! — радостно сообщила она. — Доктор уже делает операцию. А лекарств сколько! Вдвоем еле дотащили!

Селезнев, хотя у него очень болела рука, успел побеседовать с каждым освобожденным. Некоторым он выдал оружие, других решил проверить, прежде чем пускать на боевые операции. Самовольный выход из лагеря он категорически запретил.

«ТЕПЕРЬ У НАС НАСТОЯЩИЙ ОТРЯД»

Рядом с избушкой выстроили две просторные землянки: женскую и мужскую. Немного в стороне — маленькую, для штаба. В избушке решено было оставить госпиталь.

Матросы по собственной инициативе начали рыть еще одну землянку.

— Снимем где-нибудь кабель, наберем лампочек и дадим в землянки свет, — говорил Павлов. — Так что строим электростанцию.

Капитан Стрельников быстро разобрался в портативной рации, взятой когда-то у Ганса Мюллера. Передавать по ней было нельзя — для этого нужно знать длину волны того, кому передаешь, но зато Стрельников слушал и записывал сводки Совинформбюро. Батареи, питающие рацию, были очень слабы, и он успевал записать лишь первую, общую часть сводки. Но он надеялся разыскать в подбитых партизанами машинах подходящие аккумуляторы и обещал, что радио будут слушать все партизаны.

— Можно еще мины делать, — говорил Селезневу матрос Копылов. — Я на флоте был минным специалистом. Нужно разыскать неразорвавшиеся бомбы и взять оттуда взрывчатку, а вместо взрывателей использовать гранаты.

Капитан Стрельников, назначенный комендантом лагеря, обошел вместе с Измаилом окрестности и выставил дополнительные посты на горных тропах. На обрыве у сухого русла установили пулемет. Теперь здесь день и ночь дежурили два человека: часовой и подчасок.

Как не похожа была сейчас крепость «Севастополь» на ту темную пещеру, которую полгода назад нашел Измаил! Аккуратные пирамиды с оружием, таблички с надписями «Командир отряда», «Начальник штаба», «Отдел боевого питания», «Интендант» на плащ-палатках, закрывающих входы в ниши. Пещера напоминала теперь подземный штаб мощной крепости.

— Давайте, капитан, начинать диверсии, — предложил Селезнев Стрельникову. — Разобьем отряд на две части. Я доберусь до железной дороги. Взрывчатки у нас мало, взорвать полотно или пустить под откос эшелон мы не сможем, но чем сумеем — навредим. А вы садитесь в засаду между Серным ключом и Саратовской. Поснимайте мотоциклистов, а удастся, так и машину разгромите. Обязательно возьмите Вовку. Он отличный стрелок и в засаде незаменим.

Известие о том, что в ночь назначен выход на боевые операции, горячо одобрили партизаны. В штаб началось паломничество тех, кого решено было пока не брать. Селезнев терпеливо успокаивал их и объяснял, что операций будет много и дела хватит всем.

Стрелки во главе с капитаном, меняя места засад, перебили около двух десятков гитлеровцев. В лагерь они принесли много оружия, документов, приволокли исправный мотоцикл. Группе Селезнева удалось уничтожить охрану небольшого разъезда, разбить все его стрелки и сигнализацию и на обратном пути снять около километра проводов связи.

Двое партизан были убиты.

— Ну, берегитесь, гады, — сурово говорил Вовка. — Теперь у нас настоящий отряд. Отомстим вам как следует, по-партизански…

Отряд Качко выступил затемно. По лесной тропе шли гуськом.

Чуть шумят столетние кедры и дубы. То и дело горные козы пересекают дорогу, рука невольно тянется к оружию: редкому охотнику удается подстрелить такую дичь, поневоле соблазнишься. Но стрелять нельзя.

Для партизан эти вековые леса, веселые рощи диких яблонь и груш стали верными союзниками, надежными помощниками. Вот и сейчас под прикрытием леса они в полной безопасности подошли к железной дороге, ведущей из Краснодара в портовый город.

Лес остался позади. Перед ними — кустарник, речка, а дальше высокая железнодорожная насыпь.

Козлов пошел в сторону речки. Отряд двинулся вслед за комиссаром. Никто не проронил ни слова: операция готовилась тщательно и долго; каждый знал, что он должен делать.

К Качко подошел высоченный крепыш Шматов. Где на четвереньках, где ползком, сквозь густой тальник Качко и Шматов направились вверх по течению к мосту.

Шматова колотила противная мелкая дрожь. Он едва поспевал за Качко.

— Тяжело? — шепотом спросил Василий.

— Идем, идем, — так же тихо отозвался Шматов.

Вблизи моста весь кустарник был вырублен. Они поползли по берегу.

Из конца в конец моста, зябко поеживаясь, ходил одетый в полушубок часовой. Он похлопывал рукой об руку, тер уши, нос.

«Замерз сильно, — подумал Качко. — Значит, скоро смена, нужно торопиться. Но где второй? Разведчики донесли, что мост охраняют двое».

Как бы в ответ на это часовой, перегнувшись через перила, закричал:

— Васюха, погрелся, что ль? Поди сюда. Дай я погреюсь.

«Русский. Гад!» — с ненавистью подумал Качко.

— Погодь! — откликнулся из-под моста невидимый Васюха. — Похлебка закипает.

Партизаны проползли еще несколько метров и увидели второго полицая. Он сидел у костра, помешивая в котелке.

— Обезоружить того, что у костра, — прошептал Качко.

Шматов скользнул вперед.

Качко подполз вплотную к будке часового и замер. Полицай был широкоплеч и высок — до горла вряд ли достанешь, а стрелять нельзя. Но Качко повезло: в двух шагах от него полицай перегнулся через перила и закричал:

— Ну, скоро, что ль, ты?

Качко прыгнул ему на спину и вместе с ним покатился по настилу моста.

Василий был ловким и проворным. Полицай не пришел еще в себя от неожиданности, как его руки были крепко связаны ремнем, а к груди приставлен его же автомат.

— Быстро и без брехни. Когда пройдет поезд?

— Не знаю, господин партизан. Вот истинный крест, не знаю! Да разве нам говорят?

Качко в упор смотрел в глаза предателя. От этого взгляда полицай сразу как-то обмяк и без стыда заплакал, колотясь головой о настил моста.