Ольга пришла под вечер.

Красногвардейцы собрались в келарне. Рыжий Федор, литейщик, веселый приземистый, лет тридцати, пошутил над Ольгой:

— Пришла?.. Не терпит ретивое... Скушно без мужика?.. То-то. Все как полагается.

Он растянулся на полу и, задрав ноги на лавку, попыхивал трубкой.

Миша Пермяков, румяный парень с густой шапкой золотистых кудрей, играл на баяне.

— Ну-ка, сыграй что-нибудь посмешнее,— сказал Федор.

Миша ухарски заломил фуражку набок и, прижавшись ухом к баяну, заиграл. Один из красногвардейцев, подняв руки вверх и пощелкивая пальцами, запел сиповато:

Федор вскочил с пола, неожиданно схватил Степаниду и закрутил ее. В дверях стоял Николай Сазонов и улыбался. Среди этих людей он был совершенно другим человеком. Ольга впервые услышала раскатистый смех его.

В келарню вошел командир отряда.

— Наряд!..—сказал он тихо.

Все поднялись, как один. Комната наполнилась глухой возней. Красногвардейцы выходили, постукивая винтовками.

— Ты иди,— мягко сказал Николай, тронув рукой Ольгу, и вышел.

Стафея Ермилыча дома не было — он ушел работать в ночную смену. Ольга пошла к матери. Лукерья, озабоченно посмотрела на дочь, тихо спросила:

— Ну, что, доченька?..

— Ничего.

— А что ты такая?.. Что-то тревожно сегодня...

— Ничего, мама, ложись, спи.

— А ты?..

— Я посижу...

— Разве уснешь. Спасибо хоть ты пришла. А то я все одна да одна. Тоскливо. К тебе ходила, тебя нет. У Коли была?..

— У него. 

— Ну, что там?..

— Ничего...

Лукерья вздохнула и легла. Ольга открыла окно в огород. Тихая июльская ночь боролась с предрассветными сумерками. Заря, не потухая, зажигалась к востоку.

Не спалось. Тревога давила грудь. Молчал и сад в задах огорода; он будто скрывал какую-то тайну. Так тихо бывает перед грозой.

Ольга сняла с окна густо разросшийся ароматный жасмин, поставила его на стол и села на подоконник. Далеко на заводской башне заиграли куранты.

Тревога не покидала Ольгу. Она раздумывала о том, где сейчас Николай. Внезапно она вспомнила слова Степаниды о четырех подводах, приехавших ночью в монастырь. Тогда она не обратила на это внимания, а потом забыла.

«Что они могли прятать под церковь?» — думала Ольга.

Неясные подозрения вдруг вспыхнули в ее голове. «Надо бы сообщить туда, может быть, и найдут что-нибудь».— И Ольга решила, как настанет утро, идти в монастырь, в штаб.

Бледнорозовое зарево разгоралось и тушило далекие, одинокие звезды. Ночной сумрак таял.

Вдруг что-то грохнуло. Где-то глубоко, точно под землей, прогремел удар грома, и земля содрогнулась от сильного толчка, а в светлеющем небе прокатился раскат и упал далеко в горы.

Еще... И еще удар — но уже ближе.

«Началось»,— подумала Ольга.

Недалеко за городом затрещал пулемет. По соседней улице, было слышно, промчалась конница. Ольга отошла от окна.

Ночь, точно напуганная грохотом, стала быстро рассеиваться. Из-за гор доносились орудийные залпы, и после каждого где-то близко, тут и там, ответно потрясало оглушительное громыхание, точно земля лопалась и разрывалась на части.

Лукерья беспокойно завозилась, села на постели и перекрестилась.

— Господи исусе... Что это такое?!

— Началось.

— Господи!

— Мама, я пойду,— тихо сказала Ольга.

— Как ты пойдешь и куда пойдешь?

— Мне надо...— сказала Ольга. И, торопливо повязав голову тонким черным шарфом, вышла. С перил сеновала слетали куры. Возле них важно по-хозяйски ходил петух. Когда бухал выстрел, он вытягивал шею и протестующе кудахтал.

Ольга, держась ближе к строениям, спешно шла к монастырю. И каждый раз, как только вдали грохотал залп, по небу, как по булыжной мостовой, с грохом катилось что-то большое, невидимое и замирало далеким отзвуком у края земли. За прудом строчил пулемет. Она шла, не обращая ни на что внимания. Ее настойчиво гнала мысль — успеть дойти до монастыря.

Чем больше она об этом думала, тем быстрее шла. Она даже не замечала, что вокруг нее грохочет, трещит.

В монастырском дворе было пусто. Только двое красногвардейцев запрягали лошадей в телеги.

— Пропуск! — прозвучал строгий голос, когда она хотела пройти через открытые настежь ворота.

Перед Ольгой стоял незнакомый ей красногвардеец. На минуту она растерялась.

— Мне... мне Николая Сазонова... Я его...

— Пропуск!..— перебил ее красногвардеец более строго. Он выдернул из кармана свисток и свистнул.

Из маленького каменного здания выбежал человек в куртке цвета хаки. Мрачно смотря на Ольгу, он спросил:

— В чем дело?

— Мне кого-нибудь нужно увидеть...— сказала Ольга. — Сообщить очень важное...

— Пропусти,— сказал он часовому.— Идите за мной.

Он ввел Ольгу в небольшую комнату. Склонившись над столом, трое военных рассматривали раскинутую карту.

— Что там?..— подняв голову, спросил один из них.

Ольга узнала в нем командира отряда. Он смотрел на нее серьезным взглядом.

— Товарищ Суханов,— волнуясь и смущаясь под его взглядом, проговорила она,—я пришла вам сказать... Нужно обыскать церковь...

При этих словах другой человек, сидевший рядом с Сухановым, поднял голову. Ольга взглянула на него и остолбенела: за столом сидел Павел Лукоянович Добрушин.

Он почти нисколько не изменился. Та же мягкая темнорусая борода, те же светлые ласковые глаза. Только суконный пиджак, в котором она прежде привыкла его видеть, заменился кожаной курткой. Он в ней выглядел много старше и шире в плечах.

— Павел Лукояныч! — воскликнула она,— Вы меня узнаете?

— Что-то знакомое есть в вашем лице.

— Я... я... Ольга... Ермолаева...

— Оля?.. Вот не ожидал. Ну, в чем дело?..— проговорил Добрушин, протягивая ей руку через стол.

— Я... Нужно обыскать церковь...— Ольга торопливо начала рассказывать о том, что сообщила ей Степанида.

Добрушин схватил телефонную трубку.

— Алло... Это кто?.. Сейчас же пошли четырех бойцов... Ко мне...— Добрушин положил трубку и, ласково смотря на Ольгу, проговорил: — Вот ты какая стала! Встретился бы с тобой на дороге и не узнал бы.

— Но я бы вас узнала.

— Хорошо сделала, что пришла... Товарищ Суханов, вы идите и захватите с собой эту монахиню. Как бы хотелось с тобой поговорить, Оля, но некогда... Потом поговорим. Мы ведь еще встретимся с тобой.— И, будто позабыв, что разговаривал сейчас с ней, Добрушин вдруг стал серьезен и склонился над картой.

Ольга вышла с Сухановым во двор. К ним подошли четверо красногвардейцев с винтовками, среди них был Федор-литейщик.

— За мной,— коротко сказал Суханов и направился к церкви.—Шумков, идите и захватите с собой монахиню.

На кладбище упал снаряд, грохнул и поднял в небо черный сноп земли и дыма. Вместе с ними взлетели обломки киотов и памятников, по окнам келий точно ударил десяток рук — со звоном посыпались стекла.

— Эх, черти!..— крикнул Федор,— не туда бьют... Буржуи тут схоронены... Дураки, право, дураки.

Подошла Степанида. Она была в броднях, в холщевом фартуке, словно собралась ехать в лес. Испуганно посмотрела она на Суханова, потом на племянницу.

— Куда таскали весной с лошадей и что таскали? — строго спросил ее Суханов.

Степанида побледнела.

— Помнишь, ты мне говорила,— сказала Ольга.

— Батюшки светы! Это что же я дура-то какая. Пойдемте, мои милые, я все ходы и выходы знаю.

Спустились в подвальное помещение церкви. Разобрали церковную рухлядь и подошли к запертым железным дверям. Попробовали подковырнуть штыком, но двери не давались. Один красногвардеец выстрелил в затвор.

— Погоди! — крикнул Федор.

Он быстро вышел и принес увесистую железную кувалду. Описывая круги, молот тяжело бил по затвору. Дверь гремела, визжала, гнулась и, наконец, с лязгом отскочила.