Этот отрывок явно навеян размышлениями над платоновским «Государством»: «увеличившееся чувство любви к человечеству» уже не нуждается в одном из главных драматических жанров, который вместе с остальным искусством «укрепляет и питает худшую сторону души», и он может быть отменен. Но «древние» были подвластны еще более «низким» наслаждениям, чем эстетическое наслаждение от трагедии, поэтому Одоевский и не столь категоричен, как Платон, в решении вопроса о том, нуждается ли будущий человек в искусстве. «Не нуждается только в трагедии» или «не нуждается пока только в трагедии» — вот ход его размышлений.

Баратынский, по Одоевскому, также слишком категоричен. Поэзия, искусство не могут в идеальном будущем отмереть совсем, как ненужные. Вечный спор «поклонников Урании холодной» и поклонников Аполлона может быть решен их союзом.

К этому союзу должны будут примкнуть и философы — ведь нельзя же в самом деле забывать доводы Платона в пользу философии. В идеальном мире «4338-го года» сословие поэтов и философов принадлежит к высшим сословиям государства. Поэзия должна проникнуть даже в обеденные прейскуранты, чтобы заставить заезжего американца воскликнуть, взглянув на «Прейскурант для историков»: «О! страна поэтов! у вас везде поэзия, даже в обеденном прейскуранте».

Выход в одном: цельное знание, «поэтическая наука», «наука инстинкта» должны спасти мир от гибели. А в том, что мир может погибнуть, если подчинится только рассудочной науке, Одоевский был убежден. И писал на эту тему фантастические произведения.

По мнению Одоевского, новая наука, а следовательно, и единственный путь, по которому должно развиваться человечество, связано с Россией. В «4338-м годе» именно она изображена, по словам Белинского, «стоящею во главе образованного мира и принимающею дань уважения от всего просвещенного человечества». По Одоевскому, это исторически и природно обусловлено. «Чудная понятливость русского народа, возвышенная умозрительными науками, могла бы творить чудеса» — читаем в «Психологических заметках». «Наука инстинкта, — пишет он в статье «Наука инстинкта. Ответ Рожалину», — должна явиться у русских. Природа севера заставляет жителей его обращаться в самих себя и тем побеждать природу: такова роль в человечестве северных жителей. Жителей юга обманывает природа своею щедростью; они впадают в безумие, а природа начинает их мало-помалу выделять из недр своих; физическое спасение жителей юга зависит от жителей севера, издавна привыкших заменять силы природы своею собственной силой»[45].

В эпилоге к «Русским ночам» Одоевский утверждает, ссылаясь на имена Карамзина, Пушкина, Хомякова, «…везде поэтическому взгляду в истории предшествовали ученые изыскания; у нас, напротив, поэтическое проницание предупредило реальную разработку».

Словами из того же эпилога и хотелось бы закончить рассказ о путях развития русской фантастической литературы:

«Не бойтесь, братья по человечеству! Нет разрушительных стихий в славянском Востоке — узнайте его, и вы в том уверитесь; вы найдете у нас частию ваши же силы, сохраненные и умноженные, вы найдете и наши собственные силы, вам неизвестные, и которые не оскудеют от раздела с вами»[46].

«Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Эти пушкинские слова характеризуют наше отношение к творческому наследию минувших веков, отношение к русской литературе. Диалог современного читателя с прошлым всегда непрост, он всегда подразумевает высокую культуру понимания и оценки, которая, по завету Пушкина, должна диктоваться не снисходительным высокомерием многознающего потомка по отношению к наивным, а порой и заблуждающимся предкам, но «любопытством и благоговением». Владимир Ильич Ленин писал: «Исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками»[47].

Поиски и открытия русских писателей XVIII — первой половины XIX века в их фантастических произведениях и поныне очень многое говорят и еще могут сказать нашему современнику, творцу материальных и духовных ценностей социалистического общества. А эти ценности, как известно, не появляются из ничего, а создаются трудом многих поколений. Вот почему творческое наследие русских писателей-фантастов всегда остается ценнейшим достоянием нашего народа.

Комментарии

1

Настоящий сборник построен по принципу антологии и включает в себя произведения XVIII — первой половины XIX века, весьма различные в отношении их текстологической обработки: некоторые ее уже прошли, другие никогда в советское время не переиздавались. Стремясь привести текст сборника к необходимому единообразию, мы старались сохранять возможно большее число характерных языковых черт памятников, отражающих движение русского литературного языка во времени и стиль каждого автора.

Задачей передать особенности каждого произведения и своеобразие фантастического жанра в целом мы объясняем и несколько расширенный, по сравнению с принятым в популярных изданиях, объем комментариев. В них включен материал по истории русской общественной мысли, журналистики, истории науки, техники и т. п. В известном смысле, комментарии прямо предваряют послесловие. Послесловие должно обобщить и дополнить собранный материал, развить и подтвердить некоторые положения об особенностях фантастического жанра. Важнейшая из них состоит в тесной связи фантастических произведений с настоящим. Комментарии должны помочь также не только отвлеченно прочитать, скажем, ту или иную утопию, но и взглянуть на нее с точки зрения того времени, когда она создавалась.

В комментариях использованы наблюдения и фактические сведения, содержащиеся в исследованиях русских и советских ученых: М. П. Алексеева, Б. Ф. Егорова, В. А. Западова, В. А. Каверина, Е. А. Маймина, М. И. Медового, В. Н. Орлова, П. Н. Сакулина, И. А. Федосова и др.

2

«Проект в будущем» входит в состав главы «Хотилов» «Путешествия из Петербурга в Москву» и занимает особое место в сложной структуре радищевского произведения.

Это первая «бумага» из той связки, которую главный герой «Путешествия…» нашел по приезде в село Хотилов. Точнее «Проект в будущем» Путешественник поднял еще на дороге перед почтовой избою, вылезая из своей кибитки. В самой же избе он обнаружил и остальные «бумаги», а просмотрев их, «узнал», что найденная — «к ним же принадлежала». Из разговора с почтальоном Путешественник выяснил, что «бумаги» принадлежат его «искреннему другу», а «потому не почел их приобретение кражею». «Он их от меня доселе не требовал, а оставил мне на волю, что я из них сделать захочу».

«Проект» представляет собой манифест, написанный от лица «идеального» монарха «гражданином будущих времен» — так называет Путешественник своего друга. И это определение, и заглавие, и ряд указаний в тексте, по мнению ряда советских ученых (Л. И. Кулаковой, В. А. Западова и др.), подчеркивают отнесенность «проекта» в отдаленное будущее, когда в жизни России произойдут изменения, необходимые, по мысли «гражданина будущих времен», для того, чтобы стало возможным издание манифеста. С этой точки зрения, «Проект» можно рассматривать как своеобразную утопию, выражающую взгляды не только «автора» — «гражданина будущих времен», но и его друга Путешественника, а следовательно, и идеал самого Радищева.

Сторонники другой точки зрения (см., например, книгу Ю. Ф. Карякина и Е. Г. Плимака «Запретная мысль обретает свободу». М., 1966) полагают, что традиционный подход к «Проекту в будущем» как «государственному идеалу» Радищева неверен в первую очередь потому, что при таком подходе ставится под сомнение последовательная революционность писателя, ведь идея его литературного героя — автора «Проекта в будущем», «гражданина будущих времен» — отражают надежды на реформы по воле царя (освобождение крестьян «сверху» и т. п.).