Однако вопрос о том, насколько велика доля авторской иронии в изображении славянофильского «сна» Ивана Васильевича, по сию пору нельзя считать решенным. Добролюбов, например, в отличие от Белинского считал, что Соллогуб излагает в последней главе «Тарантаса» свой собственный идеал. И подтверждал свою точку зрения довольно убедительными сопоставлениями текста «путевых впечатлений» с теми взглядами, которые Соллогуб высказывал прямо от своего имени в других сочинениях: статьях, речах и т. д.

Критик же Плетнев писал о героях «Тарантаса», что «ни за вкус их, ни за мораль, ни за философию, ни за политику автор нигде не отвечает». Эту точку зрения разделяют и некоторые современные ученые, полагая, что крушение тарантаса, разрушившее мечтания Ивана Васильевича, прямо говорит о том, что Соллогуб считал взгляды обоих своих героев несостоятельными перед сложностью самой действительности.

Небезынтересным в этом смысле представляется малоизвестное продолжение «Тарантаса», написанное Соллогубом в 50-х годах и под названием «Иван Васильевич на Кавказе» вошедшее в пятый том его собрания сочинений. Здесь с Иваном Васильевичем происходит «превращение»: из былого идеалиста, славянофильствующего мечтателя он обратился в трезвого хозяина, точную копию своего прежнего здравого оппонента Василия Ивановича. Иван Васильевич «перестал изучать Россию и тогда мало-помалу узнал ее, не торопливо, не раздражительно, не на словах, а на деле».

Но это сочинение является скорее корректирующей репликой, продиктованной позднейшим желанием писателя внести в вопрос об Иване Васильевиче ту ясность, которой недоставало «Тарантасу» 1845 года.

Утопия «Сон» построена как «мир наизнанку» по отношению к действительной России, в точном и возможно полном изображении которой Соллогуб видел задачу предыдущих глав «Тарантаса». Об этом можно судить хотя бы по их названиям: «Помещик», «Купцы», «Чиновники» и т. п. Идеальная Россия описывается при помощи утверждений от противного: «…хозяин дома не занимался пьянством, не валялся поздно на лежанке… На улице не было видно ни пьяных, ни нищих… Улицы не стояли печальными пустынями…» и т. д. Уже Ю. Ф. Самарин заметил, что «зеркальность» вторглась у Соллогуба и в картину русского климата, природных условий, что привело к забавной ошибке: «…на широких дубовых воротах прибиты были вывески, означающие, что в длинные зимние дни (?!) хозяин дома не занимался пьянством…»

«Тарантас» многократно переиздавался. Мы приводим текст главы XX «Сон» по последнему советскому переизданию 1962 года (В. А. Соллогуб. Повести и рассказы. ГИХЛ), являющемуся повторением редакции «Сочинений графа В. А. Соллогуба» 1855–1856 гг.

209

…теперь он скорее похож на птицу… — Уже современная Соллогубу критика (П. А. Плетнев, например) указывала на гоголевский образ «птицы-тройки» как на ключ «к странным эволюциям тарантаса».

210

…Что за лики!.. кочерги в вицмундирах, летучие мыши в очках… — в этом месте Соллогуб явно следует за классическими «фантастическими снами» русской литературы, например, сном пушкинской Татьяны из пятой главы «Евгения Онегина». Многочисленные параллели к нему можно найти в романтических сатирах В. Ф. Одоевского.

211

Гипогриф — фантастический крылатый конь с птичьей головою. На нем же совершает фантастическое путешествие в прошлое герой романа А. Ф. Вельтмана «Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский». М., 1836.

212

…отправляемся в клуб. — В английский? — Английский клуб — самый аристократический и самый старый из московских клубов. Созданный в 70-х годах XVIII века, он был закрыт при Павле I и возобновлен лишь в 1802 году. В Английский клуб женщины не допускались, и в нем никогда не устраивались балы. С 1831 года он находился на Тверской (ныне Музей Революции). Неоднократно упоминался в русской классической литературе: например, в «Горе от ума» Грибоедова, «Войне и мире» Толстого.

213

…Арзамасской школы… — Соллогуб, очевидно, имеет в виду известную арзамасскую школу живописи, главой и основателем которой был А. В. Ступин (1776–1861 гг.).