Так как был уже поздний час, нимфы вошли к ней и застали ее еще спящей. Ни одна из них не спросила Психею о причине ее сонливости и о том, как она провела ночь; они спросили ее только, не угодно ли ей встать и как она желала бы нарядиться. С этими словами они показали ей множество всяких одежд, по большей части весьма роскошных. Психея выбрала самую простую из них, торопливо поднялась и позволила себя одеть, всем своим видом показывая, как ей не терпится познакомиться с чудесами дворца. Ей показали все комнаты. Не было ни одного уголка, ни одной каморки, куда бы она ни заглянула и где бы ни обнаружила чего-либо достойного удивления. Затем она прошла на балконы, откуда нимфы показали ей весь дворец и — насколько девушки способны разбираться в таких вещах — описали ей его архитектуру.

Тут Психея вспомнила, что не рассмотрела как следует некоторые гобелены, и вернулась обратно в покои: как все молодые особы, она хотела увидеть все сразу, но не знала, на чем ей остановить внимание. Нимфы едва поспевали за нею — так быстро, подгоняемая нетерпением и любопытством, перебегала она из комнаты в комнату, торопливо осматривая диковины дворца, где силою чар было собрано все, нигде больше не виданное и, казалось бы, немыслимое.

Особенно привлекли нашу красавицу галереи. Здесь редкостные изделия, картины и бюсты работы не то что Апеллеса[21] и Фидия[22], но самих фей — наставниц этих великих художников — составляли коллекции, ослепившие Психею, пленявшие, чаровавшие, восхищавшие и повергавшие ее в такой экстаз, что, переходя от одной крайности к другой, она то чуть не падала с ног, то подолгу замирала на месте, похожая на самую прекрасную статую этого дворца.

Из галерей она снова вернулась в самый дворец, где ей захотелось еще полюбоваться его роскошью, драгоценной мебелью, обстановкой, всевозможными гобеленами и иными мастерскими изделиями, созданными под руководством самой дочери Юпитера. Особенно поразило Психею разнообразие в убранстве и в расположении каждой из комнат: например, порфировые колонны в альковах (не удивляйтесь этому слову, читатели, — я хорошо знаю, что «альков» — создание нашего времени. Но разве замысел его не мог уже в те времена зародиться в воображении фей? И не заимствовано ли это понятие испанцами — или, если хотите, арабами — из какого-нибудь описания того дворца, о котором у нас идет речь?) с капителями по большей части из коринфской меди. Прибавьте к этому еще золоченые балюстрады вокруг. Что касается покрывал на постелях, то они были либо расшиты жемчугом, либо такой тонкой работы, что ткань уже не имела значения. Само собой понятно, что я не обойду молчанием ни гардеробные при спальнях с их мозаичными столиками, ни вазы, столь же примечательные как по материалу, так и по росписи, — словом, предметы, превышающие ценностью все, что есть на свете. Если бы я захотел описать вам четвертую часть тамошних чудес, у вас, наверно, не хватило бы терпения слушать, ибо в конце концов приедается решительно все, даже самые прекрасные вещи.

Расскажу вам еще лишь об одном произведении — о серии золотистых гобеленов, на которую нимфы обратили особое внимание Психеи не столько вследствие их замечательного выполнения, сколько по причине того, что на них было изображено. Этот сложный гобелен состоял из шести ковров.

На третьем был изображен Купидон, сидевший на колеснице, которую влекли тигры. Позади нее маленький амур вел на поводу четырех великих богов — Юпитера, Геркулеса, Марса и Плутона, которых подгоняли другие маленькие божества, направлявшие их шаги по своему усмотрению. Четвертый и пятый ковры изображали могущество Купидона на иной лад; а на шестом этот бог, гордящийся своей властью над вселенной, низко склонялся перед женщиной небывалой красоты, весь вид которой говорил о ее чрезвычайной юности. Это, в сущности, все, что можно было о ней сказать, ибо лица ее не было видно: она в эту минуту как раз отвернула его в сторону, видимо желая освободиться от бесчисленного множества амуров, ее окружавших. Мастер придал богу весьма почтительную позу, в то время как Игры и Шутки, его сопровождавшие, тайком посмеивались над ним и пальцами показывали друг другу, что их владыка попал в западню. На кайме гобеленов было множество детских фигур, играющих дубинками, перунами и трезубцами, кое-где, кроме того, свисали, как трофеи, гроздья браслетов и иных женских украшений.