Об отношениях между ними подробнее см.: Борис Анреп. О черном кольце («Сочинения», т. 3 и сб. «Воспоминания»); Г. П. Струве. Анна Ахматова и Борис Анреп («Сочинения», т. 3), а также «Встречи».

173 Юлия Моисеевна Нейман (1907–1994) – поэтесса и переводчица. Она познакомилась с Анной Андреевной при встрече Нового, 1955-го года, в гостях у М. С. Петровых. Наутро Нейман читала свои стихи. В ту пору, когда А. А. познакомилась с Нейман, Юлия Моисеевна занималась преимущественно переводами (из Галкина, из Кугультинова, из Исаака Борисова). А. А. не раз высказывала огорчение, что собственные стихи Нейман почти никогда не публикуются: всего несколько стихотворений были напечатаны в «Литературной Москве» (сб. 2, с. 296–297), и я в своем выступлении защищала их. (См. ¹⁴⁷.) После смерти Анны Андреевны вышли в свет три сборника собственных стихов Ю. Нейман: «Костер на снегу» (1974), «Мысли в пути» (1976), «Причуды памяти» (1986). Переводы ее, новые и прежние, в 1986 году собраны в ее книге «Горы и степи», где представлены переводы из Рильке, Саломеи Нерис, Райниса, а также калмыцких, еврейских, узбекских, башкирских и др. поэтов. Книжка вышла в серии «Мастера художественного перевода».

174 2 апреля 1958 года Б. Слуцкого обругал в «Литературной газете» А. Власенко («Жизненная правда и поэтическое мастерство»). Слова Ахматовой «снова обруган» – относятся к статье Н. Вербицкого, Об этом см. ¹⁰⁹.

175 По-видимому, это была первая книга Б. Слуцкого «Память» (М., 1957).

176 В журнале «Москва» (1958, № 2) были опубликованы три стихотворения Н. Заболоцкого: «Последняя любовь», «Кто мне откликнулся в чаще лесной?» и «Сентябрь». Позднёе стихотворение «Последняя любовь» вошло в цикл стихотворений Н. Заболоцкого под тем же заглавием – но не в качестве открывающего цикл. См., например, некоторые публикации в журналах, в «Избранном» (1960) и, наконец, – ББП-3.

177 Хорошо, слышен поэт… «Постепенно становится мной» это уж и совсем хорошо. – Слова Анны Андреевны относятся к прочитанному мною вслух отрывку из поэмы Д. Самойлова «Ближние страны», опубликованному в № 2 журнала «Москва» в 1958 году. Вскоре Самойлов и Ахматова познакомились и подружились. Давид Самойлов (1920–1990) так вспоминал о знакомстве с Анной Андреевной (ошибочно, впрочем, указывая год):

«И вот где-то в пятьдесят шестом году она прочла – или ей прочли куски из моей поэмы «Ближние страны». Несколько отрывков ей понравилось, и она передала это через Лидию Корнеевну Чуковскую с тем подтекстом, что можно к ней придти. Я позвонил…» (см. журнал «Аврора», 1989, № б, с. 7).

В 62-м году Ахматова, говоря со мною о наиболее ценимых ею современных поэтах, среди имен Тарковского, Аипкина, Корнилова, Бродского – назвала также имя Самойлова. (См. с. 552 настоящего тома.)

Ахматовой посвятил Самойлов – при ее жизни – стихотворение «Я вышел ночью на Ордынку» (сб. «Дни», 1970); а после кончины – «Смерть поэта» (см. там же) и «Стансы» (сб. «Весть», 1981). Записи Самойлова об Ахматовой (в прозе) опубликованы его вдовой, Г. И. Медведевой, в журнале «Октябрь», 1991, № 9.

Мемуарная и философская проза Самойлова стала появляться преимущественно в конце восьмидесятых годов. До этого, кроме многочисленных переводов (венгерских, сербских, чешских и, главным образом, польских поэтов) появилась капитальная исследовательская работа – «Книга о русской рифме» (М., 1973 и 1982). Последнее, что было составлено им самим, это двухтомное собрание «Избранных произведений» (М., 1989), а также сборник «Снегопад» (М., 1990), вышедший уже после его смерти. – Написано в 1991 г.

178 Наиболее известным из ранних стихотворений Леонида Мартынова к пятидесятым годам стала «Река Тишина», которую в нашем разговоре и хвалит М. С. Петровых. Написана «Река» в 1929-м, напечатана впервые в 1945-м в сборнике «Лукоморье».

Строка «Будьте железны, будьте полезны», понравившаяся Анне Андреевне, – это строка из стихотворения «Будьте любезны» (см. «День поэзии», М., 1956); строка «Богатый нищий жрет мороженое», не полюбившаяся ей, – из стихотворения «Богатый нищий» («Литературная Москва», сб. первый).

179 Накануне дня своего рождения Корней Иванович повидался с Зощенко, чтобы уяснить себе: как именно будет выступать Михаил Михайлович 3 апреля 58 года на предстоящем горьковском вечере и не следует ли – ввиду его тяжкого состояния – ему помочь. К. И. намеревался посоветовать Зощенко, чтобы он выступил «не как оценщик», а «как мемуарист» – прочел бы письма Горького, припомнил бы его наружность, «его повадки».

30 марта К. И. записал у себя в Дневнике: «Вчера вечером в доме, где жил Горький, на Никитской, собралась вся знать… – И Зощенко, ради которого я и приехал. В столовой накрыты три длинных стола и (поперек) два коротких, и за ними в хороших одеждах, сытые, веселые лауреаты, с женами, с дочерьми, сливки московской знати, и среди них – он – с потухшими глазами, со страдальческим выражением лица, отрезанный от всего мира, растоптанный. Ни одной прежней черты. Прежде он был красивый меланхолик, избалованный славой и женщинами, щедро наделенный лирическим украинским юмором, человеком большой судьбы… Теперь это труп, заколоченный в гроб. Даже странно, что он говорит. Говорит он нудно, тягуче, длиннейшими предложениями, словно в труп вставили говорильную машину – через минуту такого разговора вам становится жутко, хочется бежать, заткнуть уши. Он записал мне в «Чукоккалу» печальные строки:

…Между тем предположено 3-го… его выступление на вечере Горького. С чем он выступит там? Он сказал: «…Лучше мне ничего не читать: ведь я заклейменный, отверженный».

…Зощенко седенький, с жидкими волосами, виски вдавлены внутрь и этот потухший взгляд!

Очень знакомая российская картина: задушенный, убитый талант. Полежаев, Николай Полевой, Рылеев, Мих. Михайлов, Есенин, Мандельштам, Стенич, Бабель, Мирский, Цветаева, Митя Бронштейн, Квитко, Бруно Ясенский, Ник. Бестужев – все раздавлены одним и тем же сапогом».

Вечером 1 апреля К. И. сделал новую запись (перечислил побывавших у него гостей), а потом:

«Я был не в ударе, такое тяжелое впечатление произвел на меня Зощенко. Конечно, ему не следует выступать на горьковском вечере, он может испортить весь короткий остаток своей жизни». (См. «Случай Зощенко», с. 83–84 или «Дневник», с. 266–268.)

На «горьковском вечере» Зощенко не был.

180 За мной пришел Борис Викторович… и мы отправились. – «Мы на Мих[айловской] площади вышли из трамвая, – вспоминает Ахматова. – Тревога! – всех куда-то гонят. Мы идем. Один двор, второй, третий. Крутая лестница. Пришли. Сели и одновременно произнесли: «Собака»». (См. в кн.: Анна Ахматова. Страницы прозы. М.: Правда, 1989. Б-ка «Огонек».)

Это был тот знаменитый подвал, то артистическое кабаре, куда в десятые годы она и друзья ее столько раз спускались «…по крутой подвальной лестнице… в пеструю, прокуренную, всегда немного таинственную «Бродячую собаку»»; тот подвал-кабаре на Михайловской площади, 5, которому посвящено столько воспоминаний тогдашних посетителей и столько стихов Ахматовой (например, «Да, я любила их, те сборища ночные», «Все мы бражники здесь, блудницы», «Подвал памяти»). Упоминается «Бродячая собака» и в первой части «Поэмы без героя», и в воспоминаниях Ахматовой о Мандельштаме. «Бродячая собака» основана была актером театра Коммиссаржевской Борисом Константиновичем Прониным (1885–1946) в содружестве с С. Судейкиным, Н. Сапуновым, Н. Кульбиным и др. Замысел устроителей был таков: объединить «благородных бродяг и бездомников на разнообразных путях творческих исканий». Просуществовала «Собака» с 1911-го по 1915 год, когда полиция сочла необходимым закрыть ее. В 1916 году Пронин возобновил кабаре на новом месте (Марсово поле, 7) под новым названием – «Привал комедиантов». (Просуществовало это кабаре до 1919 года.)