Н. А. Струве в своих воспоминаниях сообщает:

«…Ахматова жаловалась, что ей приходится переводить поэтесс, которые ей же подражали:

– Омерзительнейшая работа». (См.: Никита Струве. Восемь часов с Анной Ахматовой // Звезда, 1989, № б, с. 12.)

156 Лев Васильевич Успенский (1900–1978) – романист, мемуарист, очеркист, лингвист. Автор нескольких книг для детей; наиболее известны «Двенадцать подвигов Геракла» (1938) и «Слово о словах» (1954). Говоря о воспоминаниях Льва Успенского, А. А. имеет в виду очерк «Из записок старого ленинградца», см. «Звезда», 1957, № 6.

157 …кто таков есть Лев Успенский. – Вот смысл моего повествования:

Осенью 1937 года редакция, вошедшая в историю литературы, как «ленинградская редакция, руководимая С. Маршаком», была ошельмована, обвинена во вредительстве, разогнана.

Писатели, вовлеченные в работу над книгами для детей «вредительской группой» Маршака, погибали и ранее 37 года и позднее: так, например, Раиса Родионовна Васильева была арестована сразу после убийства Кирова, в 35 году, и расстреляна в лагере – в 38-м, а Даниил Хармс арестован и погиб в заключении в 42-м, во время блокады; но основной погром производился осенью 37-го: аресты, следствия, казни. И публичное шельмование на собраниях и в прессе.

К октябрю 37 года были уже арестованы, убиты или ожидали гибели в тюрьмах и лагерях многие из окружавших редакцию литераторов: Н. Заболоцкий, Г. Белых, С. Безбородов, М. Бронштейн, Тэки Одулок (Спиридонов), Н. Константинов (Боголюбов), арестованы были и работники «книжной» редакции: А. Любарская, Т. Габбе, К. Шавров, М. Майслер и главный редактор журналов «Еж» и «Чиж» поэт Н. Олейников. Со дня на день ожидался арест главы «вредительской группы» С. Я. Маршака. О том, почему не арестованы, а всего лишь уволены двое из редакторов – 3. Задунайская и Л. Чуковская – открыто спрашивали на писательских и внутрииздательских собраниях провокаторы и стукачи.

Именно этот момент избрал писатель Л. Успенский, дабы разъяснить окружающим, что «ныне разоблаченные враги народа» были в действительности не только врагами, но и бездарными невеждами, втиравшими очки наивным людям.

4 октября 1937 г. в Издательстве вышел специальный номер стенной газеты «За детскую книгу», весь посвященный многолетнему вредительству маршаковской группы. Организовал, составил и выпустил этот номер Г. Мишкевич. В этом номере, среди статей «Повысим революционную бдительность!», «Добить врага» и еще нескольких в том же роде, – среди статей, принадлежавших перьям тех, кто по распоряжению «сверху» организовал погром, была помещена статья человека, далекого от нашей редакции, – литератора, лишь изредка печатавшегося в журнале «Костер» – Льва Успенского, статья под более чем скромным заглавием «Несколько слов о «теории литературы "».

Статьи «Добить врага» и им подобные изобиловали общепринятой в 37–38 гг. терминологией: «В течение долгого периода в издательстве орудовала контрреволюционная вредительская шайка врагов народа – Габбе, Любарская, Шавров, Боголюбов, Олейников и др.»; «детская литература фактически была дана на откуп группе антисоветских, морально разложившихся людей»; «диверсионная группа редакторов ленинградского отделения», «в течение многих лет в издательстве орудовала группа врагов народа, ныне разоблаченных органами НКВД»; «враг народа Олейников… открыто, на глазах у всех, разваливал «Сверчок»…» «Сигналы о вредительстве Олейникова были, но к ним никто не прислушивался. А разве мало сигналов было о деятельности Габбе, Любарской, Чуковской, Боголюбова. Сигналы были, когда стало известно о переписке редакторов с троцкисткой Васильевой»; «известно было о бытовом и моральном разложении Любарской, ее связи с проходимцем Безбородовым и особом покровительстве со стороны шпиона Файнберга»; «Чуковская протаскивала контрреволюционные высказывания в однотомнике Маяковского»; «писательские кадры были засорены врагами народа. Шпион Спиридонов, Потулов, Белых, Бронштейн, Безбородов, Колбасьев, Васильева – вот далеко неполный список врагов, которые объединились вокруг Габбе, Любарской, Чуковской…»; «Сейчас враги разоблачены… Надо со всей решительностью и беспощадностью добить врагов и до конца выкорчевать вражеские корешки из издательства…»

Свою статью «Несколько слов о «теории литературы»» Лев Успенский только начал канонически, на манер соседних: «Много лет в Лендетиздате действовала группа вредителей. Из месяца в месяц, из года в год эти люди разваливали работу издательства».

Далее же он высказывал мысли более своеобразные и самостоятельные. Корешки он взялся выкорчевывать по-своему. Он разоблачал нас и наших товарищей не как шпионов – это сделали без него, – а как невежд. Редакция Маршака славилась своей высокой литературной квалификацией. Этот миф и подрядился уничтожить Лев Успенский. Издевательски искажая и перевирая суждения редакторов, Успенский доказывал, что редакторам Лендетиздата удавалось «протаскивать» книжки вредителей, творения шпионов потому, что руководители издательства верили в их высокую литературную квалификацию, считали их «талантливыми», «бесспорно образованными», «тонкими». Успенскому, который до тех пор скромно сотрудничал в журнале «Костер» (редакторскую работу вели там по преимуществу С. Маршак и Т. Габбе), именно в минуту погрома срочно захотелось заявить во всеуслышанье:

«Высокая квалификация упомянутой выше группы была чистым вымыслом, блефом и уткой…»

«Не стоит упоминать, что ее (редакцию. – 71. Ч.), в огромном большинстве составляли люди весьма невысокого культурного уровня».

Узнав, что в коридоре издательства висит особый номер газеты, посвященный нам, я пошла прочитать его. Лифтерша отказалась поднять меня в лифте. Ни один человек в издательстве, где я работала около одиннадцати лет, со мной не поздоровался. Не успела я прочитать газету до середины, как ко мне подошел пожарный и сказал: «Директор велел, чтобы вы немедленно покинули помещение».

Я покинула, не дочитав. Но одна машинистка, проработавшая с нами одиннадцать лет и любившая нас, ночью, тайком, перепечатала эту стенную газету, всю, статью за статьей, и подарила мне текст. И как раз незадолго до нашего с Анной Андреевной разговора старая папка попалась мне на глаза, я рискнула перечитать статьи 37-го и, когда А. А. в разговоре упомянула имя Льва Успенского, я оказалась в состоянии передать ей стиль и смысл тогдашних стенных шедевров с полной точностью.

158 …но даже не нашли молчания… – упрек Герцена славянофилам в статье «Ответ И. С.Аксакову» (Герцен,т. 19,с.246.).

159 Будущее заглавие очерка – «Люди и положения» (см. «Новый мир», 1967, № 1). Первоначально же он ходил по рукам под заглавием «Вместо предисловия» (предисловия к сборнику, подготовленному к печати Гослитом в 1956– 57 гг.). Другое заглавие очерка – «Опыт автобиографии» – то есть тот же опыт, который был предпринят Пастернаком в «Охранной грамоте».

О том же очерке идет речь в разъяснении ¹¹⁹.

160 «Вечерело. Повсюду ретиво / Рос орешник. Мы вышли на скат…» – «Пятитомник-П», т. 1, с. 408.

161 И. Бабель был реабилитирован посмертно. В 1957 г. под редакцией Г. Мунблита и с предисловием И. Эренбурга вышел сборник И. Бабеля «Избранное»: рассказы, пьесы, Конармия (М.: Гослитиздат).

162 Всего статей Софронова – «Во сне и наяву» – было три: см. ЛГ, 7-е, 10-е и 14-е декабря 1957 г.

163 Начала Алигер вовсе не с покаяния, а с попытки защитить альманах. В марте 57 года на пленуме московского отделения Союза Писателей она объясняла, что критика демагогична, недобросовестна, что альманах направлен вовсе не против советского строя, как утверждает критика, а лишь против лакировки действительности, осужденной XX съездом КПСС (см. «Московский литератор», 15 марта 1957 г.). Оборонялся поначалу и главный редактор «Литературной Москвы» Э. Казакевич, оборонялись и другие члены редколлегии. Однако нападки росли, и члены редколлегии вынуждены были умолкнуть. Ни оборона, ни молчание не были им прощены: секретарь парторганизации Союза Писателей В. Сытин назвал их позицию «ложной стойкостью». 19 мая 57 г., на встрече с интеллигенцией, за разоблачение альманаха взялся сам Никита Сергеевич Хрущев. Он заявил, что в «Литературной Москве» «протаскиваются чуждые нам идеи» и что члены редколлегии проявляют неуважение к товарищеской критике. При этом он грубо накричал на Маргариту Иосифовну Алигер. В ответ она пыталась что-то объяснить – Хрущев заорал пуще. После встречи Хрущева с интеллигенцией М. Алигер, Э. Казакевич и другие члены партии поняли, что никакого выхода, кроме «покаяния», у них нет. Они покаялись (насколько мне известно, устояли лишь двое: В. А. Рудный и В. Ф. Тендряков), но несмотря на все покаяния Сытин был ненасытен: парторганизация признала покаяние редакторов «неполным, непрямым, нечестным». Тогда-то М. Алигер и принялась каяться «прямо и честно». В начале октября 1957 года на одном из писательских собраний она заявила: