Перекупщики недаром ели свой хлеб и уже через неделю выгодно толкнули Конана и его друзей по сходной цене сумоистам-извращенцам с Дальнего востока. Некоторых из его товарищей по несчастью новые хозяева тут же отправили на гладиаторскую арену, где они сложили головы под ударами тяжелых палиц людоедов с островов Кукиш и когтями свирепых диких животных.

Часть рабов отправили в рудники, где, как говорили, ни один человек не протянул больше двух лет. Конана ожидала такая же участь, но ему повезло. На общем сходе авторитетов клана было принято решение готовить из него резервного борца сумо. С течением времени Конан должен был стать главной племенной надеждой на завоевание межкланового суперкубка по борьбе.

Но судьба сложилась иначе, и еда, поглощаемая Конаном в невообразимых количествах, так и не пошла ему впрок. Он или не хотел, или не мог набрать вес и оставался худым, жилистым и подтянутым. И тогда вновь экстренно созванный сход авторитетов принял на его счет другое решение. Его заковали в цепи и намертво приварили к мельничному жернову – чтобы Конан пахал тягловой лошадью, пока не наберет вес или не сдохнет на радость всем.

С помощью громадного каменного мельничного жернова племя размалывало зерна пшеницы и ржи в муку высшего сорта, и Конан в течение десяти лет исправно поставлял для этих целей бесплатную мускульную силу. Однообразное толкание гигантской рукоятки, приводившей механизм нежного помола злаковых в движение, было весьма скучным занятием, и Конан находил утешение в том, что яростно перемаргивался с доступной созревшей для любовных утех дочкой мельника. Она была настоящей красавицей, даже несмотря на то, что в ее волосах навсегда поселилась полова и зерновой жмых, а лицо скрывалось под ежедневно свежей мучной маской.

Сейчас Конан бежал по степи, и образ веселой и привлекательной дочки мельника стоял у него перед глазами. Его не мог приглушить даже постоянный вой свирепых волков, которые упорно гнались за ним уже третьи сутки, не желая признавать, что их законная и столь близкая добыча может вот-вот вырваться из капкана, который они так тщательно готовили, и оставить их без заслуженного пиршества.

Ноги Конана несли его с неослабевающей скоростью. Во время своего принудительного рабства в прикованном к мельничному колесу состоянии он привык есть, спать, мыться и справлять свой насущные потребности, ни на минуту не прекращая толкать мельничный жернов. Многолетняя привычка пошла ему на пользу – и сейчас за время своего трехсуточного бега он успел уже три раза хорошенько выспаться, выполнить все необходимые гигиенические процедуры, успеть вдоволь полакомиться отобранной у случайно встреченной им кавалькады паломников (которые шли поклониться расположенному где-то в глубине этой дикой пустоши древнему храму) вяленной курятинкой, почитать вслух стихи любимых поэтов и вдоволь подискутировать с самим собой о радостях и прелестях неспешного бытия.

Конан уже смирился с тем, что его одинокий бег в компании упорных трудолюбивых волков будет продолжаться еще достаточно долго, как вдруг, миновав очередную скалу, он с удивлением обнаружил неподалеку справа от себя чудесное видение сказочного зеленого оазиса. Оттуда веяло прохладой, приглушенно шумели финиковые пальмы и мандариновые деревья. Конан от неожиданности даже чуть-чуть сбавил ход и попытался оглядеться. Волки, судя по всему, тоже опешили от такой неожиданности и даже на какое-то время стали выть на две октавы ниже. Конан искренне порадовался этому обстоятельству, потому что, в противном случае, недалек был тот час, когда они своим нестерпимым воем превысят его и так не сильно высокий болевой порог звукового восприятия.

В центре оазиса тихонько журчала свежая колодезная вода. Из земли бил ручей и наполнял все пространство вокруг спокойствием пополам с живостью. Конану тут же захотелось бросить все дела и окунуться в прохладный целебный источник, кричать от восторга и плакать, как мальчишка-недоносок. Вдруг за пальмами он увидел грубо сложенную из толстых стволов внушительного размера хижину. В проеме открытой нараспашку входной двери стояла женщина сказочной красоты. От удивления и внезапно нахлынувшего на него ни с чем несравнимого вожделения у Конана перехватило дух, и животный обезьяний вопль застрял где-то между горлом и языком. Такого совершенства он не встречал в своей жизни еще никогда. По сравнению с этой красавицей дочка мельника казалось ему сейчас порождением обыденного сельского примитива и недоразумением от природы. Он медленно три раза втянул в себя наполненный влагой воздух и осторожно пошел по направлению к призывно улыбающейся незнакомке. Варварская кровь кипела, пузырилась и била вулканом, заставляя мышцы живота рефлекторно сжиматься от еле сдерживаемой дикой страсти.

– Так, ладно. На сегодня хватит с творчеством. Честно говоря, испытываю какой-то легкий дискомфорт. Завтра еще что-нибудь напишу. Пойду кататься не велосипеде!

Конан шел по пустыне и с нервным любопытством взирал на расстилавшийся перед ним унылый однообразный пейзаж. Вокруг было так пусто, как, наверное, бывает пусто грешной душе в период ее путешествия в ад. Кругом виднелись лишь нескончаемые желтый дюны, раскинувшиеся во все стороны, на сколько мог видеть взгляд. Солнце припекало. Запас воды был еще достаточно велик, но Конан уже начинал с некоторой толикой беспокойства думать, что ожидает его через несколько дней, если он к тому времени не доберется до заветной цели. Сейчас он держал путь в город Энурез, где у него была назначена встреча с главой регионального отделения гильдии мошенников, которые занимались организацией финансовых пирамид.

Поначалу все шло более или менее ничего. Конан присоединился к каравану, отправлявшемуся в Энурез из порта Бульдожия, в качестве ненавязчивого пассажира с мечом. В качестве оплаты он предложил хозяину каравана свое невмешательство в предполагаемые разборки охранников каравана с грабителями. При этом подразумевалось, что Конан – случись что – закроет глаза на жирную мошну хозяина каравана и не станет его тут же грабить. А если караванщик ему вдруг еще и заплатит, то он самолично расправится с любым грабителем или даже десятком грабителей. И хозяин был вынужден согласиться – под пристальным взглядом сверливших его холодных суровых глаз.

Путешествие началось неделю назад, и три дня все было спокойно. Но после того, как караван втянулся в ущелье Падшего Пони, начались неприятности. В одночасье вдруг разом куда-то пропали все проводники. Следует заметить, что они сразу не понравились Конану, стоило ему лишь бросить на них взгляд. Он даже попытался намекнуть об этом хозяину – дескать, таких глумливых рож он давненько не видал. На что в ответ хозяин лишь усмехнулся, покрутил усы и предложил Конану не учить батьку варить плов.

Конан тогда про себя отметил, что хозяин не слишком умен и не достоин владеть такими богатствами. Но после того, как убежали проводники, беспокойство овладело даже глупым хозяином каравана. Он вызвал Конана к себе и предложил ему поучаствовать в охране своего добра от потенциальных неприятностей и даже пообещал ему доплатить за беспокойство, как только караван прибудет в Энурез. Конан согласился, но настоял на получении задатка в виде нескольких серебряных монет, которые должны были весьма облегчить его муки совести от того, что он помогает купцу практически даром.

Опасения Конана были не напрасны. Как только караван углубился в ущелье, с высоких отвесных склонов на путников покатились громадные камни, и тут же засвистели стрелы. Конан отреагировал мгновенно. Он стеганул плетью своего верблюда и помчался вперед в надежде выйти из зоны гарантированного поражения. Как только избиваемый караван остался за спиной, Конан спрыгнул с верблюда, быстро взобрался по склону и побежал назад – туда, откуда доносились грохот битвы и пронзительные крики сражающихся. Перед его глазами предстала безрадостная картина: от каравана – верблюдов и их наездников – не осталось ничего живого.