… Вопрос о повторном переходе ротой линии фронта детально изучался в штабе дивизии. Зондировались боевые порядки немецких войск, слабые места в обороне. Фургоны и повозки загрузили до предела, и рота стала менее маневренной.

— Как быть? — размышлял начальник штаба.

— Товарищ полковник, — обратился начальник разведки. — В ближайшие дни на вашем участке ожидаются наступательные действия?

— Они у нас каждый день.

— И завтра?

— И завтра.

— Наша рота смешается с отступающими немецкими частями и с ними переберется за линию фронта.

Полковник взвешивал шансы. Обвел пристальным взглядом присутствующих.

— Блестящая идея! — сказал он, помедлив. — Просто великолепная!..

Груженный боеприпасами и продуктами обоз, примкнув к отступающим под ударами советских войск немецким частям, под покровом ночи пересек линию фронта и, незаметно оторвавшись от противника, соединился с партизанской бригадой. Это была самая важная, если не самая трудная часть задания, которая требовала душевной уравновешенности и беспрекословной дисциплины.

К утру разведчики донесли, что пути перекрыты: бронетанковые соединения продвигаются к фронту. Пришлось вновь втянуться в лес. И здесь тревога: с трех сторон рота окружена противником, а позади — трясина. Что делать? На разведку болота ушло одно из отделений. Оно во что бы то ни стало должно было добраться до села Солнечное и привести с собой проводников.

Ваан знал, что до вечера противник ждать не станет.

— Не буду обманывать вас, — начал он, — Мы окружены, связь с бригадой прервана. Знайте: теперь мы один против десяти. Будем биться, ребята!

Настороженная тишина опустилась на лес. Потом прошуршала ракета, и артиллерия стала месить огнем боевые порядки роты. За кустами и деревьями уже видны были первые цепи нападавших.

Серо-зеленая лава, перекатываясь по упавшим, разливалась впереди. Безостановочно стучали пулеметы и строчили автоматы. Смерть гуляла по поляне и по окопам. Вардо подполз к командиру.

— Разрешите доложить… — Шум боя заглушил его голос.

Ваан нагнулся к нему:

— Громче!..

— Разведал командный пункт противника. Можно уничтожить…

— Действуй!..

Затаив дыхание, Ваан следил за Вардо. Вот он уже за бруствером. Боже, как он медленно ползет! На линии атаки он, поднявшись, смешался с солдатами противника. Несколько наших солдат, заметив «вражеского связного», стали стрелять по нему.

«Убьют, — стучит сердце Ваана, — почем зря убьют, наши редко мажут». Но Вардо проскакивает через невидимую стену огня и исчезает. Больше Ваан уже ничего не видит.

Зажав в каждой руке по паре противотанковых гранат, Вардо бежит к командному пункту. Двое офицеров (он не успевает разглядеть знаки различия на погонах) и несколько штабистов следят за ходом боя. Приняв бегущего за своего, они не обращают на него внимания. Но когда он с гранатами бросается вперед, помешать они ему уже не в силах. На месте командного пункта остается лишь черная зияющая воронка.

Ваан видит высокий столб земли и дыма, который клочьями повисает на деревьях.

— Товарищ лейтенант, Вардо выполнил боевую задачу…

— Знаю, — Ваан поднес к глазам бинокль, чтобы скрыть от связного набежавшие слезы.

Ряды противника дрогнули. Что-то паническое заметил Ваан в отходивших цепях противника. Атака захлебнулась. Через несколько минут немцы обратились к осажденным. Громкоговоритель усиливал хриплый голос:

— Слушайте, партизаны! Вы выкрали наших командиров. Верните их, и мы снимем осаду. Даем десять минут на размышление.

Ваан велел принести мегафон. По лесу разлился его мягкий баритон.

— Слушайте! Слушайте! Мы уничтожили ваш командный пункт. Наш конфликт разрешит только сражение.

Бойцы ждали агонии отпущенных минут, знали, как пунктуальны немцы. Тишина готова была взорваться в любую минуту. И она лопнула, как воздушный шар. Разом. Застенали деревья. Вражеская артиллерия била по большому радиусу.

— Марина, ты умеешь стрелять? — спросил Варужан.

— Умею, хочешь, покажу?

— Не хочу, — сказал он, — не стреляй.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Ты девушка, Марина, не убивай…

— Но идет война, Варужан.

— Все равно, — сказал он, — не убивай, хотя бы при мне не надо…

Взвизгнул осколок, и они прижались друг к другу.

Бой длился недолго. Противник неожиданно отступил. Отступил средь бела дня. Раненых оказалось немало, много было и убитых. Роте вскрыли вену.

В эту ночь никто не сомкнул глаз. А враг продолжал воевать с темнотой: ракеты через равные промежутки рвали истерзанную темень леса. Они помогали бойцам в их печальной миссии. Малейшая неосторожность могла привести к напрасным потерям.

Трудились всю ночь. Хоронить армянских партизан оказалось делом сложным: приказано было снять с них фашистскую форму. Они должны были быть преданы земле как советские солдаты.

… Вышедшее за проводниками отделение как сквозь землю провалилось. На рассвете, на краю болота обнаружили труп связного. «Знать бы, с какой вестью он шел к нам? Спасение или…» — боялся даже подумать Ваан.

Рассвело. Сквозь деревья проступил бескровный край неба. Потом на верхушки будто кто-то плеснул розовой акварели. Ваан выглянул из окопа и не поверил своим глазам: всю поляну перед окопами устилали трупы солдат вермахта. Командир ласково взглянул на бойцов.

— Ну, как ты думаешь, отобьемся? — спросил Авагян.

— Знать об этом — твоя забота, политрук, — ответил Чобанян.

— Хотел бы услышать от тебя.

— Выстоим! — заверил Ваан. — Противник пока молчит.

— Ясное дело: прижал к болоту и не наступает на глотку. А нам вряд ли удастся прорваться через кольцо окружения. Боюсь, не под силу.

— У них нападать нет сил, у нас — на прорыв не наберется. Чем это кончится? А где сейчас бригада? Только она может вызволить нас из этой могилы.

— Да, — согласился Ваан. — Или бригада, или случай.

Не успел он договорить, как небо оглохло от гула моторов. Начались обстрел и бомбежка.

— Товарищ лейтенант, Захарченко убит!

Ваан бросился к первому взводу. Сверху полоснула длинная очередь. Ногу обожгло. Боли в первую минуту он не почувствовал. Пуля прошла сквозь мякоть бедра, и рана ритмично булькала.

— Передай политруку, чтобы взял командование на себя, — приказал Ваан. — Найдите санитара, пусть перевяжет…

Самолеты улетели. Окопы дымились. Дымил весь белый свет.

Противник снова ринулся в атаку, уверенный, что теперь-то в окопах ни одного живого партизана не осталось. Но стойко держались окопы. Накопившаяся месть выплеснулась яростным огнем.

— Стреляй, Марина, — крикнул Варужан, — стреляй!

— Как?

— Да, Марина, нас стало меньше. Теперь и ты на счету…

Бой продолжался.

— Ребята! — взвизгнул вдруг Патефон-Арсен, — теперь прямо в тартарары, ребята!..

— Что ты мелешь, чурбан?! — цыкнул кто-то на него.

— Не могу! Смерть в глаза смотрит…

— Да заткнешься ты или… — двое бойцов бросились к нему.

— Все ложь! Ложь! Одна смерть — правда. Умираю!

— Товарищ политрук, Арсен свихнулся, что делать?

Арсен поднялся, вырвался из рук, повел вокруг невидящими глазами и, гонимый неведомой силой, побежал в сторону противника.

— Ложь!..

Засвистели пули. Набрав полную грудь свинца, уже умирая, он повернулся лицом к своим и побежал обратно. Взбежал на бруствер и во весь рост рухнул в окоп.

В разгаре боя бойцы не сразу заметили замешательство врага. Немцы, как ошпаренные, отпрянули. Бригада пришла на помощь.

Выскочив из окопов, бойцы обнимались с братьями по оружию. Генерал Каратов пожал руку прихрамывающему командиру.

— Рад вас видеть! Очень рад!

— Спасибо, товарищ генерал, вовремя подоспели, — взволнованно благодарил Ваан, — а как вы узнали, где мы?

— Их авиация навела. Уж больно долго бомбили этот участок леса. Мы и решили, что своих они так молотить не станут. К слову, — добавил, помолчав, генерал, — восемь ваших бойцов сегодня утром были взяты в плен и расстреляны по ту сторону болота. В селе Солнечное.