— Что это? — спросила она, хотя все поняла. Чего-то ей вкололи. Ну и что? Зачем было пугать — по телевидению, по радио, в школе? Вкололи, и ничего. Нормально все.

— Что надо, — ответила девчонка. — Меня Любой зовут. А тебя?

— Лодкой ее зовут, а не Любой, — вмешался парень.

Настя повернула голову и увидела паренька лет двенадцати, в «кенгурухе» с надписью NIRVANA, спортивных штанах, чистенького такого, стриженого, светловолосого мальчика с румянцем во всю щеку.

Люба, или Лодка, как назвал ее паренек, совсем не походила на обитательницу подвалов. Короткая кожаная юбочка, черные колготы, черные же стильные ботиночки, вполне приличная кофточка. Волосы черные, до плеч.

— А что вы здесь делаете? — спросила Настя первое, что пришло в голову.

— Толстый! — крикнула Люба парню. — Ты что здесь делаешь?

— Оттягиваюсь, — важно ответил Толстый, никак не соответствующий своей кличке. — А ты? — он посмотрел на Настю.

— Я? Я вроде бы тоже.

— Где это тебя так разрисовали? — Люба смотрела на покрытые синяками Настины руки. Рукава рубашки были закатаны, и миру открывалось довольно неприятное зрелище.

— Где? — Настя потрясла головой. Голова не болела. — Так, случайно. А вы кто?

— А ты кто? — спросил в свою очередь Толстый.

— Настя.

— О, прикол! Ништяк! Все сказано! Настя! Очень приятно!

— Заткнись, пидор! — резко оборвала его Люба.

— Иди на хуй, — лениво огрызнулся Толстый.

— Ночевать-то есть где? — спросила Люба.

— Есть.

— Далеко?

— А мы где?

— Отлично, — Люба похлопала ее по плечу. — Молодец. Наш человек. Удолбалась в умат. С родителями живешь?

Настя хотела было сказать правду, но что-то ее остановило. Хватит с нее вчерашней истории.

— Да, — просто сказала она.

— Ништяк. И как они? Ничего? Ну, я в смысле кайфа?

— Ничего, — ответила Настя, не совсем понимая, о чем идет речь.

— А деньги тебе нужны?

— Деньги?

Настя с трудом поддерживала нить беседы. Ей было очень хорошо, впервые за последние ужасные сутки она полностью расслабилась, не нужно было притворяться, играть, контролировать себя, следить за каждым жестом и словом. Хотелось говорить, рассказывать, она вспомнила массу замечательных, жутко смешных историй, и в то же время можно было и не говорить — такой покой воцарился в душе. О чем это она? О деньгах? Что-то не похоже, чтобы у Любы были деньги.

— Деньги? — Настя полезла в карман. — Да у меня этих денег...

Однако, кроме ключей и смятого паспорта, недавно полученного, но уже имевшего более чем несвежий вид, в карманах ничего не было. Она вспомнила вдруг, что была у нее еще и сумочка, маленькая такая... Забыла... Где-то забыла...

— Не ищи, — вдруг сказала Люба. — У тебя было немного, я взяла. Вмазку-то на халяву никто не даст. Сама знаешь.

— А сколько там было? — спросила Настя. Она не помнила, оставляла деньги этим бандитам или нет. Если нет, то тысяча должна была остаться. Хотя кто сейчас ей скажет — были у нее доллары, не были. Конечно, у бандитов все.

О том, что с ней произошло ночью в бандитском притоне, Настя помнила весьма смутно, и ей хотелось об этом скорее забыть. Уж очень страшными были воспоминания.

— Все твои деньги ушли. Извини. Жизнь тебе спасали. Без нас кеды бы уже отбросила. На лестнице.

— А что вы тут делаете-то? Живете? — спросила Настя. О деньгах ей говорить не хотелось.

— Ага, — ответил Толстый. — Делать нам больше не хрен, жить тут. Счас придут хозяева, мы и свалим.

— А кто хозяева?

— Инвалид один. Увидишь. Работу закончит и придет, — сказала Люба. — Так деньги-то нужны?

— А что, у тебя их много?

— Просто работу хочу тебе предложить. Ты сегодня что собираешься делать?

— Сегодня? Домой, наверное...

На самом деле ей никуда не хотелось ехать. В кармане ни копейки, значит, надо как-то крутиться, добираться ночью до Приморской. Она почему-то думала, что сейчас ночь. Да и чувствовала она себя какой-то расслабленной. Посидеть бы еще или вот полежать.

— Отмыть тебя нужно, — деловито заметила Люба. — А там, глядишь, и в люди выйдешь.

Глава 12

— Да, — продолжила Люба. — Время еще детское. Может, и сегодня заработаем. Ну, я-то точно, а вот ты... Что с тобой делать?

— А что со мной такое?

— Надо тебя одеть, почистить. С такими синяками. Хотя... Может, оно и к лучшему. — Люба с интересом разглядывала Настю, как покупатель товар в магазине. — Получше тебе?

— Все нормально.

В это время кто-то застучал по железу. Три удара, потом еще три.

— О, Инвалид явился. — Любка вскочила. — Толстый, открой.

— А кто это — Инвалид? — спросила Настя.

— Сейчас увидишь. Он тебя и определит.

Толстый, выйдя из круга, куда падал свет лампочки, исчез в темноте. «А что?» — думала Настя. Полная свобода. Инвалид определит. А что еще ей делать? Пусть, пусть определит, посмотрим, что из этого получится. Что еще ей остается? В крайнем случае, всегда можно домой свалить. В любое время. Ведь ее никто не ждет, никто за нее не волнуется.

У нее не было ни сил, ни желания сопротивляться чему бы то ни было, даже словесно. Тем более что эти ребята вызывали у Насти симпатию. Ей было занятно, чем закончится сегодняшняя встреча. Да и правда, ведь они ее действительно спасли. Хорошие люди.

Лязгнуло железо, раздались громкие шаги, и в круг света вошел Толстый. Он улыбался.

— Вся банда приперлась, блин.

Из-за его спины появился такой же маленький, но в сравнении с Толстым немощный, худой, с бледным, истощенным лицом паренек. Одет он был в какие-то отвратительные обноски. Трикотажная серенькая кофточка, домашние тапочки, брючки, словно появившиеся откуда-то из тьмы веков.

Он окинул быстрым взглядом компанию, сидящую на толстых трубах парового отопления, только теперь Настя поняла, где они расположились, и сказал голосом начальника:

— Торчите, суки?

— Это Инвалид, — представила его Люба. — Суровый человек. Ты его не зли.

— Прикалываешься? — Инвалид зло посмотрел на Любу. — Будешь трендеть, уши на жопу натяну. Ты кто? — Он быстро перевел взгляд на Настю.

— Я? В общем-то... Настя.

— Понятно, — Инвалид повернулся к ней спиной и крикнул в темноту:

— Чего там застряли?

На крик вышли несколько человек. Настя, по мере их появления из мрака, отметила про себя, что все они дети, в том числе и этот странный мальчик Инвалид. Чуть постарше Толстого, может быть. Но помладше ее, Насти. Они с Любой, наверное, были в этой компании самые взрослые.

— Давай вперед.

Инвалид вытолкнул в центр маленького круга, образованного пришедшими детьми, парнишку, хиленького, востроносенького, в ярком спортивном костюме и белых кроссовках.

— Кто первый будет разбираться?

Все молчали. Настя с интересом наблюдала за происходящим. Это что же, суд чести, что ли?

— Хряк, вмажь ему!

Один из пацанов, покрепче остальных, вышел вперед и неожиданно зло и сильно ударил хиленького кулаком в лицо. Тот не упал, выдержал удар, мотнув в сторону головой. Изо рта у него потекла кровь, капая на грудь и оставляя на куртке темные пятна.

— Будешь, сука, деньги от товарищей ныкать? — Инвалид удержал занесенную снова руку крепыша и обратился к его жертве:

— Будешь?

— Не-е, — промычал паренек, и Настя не услышала в его голосе ни страха, ни раскаяния.

— Давайте, пацаны, — сказал Инвалид и, подойдя к Любке, присел рядом с ней на трубу.

Пацаны, дождавшись команды, кинулись на окровавленного паренька и начали его метелить. Неумело, размахивая руками, тратя много сил впустую и мешая друг другу, но все-таки очень ощутимо. Осужденный упал на земляной пол, его пинали ногами, перекатывали на спину, чтобы он открыл лицо, в которое каждый норовил попасть.

— Хорош, — скомандовал наконец Инвалид. — Хорош. Вставай, Рэппер.

Тот, кого назвали Рэппером, медленно поднялся. Смотрел он прямо, и во взгляде его по-прежнему не было ни боли, ни испуга. Видимо, подобные экзекуции не являлись для него редкостью.