— Давид, ты, наверное, думаешь, что ни на что не годишься и не в силах показать людям Божью любовь, потому что не можешь выучить их язык, или потому, что не можешь произвести на них достойного впечатления. На самом же деле учителя тобой восхищаются. Они никак не могут понять, какая сила заставляет тебя появляться на каждом занятии, когда любой другой на твоем месте уже давно бы все это бросил. Они никак не могут понять, откуда у тебя берутся на это силы.

Оле положил руку мне на плечо и добавил:

— Ты знаешь, почему Бог дал способности к языкам мне, а не тебе?

— И сам же ответил на собственный вопрос. — Потому что Бог знал — у меня никогда не хватило бы терпения, как у тебя, чтобы не бросить все. Ты выучишь пушту, Давид. Ты его обязательно выучишь.

— Спасибо, Оле, — сказал я. — Я сейчас немного расстроен, но с Божьей помощью я не сдамся.

— Хорошо, — улыбнулся он. — Я буду за тебя молиться.

Его слова часто вдохновляли меня.

Одним из предметов, требуемых по программе, было чтение. Чтение даже простых предложений на пушту с его витиеватыми арабскими буквами давалось мне очень тяжело. Я так сильно хотел научиться читать, но успехи мои были невелики. Однако, несмотря на мои черепашьи темпы, у меня появилось горячее желание читать Новый Завет на пушту. С моими способностями казалось просто глупым приступать к такой задаче хотя бы до тех пор, пока я не научусь читать получше, но я решил, что в любом случае попробовать стоит.

Господин Мунсиф, который занимался со мной дополнительно, был единственным человеком, к которому я мог обратиться с подобной просьбой. На протяжении нескольких недель я молился об этом — мне не хотелось его обидеть и не хотелось, чтобы он подумал, что я злоупотребляю его дружбой.

Одним осенним вечером, после занятий, господин Мунсиф и я сидели в зале, мирно беседуя за чашкой чая и угощаясь орешками с изюмом. Он сидел в плетеном кресле напротив нас с Джули, и присутствие этого человека придавало достоинство нашей довольно скромной комнате. Солнце исчезло из виду, закатившись на западе, и тени, наполнявшие комнату, смягчались теплым светом лампы. Я решил, что это подходящий момент для задушевного разговора.

Осторожно подбирая слова, я рассказал ему о своем давно сдерживаемом желании научиться читать Библию на пушту. В конце концов я спросил его, не поможет ли он нам в этом.

Я заметил, что глубокие эмоции, которых я не мог объяснить, отразились на лице моего очень сдержанного друга. Я внимательно следил за его темными глазами. На долю секунды я испугался, что зашел слишком далеко и пересек границу, поставив нашу дружбу на грань разрыва.

— А у Вас есть эта Книга, Давид?

— Да, есть.

Он явно пытался справиться со своими эмоциями. Дважды он начинал говорить, но не мог закончить. Затем он осторожно сказал:

— Давид, уже больше двух лет я ищу Святую Библию на своем родном языке, потому что сам давно хочу ее прочитать.

Я был так поражен его словами, что ничего не мог сказать в ответ. Время остановилось. Оглядываясь назад, я знаю, что снова прошел бы весь мир ради одного этого мига, когда мы поняли, что возникшая между нами крепкая дружба была предопределена судьбой.

Очень осторожно он сформулировал свой ответ:

— Конечно, Давид, я с радостью научу вас читать ее.

Два последних месяца 1977 года быстро пролетели в занятиях с господином Мунсифом. А так как в январе и феврале студенты Кабульского университета уходят на каникулы, мы с Джули решили провести шесть из этих восьми недель в Джелалабаде — пуштунском городе, находящемся в трех часах езды на восток от Кабула и на расстоянии часа езды от знаменитого Хайберского прохода. Нам хотелось пожить некоторое время в Джелалабаде для того, чтобы попрактиковать свой пушту, поскольку основным языком Кабула был дари. Разница между погодой в Кабуле и Джелалабаде зимой такая же, как разница между Чикаго и Вест Палм Бич^[10]. Высота окруженного горами Кабула — тысяча восемьсот метров над уровнем моря, в то время как Джелалабад находится на высоте шестисот метров над уровнем моря и имеет идеально теплый климат для зимнего отдыха.

Вскоре после этого мы узнали, что в связи со своей временной работой господин Мунсиф тоже будет в Джелалабаде примерно в то же самое время. Мы все втроем обрадовались тому, что даже в отпуске у нас будет возможность продолжать занятия.

У господина Мунсифа в Джелалабаде был друг, который по своей доброте предложил нам с Джули остановиться у него. Он выделил нам одну комнату, а господину Мунсифу — другую. И мы ему были за это очень признательны.

Практически все свободное время в Джелалабаде мы проводили за чашкой чая, беседуя с господином Мунсифом о жизни. Он постепенно поверил мне, что у него есть серьезные враги. Когда он преподавал в университете, одна влиятельная семья оказала на него давление, чтобы он изменил отметку их сыну. Господин Мунсиф отказался. Против него были выдвинуты ложные обвинения, и его уволили с престижной должности в университете. Но и этого им показалось мало — эта семья до сих пор держит на него злобу и ищет повода отомстить.

После нескольких недель, проведенных вместе, у меня создалось впечатление, что свободолюбие господина Мунсифа и его желание видеть свою страну независимой наверняка «поспособствовали» тому, что у него появилось немало и политических врагов. Однажды меня осенила мысль, что эти враги могут использовать наши с ним отношения против него, потому что я иностранец. Иностранцев часто необоснованно обвиняют в причастности к шпионажу и подозревают всех, кто имеет с ними хоть какие-нибудь контакты. То, что моя любовь к этому народу могла быть так превратно истолкована, испугало и разозлило меня. Буря беспокойства наполнила мои мысли тревогой, и я уже не мог уснуть. После глубокого размышления и молитвы я решил, что мне нужно прямо поговорить на эту тему с моим другом.

Мне хотелось поговорить с ним по этому поводу один на один, и поэтому однажды вечером мы взобрались на вершину холма. Перед нами раскинулась залитая солнцем панорама города. Мы говорили с ним об очень личном, о том, что можно доверить только верному другу.

Я начал разговор:

— Вы знаете, господин Мунсиф, как сильно Вы дороги для нас с Джули, но наша дружба может причинить Вам и Вашей семье большие неприятности. В любое время, если почувствуете, что наше общение может быть опасным для Вас и Вашей семьи, объяснять ничего не нужно. Нужно просто прервать с нами всякие отношения. Мы все прекрасно поймем.

Он улыбнулся и пристально посмотрел мне в глаза, прежде чем ответить:

— Спасибо, Давид. Если когда-нибудь такая ситуация возникнет, в которой нам лучше будет не видеться, я буду помнить о Ваших словах.

Тогда я рассказал ему о том, как Бог привел нас с Джули в Афганистан. Я рассказал ему, что изучал Инджил (Новый Завет) на греческом и Ветхий Завет — на древнееврейском.

— Вы действительно изучали Святую Книгу на языке оригинала? — спросил он с некоторым недоверием.

— Да, — ответил я.

Я снова заговорил о том, как Бог привел нас в эту страну, потому что для господина Мунсифа понятие о том, что Бог может сам лично нас направлять, было незнакомо. Я попытался объяснить ему, как Божий Дух может указывать нам путь, я рассказал ему о том, что Он говорил к людям, таким как Моисей и Петр, и направлял их во всех делах и поступках. Из наших разговоров я знал, что господин Мунсиф походил на Корнилия из Книги Деяний — человека, боящегося Бога, который молился Богу, хотел знать больше о Боге, и постоянно о Нем говорил.

Мы провели на холме незабываемое время — те минуты были освящены присутствием Бога, между нами были такие доверие и открытость, которые друзья никогда уже не могут забыть. Спускаясь с горы, я с особенной силой осознавал, что Бог был рядом с нами. Я также знал, что Он сблизил людей из двух противоположных миров с определенной целью. У меня было отчетливое понимание того, что я встретился с удивительным человеком, которого Бог привел в мою жизнь для того, чтобы изменить меня и сделать меня лучше. Я дал себе молчаливый обет, что буду стараться изо всех сил оправдать это доверие.