В этот день нам предстояло осуществить непростую задачу — продать наших мулов на базаре. Стоило только нам с Бобом, Томом и Оле начать торг, как мы сразу же поняли, что торговля мулами — дело невыгодное. Особенно для иностранцев, которые уже закончили свой переход через Гиндукуш. В начале нашего пути местные жители знали, что нам без мулов никак не обойтись. В конце пути они, опять же, прекрасно понимали, что нам эти мулы ни к чему. После целого дня торговли нам пришлось робко сознаться женщинам, что мы продали мулов за треть той цены, которую заплатили за них в начале пути.

Возвращаясь в Кабул на автобусе, Джули и я окунулись в воспоминания нашего перехода через горы, который длился двадцать один день.

Физически я так хорошо себя не чувствовал со школы, с тех пор как занимался бегом. У меня не было никаких проблем с легкими.

Духовно время, проведенное в общении с верующими людьми, которые молились и работали вместе, вдохновило меня. Я был рад, что мы смогли помочь встретившимся на пути людям и рассказать им о Боге. Я был счастлив.

Наш «напряженный и изнурительный» отпуск придал мне новые силы.

Возвратившись в университет, я приступил к изучению пушту с еще большей энергией. Эта энергия была очень к месту, потому что пушту не стал ни на йоту легче за время моего отсутствия. Тогда я даже не подозревал, что человек, который помогает мне в изучении языка, станет невероятно значимым в моей жизни.

Глава восьмая

Верный учитель

Каждое утро я чистил зубы под издаваемые магнитофоном звуки пушту. Дома я постоянно ходил в наушниках, повторяя за диктором предложения. Я засыпал, убаюкиваемый словами пушту: «яблоко, яблоко, банан, банан» и названиями других фруктов.

Моими постоянными спутниками были записная книжка с фонетическими и грамматическими правилами, словарик и карточки с короткими предложениями. Я занимался пушту постоянно. Идя по дороге, я запросто мог обо что-нибудь споткнуться, погруженный в заучивание слов. По той же причине каждая поездка на велосипеде превращалась для меня в настоящее приключение.

Однажды я увидел ветку бананов, висевшую у входа в небольшую лавочку. Меня озарила мысль: “Вот она, великолепная возможность применить свои новые познания на практике. Я только вчера вечером выучил, как сказать на пушту «банан» ”. Радуясь представившемуся случаю, я подошел к продавцу и обменялся с ним обычными приветствиями:

— Мир Вам.

— И Вам тоже, — ответил он.

— Как Ваше здоровье? — спросил я.

— Спасибо, хорошо. А Ваше?

— Тоже хорошо.

После обмена приветствиями, которые я уже хорошо знал, я смело сказал: «Став ду зарл кала пу тсо да?». Я полагал, что спросил: «Почем Ваши желтые бананы?». Но, взглянув на растерянное лицо продавца, я понял, что, наверное, что-то не очень четко произнес.

Я твердо для себя решил ни на что не показывать пальцем, а употреблять слова, потому что, тыкая пальцем, язык не выучишь. Поэтому я снова повторил свой вопрос на пушту, только уже чуть-чуть погромче.

Но продавец уставился на меня и отрицательно помотал головой.

Двое чумазых мальчишек, стоявших слева от меня, прыснули от смеха. Продавец вежливо отвернулся в сторону, тоже стараясь сдержать смех.

Пряча залившееся краской лицо, я пробормотал: «Спасибо. До свиданья» и моментально растворился в уличной толпе. Возвращаясь домой с базара, я погрузился в воспоминания тех дней, когда был в команде по легкой атлетике. «Я не сдался тогда, не сдамся и сейчас», — тихо бормотал я себе под нос. Тогда это была гонка на выносливость, сейчас — это состязание с пушту, и я был полон решимости победить во что бы то ни стало.

В течение шести недель я старательно занимался на курсах разговорного пушту при университете. Моя преподавательница, доктор Малгари, относилась ко мне с большим терпением. Эта женщина отличалась высоким профессионализмом и рациональным подходом. Когда она объявила, что на следующем занятии будет устный экзамен, я сразу же стал усиленно к нему готовиться. Моей задачей было любой ценой не завалить этот экзамен.

В день экзамена я пришел в класс на двадцать минут раньше и сел за парту, чтобы еще раз все повторить. Оле, молодой и очень способный шведский лингвист, с которым мы вместе ходили в поход, и еще один студент из Японии зашли в класс прямо перед звонком. Когда вошла доктор Малгари, мы все встали, приветствуя ее. Она поздоровалась с нами на пушту, затем мы сели на свои места прямо напротив нее. Она начала с меня. С едва заметной улыбкой она обратилась ко мне, употребив арабский вариант моего имени.

— Добрый день, Дауд.

— Здравствуйте, доктор Малгари.

— Во сколько Вы сегодня встали? — спросила она меня.

Я уставился на нее, панически пытаясь вспомнить нужное слово. Она еще раз повторила свой вопрос. Я мучительно осознавал, что на меня смотрят мои одноклассники, но все равно не мог понять, о чем она меня спрашивает.

— Скажите, пожалуйста, где Вы живете?

Детский вопрос, но по крайней мере я смог его понять. «Карте Чар, но как же мне построить предложение, чтобы правильно ответить?— подумал я про себя. — Ну, пожалуйста, вспомни». Я склонил голову, усиленно роясь в памяти, затем вздохнул, снова поднял голову и, чувствуя, что краснею, заикаясь ответил: «Карте Чар».

Мой односложный ответ отразился улыбкой надежды на лице нашей преподавательницы. Заглянув в конспект, она задала мне следующий вопрос:

— Дауд, Вы уже пообедали?

Молчание.

Ей пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем я смог ответить «Хо» (да).

Я вытер вспотевшие ладони. Мне так отчаянно хотелось ей сказать, что я готовился, стараясь изо всех сил.

— Что Вы ели на обед? — продолжала она.

К этому времени я так переволновался, что уже не мог вспомнить, как на пушту «обед», не говоря уже о супе или салате.

— Давид, Вы могли бы описать это здание? — спросила она еще раз. Затем, видя мое красное вспотевшее лицо и трясущиеся руки, она, смилостивившись надо мной, прекратила экзамен и сказала: «Ничего страшного. Мы попробуем в другой раз».

«Ну почему? Почему? Почему?» —думал я, совершенно расстроенный. Мне хотелось закричать, или заплакать, или сделать еще что-нибудь в этом роде. Я так хотел говорить с афганцами на их родном языке, ну так почему же я ничего не мог выучить?

Когда экзамен закончился и для двух других студентов, мы поднялись, прощаясь с нашей учительницей. Наконец-то мы были свободны, и я поплелся к выходу. Меня захлестнуло отчаянье. Я остановился, разглядывая студентов. Каждый из них направлялся по своим делам. Одни шагали по мощеным дорожкам, читая книги, другие разговаривали с друзьями, облокотившись о стену здания.

Я тяжело вздохнул и подумал: «Все они, несомненно, учатся гораздо лучше меня». Затем я прошептал: «Боже, Ты видишь всех этих студентов? Ты видишь, как я люблю афганцев?». С болью в сердце я продолжал: «Но разве я смогу когда-нибудь им рассказать о том, как сильно Ты их любишь?».

Тихие слова заполнили мое сознание:

«Ты правда любишь этих студентов?»

— Ну, Господи, Ты же знаешь, что да.

«Ты действительно их любишь?»

— Боже, Ты знаешь, что я люблю их, — прошептал я вполголоса.

Я подумал, что этот диалог слишком уж начинает напоминать

разговор апостола Петра с Иисусом Христом на берегу Галилейского озера две тысячи лет назад.

«Любишь ли ты их настолько, чтобы продолжать биться головой об этот язык, непробиваемый, как каменная стена? Готов ли ты настойчиво продолжать двигаться вперед даже тогда, когда кажется, что это замкнутый круг? Любишь ли ты их настолько, чтобы не сдаться?»

Прежде чем я смог что-нибудь ответить, ко мне подошел мой одногруппник Оле, свободно говоривший на пяти языках. Зная, что я завалил экзамен, он сказал: