Бенкендорф направил донесение Алексеева Чернышеву. Чернышев — главнокомандующему войсками на Кавказе барону Розену. Розен — Вельяминову. Вельяминов лично выехал в Пятигорск, не стал трогать вконец одряхлевшего Энгельгардта, устроил Унтилову очную ставку с Алексеевым и разобрался в точности донесений жандармского офицера. Выяснилось, что лично сам Алексеев не видел пьяным Унтилова, а пользовался всего лишь слухами. Алексеев также не мог назвать свидетелей, которые подтвердили бы, что заместитель коменданта Унтилов брал взятки вместе с городничим Устиновым.

Вельяминов обстоятельно расследовал и обвинения, предъявленные братьям Бернардацци. В рапорте главнокомандующему Розену Вельяминов писал, что на оборудование самого Елизаветинского источника и его галерею в общей сложности «употреблено 2272 руб. 347вКоп.», а «каменная беседка в публичном саду построена в 1830 году по предписанию ген. от кавалерии Емануеля от 16 апреля 1830 г. №> 285, употреблено 1398 руб 25 коп.». При этом Вельяминов подчеркивал, что жандармский майор, указывая фантастическую сумму, затраченную на Эолову арфу (12000 руб.), не удосужился даже взглянуть на сие сооружение: пишет в донесении, что она четырехколонная, в то время как она всегда была восьмиколонной...»

Обвинение в нечестности архитекторов Бернардацци было тяжело пережито братьями, которые своим трудолюбием и бескорыстием снискали всеобщее уважение. Иосиф заболел и слег.

В тридцатые годы почти каждое лето в Пятигорск приезжал заниматься врачебной практикой доктор штаба Кавказской линии Николай Васильевич Майер, маленького роста, с большой коротко остриженной головой, высоким крутым лбом и большими выразительными глазами.

В первый свой приезд он прежде всего нанес визит главному административному лицу лечебных учреждений Федору Петровичу Конради. Тот любезно усадил коллегу, стал выспрашивать, откуда гость. Николай Васильевич рассказал о себе. Родился в Петербурге в семье комиссионера книжной лавки Академии наук. Закончил высшее медицинское учебное заведение, стажировался у опытных столичных специалистов. А потом был направлен на Кавказ в распоряжение командующего Линией генерала Вельяминова. Тот определил его штабным лекарем. Вот и все.

Конради, внимательно всмотревшись в приехавшего» вдруг весело сказал:

— А я ведь с вашим батюшкой Василием Генрихов вичем был дружен. И, знаете ли, на какой почве сошелся?.. Ваш отец был единственным в Петербурге книжным комиссионером, который, пользуясь заграничными связями, выписывал из Европы литературу по всем областям науки и искусства. В лавке всегда было много ученого мира. Батюшка ваш был полиглот, каждому покупателю мог предложить что-то интересное. А я, знаете ли, часто заходил в лавку вашего батюшки, был постоянным его клиентом. Василий Генрихович разрешал порыться на полках и даже водил меня в свой книжный склад, чтобы отыскать нужное издание.

Конради был рад встрече с сыном петербургского библиофила и выразил готовность оказывать ему всяческую помощь.

— Вообще-то я приписан к военному госпиталю, но хотелось бы из-за финансовых трудностей заняться частной практикой, лечением гражданского населения,— сказал Николай Васильевич.

— Пожалуйста, ведите прием у себя на квартире* выезжайте на вызовы,—охотно согласился Федор Петрович.

От Конради Майер пошел к главному врачу военного 8 Заказ № 372 217

госпиталя Якову Федоровичу Рсброву, брату известного на Кавказе помещика — шелковода и владельца домов в Пятигорске и Кисловодске Алексея Федоровича Реброва. Доктор Ребров оказался человеком приятным, добродушным, он познакомил гостя с молодым ординатором Иваном Егоровичем Барклаем де Толли, повел показывать офицерские палаты. Здесь была большая скученность, и поэтому многие состоятельные офицеры жили на частных квартирах. Яков Федорович повез Майера на гору Горячую в бывшую оборонную казарму, в которой был размещен солдатский госпиталь. Тут было еще хуже. В огромных комнатах стояло по тридцать коек, в узких проходах между ними можно было протиснуться еле-еле. Тяжелый запах ран, медикаментов, несвежего белья, изможденные раненые и больные...

Прожив несколько дней в ресторации, Майер нашел для себя квартиру. Первую половину дня проводил в офицерском госпитале, в доме Орлова, вторую — вел прием у себя на квартире.

По городу пронесся слух, что приехал новый доктор, который лечил в Ставрополе штабных офицеров и генералов и даже самого Вельяминова. К Майеру повалили пациенты. Многие, побывавшие у него на приеме, отзывались о нем восторженно: умен, разносторонне образован, владеет иностранными языками, а его советы больным помогают как нельзя лучше. Особым авторитетом Майер стал пользоваться у женщин. Вроде бы не атлет и лицом некрасив, а прелестный пол других докторов и знать не желал.

А когда нового доктора стала посещать самая очаровательная гостья Вод московская госпожа Мансурова и, более того, «водяное общество» увидело врача и пациентку гуляющими каждый вечер под руку в Емануелевском парке, в ресторации, у Машука, разговорам было дано достаточно пищи.

Столь явная дружба на виду у многих ревнивых почитателей красоты госпожи Мансуровой сослужила Майеру дурную службу. И вдруг неожиданно прелестница уехала в Москву, не закончив лечебный курс. Завистники были удовлетворены.

Репутация доктора окончательно была подорвана. Знать, лечащаяся в Пятигорске, стала говорить о том, что Майер по образу мыслей опасный вольнодумец, материалист. В личных беседах преподносит «горькие и

едкие лекарства», позволяет себе осуждать лиц, власть предержащих.

Масла в огонь подлил ночной вызов на квартиру генерала Сергеева, у жены которого приключились колики в животе. Николай Васильевич внимательно осмотрел генеральшу и, выспросив, какую пищу она употребляла в ужин, пришел к заключению, что госпожа объелась пирожным, прописал ей слабительное.

Кто-то написал жалобу в Петербург лейб-хирургу статскому советнику Енохину о том, что лекарь Майер ведет себя на Водах «дурно и несообразно человеколюбивому и добро мыслящему врачу. Он сделал оскорбление генерал-майору Сергееву, не подав нужного пособия жене его, мучавшейся целую ночь от жестоких колик». Пошли слухи о том, что генерал Сергеев якобы подал рапорт военному медицинскому начальству, в коем изложил свои претензии к Майеру.

Неприятностям, казалось, не будет конца. Николай Васильевич как-то был приглашен на квартиру князя Суворова, на Воды приехавшего. Речь зашла о религии, о боге — всесильном спасителе от всех бед и несчастий. Доктор засмеялся: бога, как представляют его себе люди, невидимого, живущего на небесах, не было и нет. Настоящий бог — это человек, властелин и преобразователь природы и общества. В руках людей их судьба. И только они способны искоренить зло и утвердить добро. К примеру, излечить болезни.

Присутствовавший во время беседы щеголеватый штабс-капитан Наумов побагровел, с ненавистью взглянул на доктора, потребовал прекратить разговор о всевышнем и в тот же вечер отправил донесение в Третье отделение императорской канцелярии...

Летом 1836 года в верхней части города, у небольшого побеленного известью дома, где жил Майер, остановилась повозка. В открытое окно Николай Васильевич увидел, как кучер, пожилой отставной казак, помог выйти из повозки высокому, худому прапорщику, который пошатываясь сделал два шага и остановился — дальше идти не мог. Кучер подхватил его под руку и повел к калитке. Хозяйка дома, кормившая кур, замахала рукой незваным гостям:

— Фатера занята, проезжайте дальше.

— Здесь квартирует мой друг, я к нему,—слабым голосом сказал прапорщик.

«Да это же Бестужев!»—чуть не вскрикнул Майер, выскочил на улицу, распахнул калитку.

— Боже мой, Александр Александрович, какими судьбами?— всплеснул доктор руками, со скрытой тревогой глядя на черное, с ввалившимися глазами лицо товарища.

— Вот видите, Николай Васильевич,— кожа и кости,— с трудом ответил Бестужев и улыбнулся сухими, потрескавшимися губами.