Профессор Ферн, покончив с электробритьем и выпроводив развлекавшего его во время этой несложной операции полуобиженного президента, минута в минуту поспел к своему патрону. Господин Докпуллер, увидев входящего советника, лишь молча прикрыл глаза и слегка кивнул головой. Профессор Ферн понял: выбор сделан.

— Конечно, — сказал профессор Ферн, — ему можно довериться… Не "железный болван"… (Это мало лестное прозвище так и осталось за генералом Ванденкенроа, не сумевшим оправдать доверия господина Докпуллера.)

Профессор Ферн, видимо, хотел еще что-то сказать. Господин Докпуллер, даже не открывая глаз, сразу же это почувствовал: они умели отлично понимать друг друга без слов!

— Ну? — спросил Докпуллер и посмотрел на советника.

— Как бы сказать… — несколько замялся Ферн. — Не слишком ли наивна его вера в то, что на нас нападут?

— Наивна? — переспросил Докпуллер и пожевал губами. Его маленькие глазки вдруг заблестели. Случалось это с ним редко, и Ферн понял, что вопрос очень занимает хозяина. — Наивна! — повторил он с усмешкой. — Что ж, нам нужна наивность! Хватит с нас умников! Только болтают!..

Господин Докпуллер замолчал, точно отдыхая после такого, столь необычного для него потока слов. Но Ферн видел, что возбуждение старика еще не улеглось.

— Да, Ферн, наивность — это то, чего нам не хватает. Мы знаем: на нас не нападут. И вот ждем, медлим, откладываем: не сегодня, а завтра… не завтра, а через год… — Докпуллер посмотрел на советника: понял ли? Ну конечно же Ферн понял, что речь идет об атомной бомбе. Но повелитель не любил ни произносить, ни слышать это слово. Ферн не подозревал хозяина в мягкосердечии: просто старик избегал всего, что могло напоминать о смерти. Если уже приходилось планировать ликвидацию нескольких миллионов людей, следовало это делать осторожно, щадя нервы господина Докпуллера.

И все же неприятное слово, даже и не произнесенное, как бы неслышно повисло в воздухе и расстроило господина Докпуллера. Внезапно он закричал тоненьким старческим голосом, шамкая, брызгая слюной:

— Они не нападут? Напали! Больше тридцати лет как напали! Вторглись! Вторгаются! В мою жизнь! в мои дела! — Он сжал свои маленькие сухие кулачки и потряс ими.

— Вам вредно волноваться! — озабоченно подскочил к нему Ферн.

Господин Докпуллер, вспомнив предписание врачей, вдруг сник так же мгновенно, как и загорелся. Глаза его погасли, обмякшее тело провалилось в кресло, пальцы разжались… Он передохнул минуту-другую и мрачно сказал:

— Их пятилетки хуже бомб… — Пожевал, прикрыл глаза и совсем торжественно закончил: — Нам нужен вождь наивный… Я поддержу…

11. Посрамление Цицерона

Господин Бурман, конечно, не мог знать все об успехах своего соперника, но "политический" нюх подсказывал Бурману, что ведется подкоп. Вот почему он не выходил из полосы дурного настроения. Кроме того, у господина Бурмана была больная печень. Он только сам никак не мог понять: портится ли у него настроение от больной печени или печень болит от плохого настроения?

И вдруг фортуна поднесла ему неожиданный подарок. День, оказавшийся для господина Бурмана впоследствии столь примечательным, вначале ничем не выделялся. Так же тускловато светило осеннее солнце, невозмутимо-бессмысленно смотрели со стен надоевшие великие предшественники и капризничала надоевшая печень. И вдруг — это письмо!

— Прочтите, прочтите, господин президент! — восторженно сказал секретарь Фреди Джофаредж, вручая Бурману письмо. Запрокинув голову, что выражало у него высшую степень восхищения, секретарь добавил: — Изумительно, изумительно!..

Президент прочитал, но понял мало. Доктор Крафф приглашал президента ознакомиться с совершенно оригинальным изобретением. Доктор Крафф уверял, что это изобретение не знает себе подобных в истории цивилизации. Доктор Крафф категорически утверждал, что президент останется в восторге от того, что увидит.

Президент недоумевающе посмотрел на секретаря.

— Блистательно, грандиозно! — снова воскликнул тот. — Я уже был у Краффа. Нет, нет, пока я ничего не скажу. Вы должны видеть сами!

В лаборатории их встретил небольшой юркий старичок с хитроватой усмешкой. Президент насторожился. Усмешек он не любил: а вдруг на его счет?

Старичок и оказался доктором Краффом. Джофаредж представил его президенту. Крафф ввел гостей в небольшой кабинет. И вот предстало оно: не то комод, не то шкафчик с проводами, никелированными рычажками, многочисленными белыми кнопками и черными цифрами на них. Изобретатель нажал рычажок, и шкаф заговорил.

Недоумение господина Бурмана быстро сменилось суеверным страхом: шкаф говорил его голосом, из шкафа звучала его речь. И самое поразительное: это вовсе не было записью какой-нибудь из бесчисленных президентских речей. Нет, он отлично помнил, что такой речи не произносил. Тем не менее это говорил он. В комнате звучали его мысли, его выражения, его стиль.

— Что это? — растерянно спросил президент, когда его двойник замолк.

— Автоматический оратор! — усмехнулся старичок и, как показалось президенту, лукаво и весело подмигнул секретарю. Президент насупился.

— Прошу яснее, — сказал он очень серьезно, почти сурово, пресекая неуместные усмешки.

— Оратор-автомат, — повторил старичок, ничуть не смущаясь холодностью высокого гостя и даже как-то слегка подпрыгнув от удовольствия. — Первый из серии ораторов недалекого будущего. Да вы пожалуйте сюда, сюда, к столу! Это долгий разговор.

И только когда все расселись вокруг стола, доктор Крафф приступил к объяснениям.

— Если хотите, это вам я обязан, господин президент, идеей своего изобретения, — сказал он многозначительно. — Да, да, не удивляйтесь — именно вам! Поэтому первый автооратор скопирован с вас. Видите ли, слушая ваши речи, ну и речи других государственных деятелей нашей достославной демократии, я понял, что в них, собственно, не так уж много мыслей, но все эти мысли повторяются в различных вариантах. Знаете, вроде музыкального произведения: фуга с вариациями.

Президент не был силен в музыке и поэтому только неопределенно хмыкнул, не зная, как понять такое сравнение. Крафф истолковал этот звук по-своему.

— Рад, что вы согласны со мною, господин президент, — поспешно сказал он. — Ведь что такое повторение? Повторение — мать учения, говорят педагоги. А я скажу решительней: повторение — мать истины. К примеру, возгласите вы сегодня публично самую нелепую нелепость (простите, я чисто гипотетично) — не поверят, удивятся, в лучшем случае скажут: оригинально! А вы повторяйте каждый день, каждый день! И вот это уже истина, более того — банальность!

Крафф захихикал каким-то булькающим смехом, точно горло полоскал. Президент сидел молча. Выступление не совсем понравилось ему. О таких вещах не принято говорить среди джентльменов. Крафф бестактен.

— Но повторение также мать и механизации, не правда ли? Ясно. Анализ речей дал мне основные тезисы. К ним я добавил из прописей.

— Откуда? — изумился президент.

— Из прописей. Знаете, наши дети учатся. Почему это вас удивляет, господин президент? Говорю вполне серьезно. Очень мудрые, патриотические прописи. "В нашей свободной стране свободой равно пользуются все: и богачи и бедняки". Ну, и тому подобное. В сущности, те же идеи, что и в бессмертном философском творении доктора Сэмсама, но проще и доступнее для масс.

Президент успокоился. Крафф и впрямь говорил серьезно. Да и действительно, если по существу разобраться, чем плохи прописи? Разве не рассеяны там золотые крупицы мудрости, одинаково ясные и понятные и ребенку и простому человеку?

— Итак, я выбираю двадцать тем и для каждой темы — двадцать вариаций, — так же серьезно продолжал Крафф. — Итого четыреста тезисов. Каждый тезис управляется кнопкой. Как видите, на циферблате автомата как раз двадцать рядов, каждый ряд это тема, и в каждом ряде двадцать кнопок.