От такой практики, товарищи, надо отойти»[775].

Ленин в своем заключительном слове дал ответ на это критическое замечание. Я приведу полностью этот ответ, поскольку в нем содержится довольно обстоятельная, а в некотором смысле и общая оценка Сталина как работника. «Вот Преображенский здесь легко бросал, что Сталин в двух комиссариатах. А кто не грешен из нас? Кто не брал несколько обязанностей сразу? Да и как можно делать иначе? Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомнаце, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Ведь это все политические вопросы! А разрешать эти вопросы необходимо, это — вопросы, которые сотни лет занимали европейские государства; которые в ничтожной доле разрешены в демократических республиках. Мы их разрешаем, и нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чем дело. Где его разыскать? Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина.

То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах»[776].

Данная оценка говорит сама за себя и не нуждается в дополнительных комментариях. Впрочем, одно замечание напрашивается само собой, особенно в контексте начавшегося буквально через год с небольшим конфликта между Лениным и Сталиным. Как бы предвосхищая заранее некоторые причины происшедшего в дальнейшем конфликта, можно сказать, что в их основе не лежали претензии к Сталину как партийному и государственному работнику. Хотя некоторые биографы Сталина особый упор делают именно на критике Лениным работы РКИ как завуалированной форме выражения общего недоверия к Сталину как к руководителю. Мне представляется, что подобная трактовка слишком прямолинейна и не отвечает в полной мере объективным историческим критериям. Но об этом более подробно пойдет речь в соответствующей главе.

Глава 9

СТАЛИН В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

1. Феномен Гражданской войны и политическая философия Сталина

Прежде чем непосредственно перейти к рассмотрению вопроса об участии Сталина в Гражданской войне и выяснению значения этого периода в политической биографии Сталина, думается, есть необходимость хотя бы в самой схематичной форме остановиться на причинах и объективных условиях, благодаря которым эта война стала неизбежной. Ведь не каждое, даже самое глубокое революционное потрясение — и это подтверждается опытом многих стран — сопровождается таким гигантским социальным катаклизмом, каким является гражданская война. Для того, чтобы этот социальный катаклизм стал неизбежным, необходимы объективные предпосылки и условия, которые саму такую возможность превращают в реальность.

В приложении к России, а вернее к ситуации, сложившейся сразу же после Октябрьской революции, вопрос о возможности предотвращения Гражданской войны имеет свои особенности и специфические черты. Эти особенности были обусловлены реальными историческими обстоятельствами, в которых оказалась страна. С одной стороны, все политические силы в России, начиная с самых левых — большевиков, и кончая самыми правыми (монархистами и кадетами) — не могли не видеть того, что народ устал от войны, силы его были подорваны, все его устремления были направлены на то, чтобы в стране, наконец, наступил долгожданный мир. Задача прекращения войны выступала в качестве центральной задачи, она служила той осью, вращение которой вовлекало в свою орбиту все остальные события. Другие задачи, сколь ни велико было их значение, в каком-то смысле отступали на второй план перед этой центральной задачей. Антивоенные настроения были доминирующими в обществе, и на их платформе сходились многие политические силы страны, несмотря на глубокие разногласия и коренные противоречия по всем другим вопросам.

Казалось бы, даже простое осознание этой очевидной истины должно было подталкивать все противоборствующие стороны к взаимному примирению и нахождению общего языка в условиях, когда война поставила под угрозу существование самого государства. Но это, так сказать, взгляд со стороны, с высоты времени, оставшегося позади. Но ретроспективный взгляд в истории скорее помогает понять то, что было сделано неправильно, но никоим образом не служит самым убедительным объяснением реального исторического хода и исхода событий прошлого.

Отправные координаты, определившие все перипетии трагического периода Гражданской войны в истории нашей страны, лежали за пределами стремлений и пожеланий отдельных партий и политических деятелей той эпохи. Реальный разворот событий определялся глубинными процессами, которые суждено было пережить России и населявшим ее народам. В стране воцарились, обстановка, лучше всего описываемая словами А.С. Пушкина — «другой закон, другие нравы». Картина общественного бытия, всех сторон жизни коренным образом изменилась до неузнаваемости.

Вот одно из красочных описаний обстановки той поры, принадлежащая перу бежавшего в конце 20-х годов на Запад С. Дмитриевского, который уже упоминался ранее. Это описание передает дух той эпохи, живую атмосферу Гражданской войны, которую может в какой-то мере ощутить читатель сегодняшнего дня: «Три года Гражданской войны: напряженной, беспощадной, разрушительной, перевернувшей всю страну, всю ее залившей кровью. Пленных часто не берут. В лазаретах подымают на штыки раненых. Расстреливают заложников. Мучат, уничтожают целыми семьями мирное население. Не щадят ни женщин, ни детей. Разрушают города. Целые села сметают артиллерийским огнем. Так на красной. Так на белой стороне. Величайший героизм сочетается с невероятной жестокостью. Нет иных законов, кроме закона насилия, мщения, крови. И надо всем этим — невероятная разруха во всем, вся жизнь перевернута, холод и голод бродят по стране. Тысячи и тысячи погибают от сыпного тифа. Всюду стоят вагоны, целые поезда, груженные, как дровами, посинелыми, разлагающимися человеческими трупами. Смерть гуляет над страной… И под дыханием смерти вырастают, живут, думают и чувствуют люди. Жизнь теряет как будто цену — и вместе с тем никогда так страстно не хочется людям жить. И у тех, кто выживает и живет, меняются, становятся совершенно не похожими на прежние души»[777].

Глубокий социальный кризис расколол общество настолько сильно и явственно, что преодолеть его было практически невозможно мерами и средствами обычного, в данном случае мирного пути. Водораздел этого раскола проходил не только между отдельными социальными слоями, но зачастую и внутри отдельных семей. В широком социально-политическом плане вопрос о власти стал главным в повестке дня. Причем речь шла не просто о власти как таковой, но той власти, торжество которой означало коренной поворот во всем историческом развитии страны. Естественно, что на первом плане оказался вопрос о собственности, поскольку именно обладание собственностью в конечном счете и является главной целью, можно сказать, даже самоцелью власти. И поскольку большевики провозгласили национализацию основных средств производства — фабрик, железных дорог, заводов, банков и т. д., а также земли, — постольку и был предрешен вопрос о неизбежной борьбе прежних хозяев за свои утраченные права. Вопрос о собственности стал сердцевиной вопроса о власти и, по глубокому убеждению многих исследователей, стоящих на объективных позициях, именно он привел с закономерной неизбежностью к Гражданской войне.

Хочется попутно сделать одно замечание принципиального плана. В современной так называемой демократической литературе и печати вопрос о собственности так, как он встал во весь рост в период революции и Гражданской войны, трактуется до предела извращенно и необъективно. Необъективность настолько чудовищна, что поражает воображение своей ущербностью и примитивизмом. На все лады муссируется анархический лозунг — грабь награбленное! И изображается дело так, будто он как раз и лежал в основе концепции подхода большевиков к проблеме собственности. На самом деле отдельные эксцессы времен революции и Гражданской войны, когда на практике применялся этот лозунг, не имели и не имеют ничего общего с программными установками и практикой партии большевиков. Передача основных средств производства в руки народа только в голове отпетых клеветников или законченных идиотов может истолковываться как реализация указанного лозунга. Беспардонная эксплуатация этого пресловутого лозунга служила и до наших дней служит одним из средств оболванивания легковерных людей, которым внушается мысль, что принятые в законном порядке меры по национализации равнозначны грабежу чужой собственности. Однако не только наш собственный исторический опыт, но и опыт других государств, прибегавших к национализации как одному из мощных инструментов социально-экономической политики, не оставляет камня на камне от такого рода политических спекуляций. Известны знаменитые слова о том, что нет такого преступления, на которое бы капитал не пошел, если речь идет о норме прибыли в 300%. Что же тогда говорить, когда речь идет о всей совокупной собственности целого класса. Он готов на все, чтобы сохранить свою собственность. И наивно думать, что его могли остановить или остановят какие-либо соображения. Тем более соображения морально-этического свойства, к которым относится и требование не извращать историческую истину. Если уж вещи называть своими именами и следовать нормам справедливости, то как раз приватизация общенародной собственности является подлинным грабежом. Причем грабят не награбленное, а созданное потом и трудом многих поколений людей. Применительно к процессам перераспределения собственности колоссальных масштабов (в том числе и природных ресурсов, являющихся собственностью всего народа в лице государства), имевшее место в 90-х годах 20-го столетия и продолжающееся в наши дни, в высшей степени подходит крылатая фраза, исходящая своими истоками еще к римской эпохе — «Что взято, то свято»[778]. Награбленную различными способами собственность объявляют неприкосновенной, не подлежащей возврату ее подлинным владельцам. Формула власть имущих лаконична, но всеобъемлющая — итоги приватизации не подлежат пересмотру. Доказательств в подтверждение данной «истины» не приводится никаких. Разве что можно услышать из уст высших государственных мужей страшилки вроде той, что подобный процесс приведет к дестабилизации ситуации в обществе и стране. Можно подумать, что сама приватизация привела чуть ли не к райской идиллии и всеобщему общественному успокоению! Старая формула «что взято, то свято», нашла в наше смутное время универсальное применение и чуть ли не высшее легитимное закрепление. Проводимая для обмана широких слоев населения «борьба» с «нечестными» олигархами отнюдь не является даже бледной тенью борьбы с теми, кто разворовал общенациональное достояние второй в мире по уровню экономического развития державы. Незыблемым был и остается постулат о «священности» и неприкосновенности захваченной собственности…