«Курить воспрещено». «Сельское хозяйство из-под палки вести нельзя».
Царский кнут сменился комиссарской палкой.
Коллективисты-большевики относились к деревне, как к коллективу, конфисковали излишки, а иногда и необходимое, оставляя мужика без посевного материала и без той заинтересованности, которая необходима земледельцу. В книге «Между человеком и человеком» Мартин Бубер так описывает различие между коллективом и общиной: «Коллективность не связывает, а заставляет жить вповалку... Общность означает жизнь друг с другом... Коллективность основывается на организованной атрофии личного существования, общность — на его развитии и утверждении в существованиях, направленных одно к другому». Общности коммунисты боялись: авторитет общины конкурировал бы с авторитетом партии. Коллективы раздробили крестьянство. Благодаря советской политике, крестьяне погрузились в атрофированное, атомизированное состояние: их связывали извне и против их воли. Когда это происходило, при Ленине и после него, крестьяне отвечали длительной забастовкой. Бастовали они и в 1920 и в первые месяцы 1921 года.
Было у крестьян одно чаяние, о котором они не рассказали Ленину. Они хотели свободной торговли, а Ленин в ноябре 1920 года заявил прямо: «Мы считаем это дело преступлением»1. Но то требование, которое крестьяне выдвинули, требование отмены реквизиций, равнялось требованию свободной торговли. Крестьянин из Петроградской губернии сказал на совещании с Лениным: «Разверстка: у нас такой нажим был, что револьверы к вискам приставляли. Народ возмущен...» Другой крестьянин, Пермской губернии: «Надо освободить из-под палки, чтобы поднять сельское хозяйство. Палка = продовольственные реквизиции». Если бы не было реквизиций, у крестьян было бы и что есть, и чем сеять, и что продавать.
Большевистскую революцию часто считают приходом коммунизма или социализма. На самом деле, она преследовала националистические интересы тем, что вывела Россию из войны, и даже капиталистические — тем, что помогла крестьянам добыть землю. Но власть и необходимости военного времени пробудили у большевиков аппетит к коллективизму, и они отказали крестьянам в экономической свободе капитализма. Крестьяне сочли это вероломством: Кремль дал им землю, но отобрал ее плоды. Возвращающиеся в деревню ветераны гражданской войны кричали: «За что боролись».
Крестьянское недовольство шло рука об руку с недовольством в среде рабочих. Рабочие, видя, что социализма нет, хотели бы, по вполне понятным причинам, капитализма в сельском хозяйстве, «...в Петрограде рабочие, занимающиеся наиболее тяжелым трудом, железнодорожники, получали всего 700—1000 калорий в день. Петроградские рабочие попытались организовать экспедиции за продовольствием в окрестные села, пренебрегая запретом, наложенным на свободную торговлю. Вмешалось правительство и пресекло эти попытки. В результате недовольство дошло до крайней степени... В феврале 1921 года топливный кризис, из-за которого многие фабрики были вынуждены закрыться, повел к дальнейшему ухудшению положения». Вспыхнули забастовки. «Что забастовщиков и демонстрантов занимал, в первую очередь, вопрос продовольствия, ясно из резолюций, принятых на митингах забастовщиков, в которых единодушно требовалось введение права на свободную торговлю с крестьянами и упразднение карательных отрядов, следивших, чтобы такая торговля не велась нелегально... Стачки и демонстрации... принимали характер всеобщей забастовки». Петроградский комитет РКП во главе с Зиновьевым «быстро и эффективно подавил» забастовки с помощью «политики кнута и пряника». «24 февраля петроградский губком объявил чрезвычайное положение, мобилизовал всех членов партии на борьбу со стачечниками и, среди прочих массовых репрессий, провел аресты всех еще остававшихся на свободе меньшевиков и эсеров». В то же время «были разрешены рабочие экспедиции за продовольствием, и большое количество продуктов было спешно доставлено в Петроград»207.
В большинстве стран политика отстает от нужд дня, потому что правительства слишком тяжелы на подъем и слишком привязаны к тому, что есть, чтобы стремиться к тому, что должно было бы быть. При диктатуре это отставание чувствуется сильнее всего, так как только разумность диктатора может избавить население от тягостей, связанных с проведением вредной, устарелой, догматической политики. В Кремле понимали, что нужно повысить урожаи. Но когда в начале 1920 года Троцкий предложил новую экономическую политику, которая развязала бы руки капитализму в деревне, преданный коммунистической доктрине ЦК отверг его предложение, а потом целый год метался в поисках иных мер поощрения, которые стимулировали бы сельскохозяйственную продукцию. К концу 1920 года эти поиски приняли почти безумный характер. Народ голодал, и его вековое терпение было готово лопнуть.
По подсчету Ленина, в России «единоличный труд крестьянина» господствовал «на 9До, а вероятнее на 99 процентов»1. «Я знаю,— сказал он на фракции РКП VIII съезда Советов,— что колхозы еще настолько не налажены, в таком плачевном состоянии, что они оправдывают название богаделен... Состояние совхозов сейчас в громадном большинстве случаев ниже среднего. Надо опираться на единоличного крестьянина, он таков и в ближайшее время иным не будет, и мечтать о переходе к социализму и коллективизации не приходится»208 209.
Отсюда необходимость каких-то мер по отношению к единоличнику. Но каких? О социализме не могло быть речи, как не могло быть ее, во всяком случае официально, о капитализме. Приходилось маневрировать в узком промежутке между двумя. «От общих рассуждений надо перейти к тому, как сделать первый и практический шаг обязательно этой весной и ни в коем случае не позже, и только такая постановка вопроса будет деловая,— говорил Ленин 24 декабря на фракции,— ...поэтому нам необходимо начать прежде всего с того, что является абсолютно необходимым, т. е. с сохранения семян... Их съедят. Нужно их спасать. Как в этом случае поступить практичнее? Нужно их взять в общественный амбар, и нужно дать крестьянину обеспечение и уверенность, что эти семена не будут жертвой волокиты и неправильного распределения, но что наша цель состоит в том, чтобы количество семян, необходимое для полного обсеменения, взять под охрану государства».
Этим предложением Ленин и ограничился. В условиях полного развала сельского хозяйства страны и угрожающего мятежа он нашел возможным предложить только это мероприятие: только его можно было втиснуть в узкий промежуток между неколлективиз-мом и некапитализмом.
Фракция РКП снова собралась через 4 дня, и Ленин снова выступил по крестьянскому вопросу. Его речь, как и предыдущая, была коротка. В ней разбиралась только одна сторона вопроса, и она оставалась неопубликованной до 1959 года1. Ленин говорил о системе премирования для крестьян.
Фракция РКП на съезде Советов приняла поправку к резолюции, которую партия собиралась предложить на рассмотрение съезда. Согласно этой поправке, отменялось индивидуальное премирование крестьян и допускалось только премирование сельских обществ. ЦК нашел эту поправку неразумной и поручил Ленину выступить против нее. ЦК понимает опасения фракции, что премии могут достаться кулакам, сказал Ленин в своей речи, но эта причина не достаточна, чтобы вообще отказываться от премирования отдельных хозяев. «К этому допросу Совнарком, я, по крайней мере, относился таким образом: тут надо взвесить за и против, спросив людей с мест. Действительно, отказываться от премирования отдельного хозяина мне казалось неправильным, но, что на первое место надо поставить сельское общество,— это, может быть, и хорошо, если люди с мест, имеющие практику, подтвердят...» Понятно, продолжал Ленин, что «наилучше поставлено хозяйство у зажиточного крестьянина и кулака, которых, конечно, в деревне осталось сколько угодно», и если не позаботиться, то все премии достанутся куланам. «Если его (кулака) вознаграждать средствами производства, т. е. тем, что служит для расширения хозяйства, то мы окажемся косвенно, и, пожалуй, даже не совсем косвенно, участниками в развитии кулачества...» Но в России 20 миллионов отдельных крестьянских хозяйств, и если их не вознаграждать для поднятия производительности, «это будет в корне неправильно». «Конечно, было бы желательно, чтобы хозяйства подымались через коллективизм, целыми волостями, обществами и т. д... Если вы, работая на местах... осуществите подъем целого общества или целой волости — отлично... Но есть ли у вас уверенность, что это вам удастся, не есть ли это фантазия, которая в практической работе даст величайшие ошибки?» Поэтому Ленин предложил премировать в первую очередь целые общества, а во вторую очередь — отдельных хозяев, с тем условием, что, если хозяин «допустил кулацкий прием, все равно, в форме ли займа, отработки, спекуляции», то он лишается всякой премии.