Ленин был свидетелем соперничества между Сталиным и Троцким. Он видел их взаимную ненависть. Но оба были ему нужны. Глава Рабкрина требовался грубый и агрессивный, чтобы бюрократы его боялись. Грубее Сталина никого не было. Бюрократию можно было бы обуздать демократией в форме свободных профсоюзов или участия рабочих в управлении. Но любой вид демократии шел наперекор ленинскому принципу партийного единовластия. У партии не могло быть соперников.
Ленин попытался предотвратить дискуссию о профсоюзах. «Прошло, к счастью, время чисто теоретических рассуждений...— писал он к организациям РКП накануне IX съезда.— Надо идти вперед, надо уметь понять, что теперь перед нами стоит практическая задача»1. А когда Томский и ряд оппозиционных групп все-таки опубликовали свои тезисы, Ленин пожаловался на съезде, что «в рассуждениях о социалистическом обществе нет ни тени практицизма, ни деловитости». Тезисы оппозиционеров, сказал он, «в основе своей неверны»197 198.
Теории и рассуждения о структуре общества — это ступень, пройденная еще до революции, снова подтвердил Ленин. Он пошел даже дальше, сказал 22 декабря 1920 года на съезде Советов, что надеется увидеть «начало самой счастливой эпохи, когда политики будет становиться все меньше и меньше, о политике будут говорить реже и не так длинно, а больше будут говорить инженеры и агрономы»1. Сказал он это, подходя к концу полуторачасового доклада.
Но Ленин не мог диктовать партии, и вопреки его желанию развернулась ожесточенная дискуссия о роли профсоюзов, т. е. о роли рабочего класса в социалистическом обществе. На пленуме ЦК в декабре 1920 года Ленин потерпел неудачу, и была принята большинством голосов резолюция Троцкого и Бухарина.
Ленин был скорее огорчен, чем разгневан. Во всяком случае, он не выдал своего гнева и обиды. Троцкого он атаковал с большой откровенностью, но без резкости, как бы утешая его после каждого нанесенного удара. Не то, чтобы он жалел Троцкого,— он просто боялся раскола в партии: у Троцкого было много сторонников. «Болезненный характер, который получил вопрос о роли и задачах профессиональных союзов, объясняется тем, что он слишком рано вылился в форму фракционной борьбы»,— сказал Ленин 23 января 1921 года на II съезде горнорабочих199 200. Он предчувствовал начало фракционной борьбы с Троцким. Назвав вопрос о союзах «широчайшим, безбрежным вопросом», Ленин обвинил Троцкого «в слишком большой торопливости»: «Входить в ЦК с тезисами, недостаточно подготовленными, случалось каждому из нас и будет случаться, потому что вся работа ведется у нас до последней степени наспех. Ошибка небольшая, торопиться случалось каждому из нас... Но тем осторожнее нужно относиться к вопросам фракционного характера, к вопросам, которые являются спорными. Потому что тут даже человеку не очень горячему, что я про своего оппонента сказать не могу, слишком легко в эту ошибку впасть». Троцкий в своих тезисах выдвинул против профсоюзных деятелей М. Томского и С. Лозовского обвинение в «корпоративной замкнутости», в «неприязни к новым работникам, привлекаемым в данную область хозяйства», в «поддержке пережитков цеховщины среди профессионально-организованных рабочих». «Разве человек, столь авторитетный,— спрашивал Ленин,— вождь такой крупный, разве ему пристало так выступать против товарищей по партии?» «В такой момент подходить с такой опрометчивостью есть коренная ошибка. Нельзя так... Что это такое? Какой это разговор и на каком языке? Можно ли так подходить? Если я раньше говорил, что может быть мне удастся «сбуферить» и не выступать на дискуссии потому, что вредно с Троцким драться, так как это вредно для нас, вредно для партии, вредно для республики, после этой брошюры я сказал, что выступать необходимо».
Цитируя слова Троцкого, сказанные им в ноябре 1920 года, о необходимости «перетряхнуть» профсоюзы, Ленин заметил: «Троцкий сделал ошибку, что так сказал. Тут политически ясно, что такой подход вызовет раскол и свалит диктатуру пролетариата... И когда встал вопрос о неправильном подходе, грозящем расколом, я сказал: «Тут о широких дискуссиях пока не болтайте, идите в комиссию и там осторожно выясняйте дело». А товарищи говорят: «Нет, как можно, это нарушение демократии». Тов. Бухарин даже договорился до того, что стал говорить о «священном лозунге рабочей демократии». Это буквально его слова. Я прочитал это... и чуть не перекрестился».
Слушатели засмеялись. Ленин подшучивал над приверженностью Бухарина к принципу рабочей демократии. Оппоненты осуждают бюрократизм, сказал Ленин. Но «борьба с бюрократизмом потребует десятилетий. Это труднейшая борьба, и всякий, кто будет говорить вам, что мы освободимся сразу от бюрократизма, если примем платформы антибюрократические, будет просто шарлатаном...» Конечно, «ненужный бюрократизм» существует, признавал Ленин: «Есть ведомства, в которых только в одной Москве 30 тысяч служащих. Это не фунт изюму. Вылечи эту штуку, проберись через эту стену». С бюрократией надо было бороться. «От принуждения мы не отказываемся. Ни один здравомыслящий рабочий не дойдет до того, чтобы можно было обойтись сейчас без принуждения или что можно сейчас распустить союзы или им отдать все производство. Это тов. Шляпников мог так ляпнуть».
Рабочее управление промышленностью являлось бы синдикализмом, а «с синдикализмом боролись марксисты во всем свете». «Когда электричество распространится по всей земле, повсюду, если через двадцать лет мы сделаем это, то это будет неслыханно быстро. Этого нельзя сделать быстро. Но вот тогда давайте говорить о том, чтобы передать права профессиональным союзам, а до тех пор это обман рабочих... Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? Практические люди знают, что это сказки... Мы даже неграмотность не ликвидировали. Мы знаем, как рабочие, связанные с крестьянством, поддаются на непролетарские лозунги. Кто управлял из рабочих? Несколько тысяч на всю Россию, и только». Вместе с революцией осталось позади наивное представление Ленина о том, что управление государством состоит из простейших операций — учета, регистрации, проверки,— которые может выполнять любой грамотный человек1. В России было несколько тысяч грамотных рабочих. Но дореволюционный лозунг Ленина, что «каждая кухарка может управлять государством», был выброшен за борт201 202.
«Если мы скажем, что не партия проводит кандидатуры и управляет, а профессиональные союзы сами,— продолжал Ленин,— то это будет звучать очень демократично, на этом, может быть, можно поймать голоса, но не долго. Это губит диктатуру пролетариата».
В заключение доклада Ленин подчеркнул свою главную мысль: «Чтобы управлять, надо иметь армию закаленных революционеров-коммунистов, она есть, она называется партией». На этом камне Ленин стоял в течение всей своей карьеры. Партия превыше всего. Партия произвела революцию, партия захватила власть, партия стала машиной диктатуры. «Весь синдикалистский вздор обязательные кандидатуры производителей — все это нужно бросить в корзину для ненужной бумаги».
Рабочие имели возможность стать бюрократами и становились ими. Но рабочие как рабочие, индивидуально или в профсоюзах, остались незначительным фактором в управлении промышленностью и правлении государством. Правила процветающая бюрократия, под нажимом партии.
Ленин стоял перед политической дилеммой. С одной стороны, он не терпел никаких ограничений партийной власти, ничего, что могло бы внести раскол в единство партии. Но с другой стороны, сосредоточив правительственную власть в своих руках и монополизировав администрацию во всех областях — экономической, политической, общественной, культурной и т. д., партия не могла не породить бюрократизма, особенно злокачественного из-за неграмотности одних и ше-надежности и лени других.
Доклад Ленина о роли профсоюзов показывает, что разногласия между ним и Троцким угрожали единству партии. В глазах мира и в глазах советского народа Ленин и Троцкий вместе символизировали большевизм, они были вождями.