Девушка на мгновение обернулась к запертой двери, потом посмотрела за спину Анны, мысленно прикидывая ее путь, который явно не мог лежать мимо, в какое-то другое место. И наконец решилась:

— Простите… Вы к Олегу? Вы не знаете, где он?

Ее женская логика умиляла, равно как и голосок с неуверенными нотками неподготовленной студентки. Ему, наверное, тоже нравится, безжалостно признала Анна. Нет, «нравится» — не совсем то слово; его устраивает.

— Он уехал, — сказала нейтрально, без единого оттенка. — Несколько дней назад. Видимо, еще не вернулся.

— Куда?

— Разве он вам не сказал?

Они так и стояли одна напротив другой под крыльцом. Естественный подъем дороги делал рослую подружку Олега еще выше, и Анна держала подбородок упрямо вздернутым, как если бы стремилась что-то доказать или опровергнуть. Она работает в банке, мы знаем: в другой раз после обеденного перерыва провели шпионским хвостом от самого «Колеса». Возможно, не дура, и даже скорее всего. Она устраивает его во всем.

— Я приехала за лыжами, — вдруг сказала девушка. — У Олега остались мои лыжи. Я только хотела забрать.

Анна приподняла брови. Вот оно, значит, как. Поссорились. Бывает.

— Логично было бы сначала позвонить.

— Наверное. Но он никогда раньше не уезжал надолго.

А ты хотела нагрянуть без предупреждения, приятным сюрпризом, снежным обвалом на голову. За лыжами; разумеется. Такие, как она, всегда заранее заботятся о том, чтоб было за чем вернуться. Вряд ли отдавая себе в том отчет, у них оно получается естественно, само собой. Такой вот биологический вид женщин, кардинально отличный от нашего. Мужчине может казаться, что он главный, что полностью владеет ситуацией, контролирует границы, из-за которых не должны выходить удобные ему отношения — все равно он обречен и рано или поздно капитулирует. Поскольку данный вид физически не в состоянии воспринимать мужчину иначе, нежели добычу.

Между тем девушка тоже рассматривала Анну, и не менее пристально. Правильно, другую она способна воспринимать только в одном качестве: как соперницу. Немолодую, а потому, пожалуй, безопасную.

— Я пойду.

— Подожди.

Отодвинув ее с пути, Анна легко взбежала по ступенькам. Присела на корточки и пошарила за порогом. Ключей на прежнем месте не было, она успела запаниковать — кто?! — и наконец нащупала связку в самом конце тупика узкой щели. Похоже, мы сами их туда кинули.

Выпрямилась и по-хозяйски вставила ключ в замочную скважину. Обернулась через плечо:

— Заходи, поищешь.

Банковская девушка захлопала ресницами. Шагнула на крыльцо, поднялась, не отрывая от Анны напряженного взгляда. Интересно, за кого она теперь нас принимает. Девяносто девять процентов, за его жену. Вернее, за бывшую жену — впрочем, они, как известно, имеют неприятное свойство иногда возвращаться, подсекая под щиколотку планы молоденьких любовниц на скорое замужество. А что, забавная роль. Мы справимся.

Лыжи стояли тут же, сразу за дверным косяком, подпирая стену загнутыми носами, но девушка прошла мимо, не заметив. Двигалась она если не совсем уверенно, то разве что под нашим оценивающим взглядом. Вообще же — так ходят по собственному дому. Она явно бывала здесь, возможно, даже и жила какое-то время. И уж точно собирается когда-нибудь остаться навсегда.

— Лыжи вот, — негромко подсказала Анна, и девушка вздрогнула. Замерла, оглянулась. Сказала, кажется, с облегчением:

— Нет, это Олега. Мои пластиковые.

Двинулась искать дальше. Из коридора Анна слышала, как она вприпрыжку спускается на первый этаж. Ладно, не будем же мы ходить по пятам. Пересекла короткую прихожую и вошла в кабинет.

В первый момент показалось, что окно закрыто жалюзи или ставнями. Серый полусумрак прорезал наискось узкий луч, в котором золотились плавающие пылинки. Яркий солнечный день целиком остался там, снаружи. Анна подошла к окну. Посмотрела поверх широкого монитора.

Не было никаких жалюзи, никаких ставень. И вида на море, такого же, как с нашей бывшей веранды, тоже не было. Была стена. В некотором отдалении, но слишком грандиозная, чтобы это имело значение. Глухая, темно-бурая, она занимала все пространство окна — кроме узкой полоски слева, в которую проникал солнечный луч и едва угадывались фрагментами небо, море и снег. Сверху, если присмотреться, можно различить основание купола. Вот и все.

Олег не сможет больше здесь жить. Виктор отнял у него этот дом, отнял море, отнял свободу. Как и раньше постоянно что-то отнимал, не задумываясь, не замечая. А мы… мы-то, конечно, все видели, но ничего не могли поделать — тогда. Поскольку все, что у нас имелось предложить взамен, ему попросту не было нужно.

Ничего не изменилось. У нас и теперь ничего для него нет. Не считать же, в самом деле, хоть сколько-нибудь ценным свое бессильное сочувствие.

Пора уходить отсюда. Где она, эта рыжая банковская лыжница?

Анна развернулась и в проеме дверей кабинета столкнулась с ней, вышедшей на пятачок прихожей то ли из кухни, то ли из ванной.

— Я везде посмотрела, — сказала девушка. — Нигде нет, наверное, так и оставил в машине… ой. Что это?

Она споткнулась и, присев на корточки, подняла с пола какую-то вещицу. Анна подалась вперед, присматриваясь. Соломенный домик с игрушечным котиком в окне и настоящим пустым гнездышком на крыше.

А ведь мы, уходя, повесили его обратно на гвоздь. Точно, повесили.

И еще проверили, крепко ли держится.

Дагмар все продумала: либо она остается с Олегом (что не было озвучено, однако подразумевалось по умолчанию), либо забирает лыжи и поднимается в них на шоссе, где реально поймать попутный транспорт. Третьего варианта она не предусмотрела и не просчитала. Пришлось подвозить, не могли же мы вот так взять и бросить ее здесь, в поселке.

— А почему ты не на работе? — поинтересовалась Анна, заводя двигатель. Заработал он не сразу и с небольшими перебоями, похоже, заканчивается бензин — никто же не планировал этот крюк. А резервный аккумуляторный мы, кажется, вообще ни разу в жизни не заряжали, да и, если честно, смутно представляем себе, как он работает. Ладно, до заправки на окраине города, по идее, дотянем.

— У нас проблемы, — сказала Дагмар. — Вы, наверное, слышали: босс исчез, оставив странные распоряжения, на местах не могут разобраться… Так что все операции по филиалам приостановлены, счета заблокированы, а персонал пока распустили по домам.

Точно, она ведь работает в «Бизнес-банке», мы еще тогда обратили внимание. Сотрудница пропавшего Георга Пийлса, маленькое звено все той же захлестнувшейся вокруг нас цепи. Что ж, совпадений не бывает; Анна не удивилась.

— Далее не знаю, что я буду делать… — пожаловалась девушка. — Если нас вообще закроют. Куда я пойду?

С Олегом она явно собиралась разыгрывать именно эту карту, усмехнулась Анна. Слабая женщина, не по своей воле замешанная в темную историю, с неподъемным грузом проблем, упавшим на хрупкие плечи. Которой совершенно некуда идти. Н-да, пожалуй, вряд ли ему удалось бы так просто выставить ее за порог с лыжами.

— Разве мало других банков?

— Вы знаете, не так уж много. Центробанк — закрытая контора, туда не попасть без знакомства. А в местных совсем уж смешные зарплаты… И потом, если лопнет «Бизнес-банк», это ударит по системе в целом. Начнется паника, массовое закрытие депозитов, мелкие банки будут валиться один за другим, — она передернула плечами. — Как в девятнадцатом году.

А ведь и вправду умненькая девочка, признала Анна. По крайней мере, у себя в экономическом колледже она старательно конспектировала лекции. Девятнадцатый год… она тогда хоть уже родилась?

— Ну, для кризиса, как в девятнадцатом, недостаточно закрытия отдельно взятого банка. Нужны объективные факторы дестабилизации…

— Вам кажется, их нет?

Голосок Дагмар прозвучал неожиданно уверенно, резко. Машина вильнула на скользкой дороге, Анна крутнула и жестко зафиксировала руль: опять перебои в двигателе. Она права, наша милая образованная барышня. Есть. Начиная с… нет, цепочка Викторовых комбинатов вдоль побережья — это уже кульминация, зримое воплощение цепи, на наших глазах заковывающей куда больше, чем отдельные человеческие судьбы. А предчувствие надвигающегося кризиса туманом конденсировалось в воздухе уже давно, начиная с бесснежной зимы, продолжаясь парадоксальной весной, которая вот-вот все-таки наступит, если верить пророчествам равнодушного философа Йоны. И еще масса странных необъяснимых мелочей — трещин, осколков, блуждающих огней — последние месяцы наполнявших жизнь чувством ирреальности, несовместимым с настоящей самозащитой. Когда рванет, обрушится, полетит ко всем чертям, мы даже не удивимся.