Он опять покосился на Гурышева, и тот на этот раз не уклонился от его взгляда, кивком головы попросил слова.

— Я согласен с товарищем Сугреевым,— сказал он, глядя на сразу смолкших людей.— Если между начальником и техноруком есть разногласия...

— Есть! — выкрикнуло сразу несколько человек.

— ...Если эти разногласия,— продолжал Гурышев,— мешают производству, а они, конечно, не могут не мешать, то долг партбюро прежде всего разобраться в них... Я думаю, и сам Тихон Захарович не против того, чтоб внести ясность в этот вопрос... Дело тут, конечно, не только в рекомендации. Каждый коммунист имеет право давать или не давать рекомендацию. Это дело его совести и партийной убежденности... Если он взял назад рекомендацию, имея на то веские основания, мы должны лишь поблагодарить его за принципиальность.

— Имею вопрос,— вскочил дядя Саня и, не ожидая разрешения, возмущенно закричал: — Вопрос такого содержания! Какая ж принципиальность тут — давать, а потом брать назад? Что ж тогда беспринципность?

— Сейчас нам Тихон Захарович все объяснит,— улыбнулся Гурышев.

— Что ж, я готов...

В напряженной тишине Орлиев вышел на место, где стоял во время доклада. Члены партбюро потеснились, подвинулись в сторону, чтобы все могли хорошо видеть начальника лесопункта.

— Только слово «объяснять» тут не подходит... Объяснять — вроде оправдываться. Мне оправдываться не в чем. Я должен не оправдываться, а обвинять.

Тихон Захарович задумался и вдруг решительно вскинул голову.

— Прежде всего, почему я дал рекомендацию Курганову? Не только дал, а даже сам предложил ему, когда тот приехал к нам в Войттозеро... Два года Курганов служил в моем отряде минером. Он был неплохим бойцом... По крайней мере, я не знал в то время за ним ни одного проступка пли случая, когда бы он не выполнил задания... Он награжден орденом Красного Знамени. После войны человек закончил школу, потом академию и добровольно попросился сюда, к нам... Я был так рад ему, что на меня в райком даже поступила жалоба, как будто я чуть ли не по знакомству устроил Курганова... Было ведь такое заявление, Петр Иваныч? — наклонился Орлиев к Гурышеву.

— Что об этом говорить сейчас? — махнул рукой тот.

Мошников неожиданно вскочил, поправил очки и, вытянувшись как на параде, объявил:

— Товарищи! Считаю нужным информировать партбюро, что это самое письмо по своей несознательности и без моего ведома написала моя жена... Сделано это было с чисто обывательской точки зрения... Я имел с ней серьезный разговор...

— Ты с ней или она с тобой? — под общий смех выкрикнул кто-то.

Орлиев даже не улыбнулся, его лицо еще больше побагровело, Выждав, когда наступит тишина, он продолжал:

— С первых же дней Курганов энергично взялся за дело. Он действительно показал себя знающим специалистом... Имел я основания считать такого парня достойным кандидатом в члены партии? Имел я право предложить ему рекомендацию?

— Пока ты все же объясняешь, а не обвиняешь! — засмеялся Сугреев.

— Ты, Сугреев, меня не перебивай! В последнее время, я замечаю, ты себе слишком многое позволяешь! Как видно, дешевый авторитет зарабатываешь!

— Прошу не мешать выступающему,— сказал Мош-ников и, подумав, постучал в графин, хотя в комнате стояла такая тишина, что все слышали сбивчивое дыхание Орлиева.

— Почему я взял рекомендацию обратно?.. Это я сделал сегодня, хотя сомнения зародились у меня давно... За последние недели я узнал Курганова, я увидел его как бы с другой стороны. Я увидел, что этот человек начисто лишен качеств, необходимых коммунисту.

— Интересно, какие качества он имеет в виду? —шепотом спросила Рябова, наклонившись к Ольге, сидевшей через человека от нее.

Орлиев услышал ее вопрос и повысил голос:

— ...Качеств, предъявляемых коммунисту новым уставом нашей партии. За эти полтора месяца Курганов наворотил здесь уйму проектов, планов, предложений... Он готов их предлагать чуть ли не каждый день... Еще неизвестно, когда вступит в строй железная дорога, строящаяся по Заселью, а он уже всерьез носится с планом перевода лесопункта на вывозку леса туда... Он, видите ли, уже чуть ли не готовит проект механизированной биржи. И это в то время, когда лесопункт находится в прорыве. Кто он — технорук или инженер-проектировщик? Зачем это ему нужно? Вы думаете, он заботится о делах лесопункта? Нет, он прежде всего думает о своей славе, о своей карьере. Он знает, что в нашей стране инициаторов замечают, их награждают, о них пишут в газетах... Вот он и добивается почета и известности...

— Это ложь! — вскочил Виктор и, почувствовав на себе взгляды всех собравшихся, тихо, с болью в голосе, спросил: — Зачем вы говорите неправду? Вы же знаете, что все это не так!

— Ты, Курганов, выслушай! — остановил его Орлиев медленным движением руки.— Тебе дадут слово, если захочешь... Курганов — умный человек. Но его ум —это не частица коллективного разума, а ум индивидуалиста, противопоставляющего себя коллективу. Смотрите, дескать, вот я какой! Я один понимаю больше, чем вы все вместе взятые... Вот я приехал и все могу сделать... Это мораль типичного карьериста! Я не случайно сказал в докладе о Чадове... Курганов и Чадов — друзья. Очерки в газете — замаскированное стремление не только свести личные счеты со мной, но и прославить Курганова.

— У тебя все? — хмуро прервал Гурышев.

— Разве этого мало?

— Я думаю, даже слишком много.— Гурышев достал блокнот, придвинулся поближе к столу.

— Нет, товарищи, у меня не все! — Орлиев перевел дыхание, помолчал и начал говорить, вновь тихо и доверительно: — Я не хотел ворошить прошлое. Но я вижу на лицах некоторых сидящих здесь недоверчивую усмешку. И скажу о прошлом. Всего один факт.

Виктор сразу догадался, о чем будет говорить Орлиев. Теперь это уже не могло ни удивить, ни причинить ему большой боли. Особенно сейчас, когда все прояснилось и встало на свои места. И все же ему очень хотелось, чтоб Тихон Захарович удержался, не употребил во зло то, что было рассказано ему самим Виктором с самыми чистыми и добрыми побуждениями.

Виктор не ошибся. Орлиев рассказал о разведке к острову, расценив поведение Виктора как нарушение приказа и обвинив его в легкомыслии, граничащем с трусостью.

— Ты забыл сказать, что Курганов был ранен,— напомнил Гурышев.— Несмотря на рану, он сделал проход в минном поле... Было так или нет?

— Кто в боевой обстановке считается с ранением? — воскликнул Орлиев.— Тогда гибель грозила всему отряду.

— Ты и сейчас считаешь, что они должны были идти к острову вдвоем? — Гурышев через плечо в упор посмотрел на Орлиева.

— А как же еще? Им приказано было идти вдвоем.

— Зачем?

— Хотя бы затем, чтобы не случилось того, что произошло с Кочетыговым... Только по вине Курганова Ко-четыгов попал в плен.

— Что мог сделать Курганов? Допустим, что он тоже пошел бы к острову и уцелел под шквальным пулеметным огнем у самого берега... Разве он мог вынести товарища?

— Обороняться, защищаться до последнего...— Орли-ев на секунду замешкался, потом снова заговорил убежденно и требовательно.— В конце концов у двоих всегда больше возможности не сдаться живыми в плен...

— Ясно. Ты будешь еще говорить?

— Хватит, товарищи! — запротестовал Сугреев, давно уже ждавший возможности выступить.— Чего мы будем копаться в прошлом? Еще Курганова надо послушать!

2

Мошппков, после своего вызвавшего смех объяснения по поводу письма, совсем перестал руководить заседанием. Он лишь растерянно и молча поглядывал на каждого, кто начинал говорить. Почувствовав, как взоры людей один за другим сошлись на нем, Виктор понял, что ему предоставляют слово. Он медленно поднялся, выдвинул, как и Орлиев, вперед свой стул и, держась за спинку, долго молчал, стараясь собраться с мыслями. Если бы Орлиев не завел разговор о разведке, он знал бы, как держать себя, что ответить на те ничем не обоснованные обвинения. На них ответить легко. Там все строилось на нелепых подозрениях. А здесь?