По четвергам за столом у царицы сидело их обыкновенно до двенадцати.

Старшею гостью на этих обедах считалась сестра царицы Анна Ильинишна Морозова, жена брата Глеба Ивановича, Бориса, самого близкого к царю боярина.

Только самых ближних боярынь приглашала на эти обеды царица. Звать их ходили обыкновенно боярские дети царицына чина, получавшие от приглашаемых обычное «зватое» деньгами.

Здесь, в верхних царских палатах, местничество между приглашёнными и соперничающими боярынями процветало не менее, чем среди бояр внизу.

Дабы искоренить этот неудобный обычай, царица нередко давала боярыням приказ:

   — Сидеть без мест!

И этого никто не осмеливался ослушаться.

В сводных списках приезжих боярынь имя Федосьи Прокопьевны значилось седьмым из общего числа сорока трёх.

Одно время боярыня Морозова была у царицына стола, который накрывался особо, даже кравчей, но ненадолго.

   — Не гоже тебе, Федосья Прокопьевна, зря утруждаться послугою, — сказала как-то Мария Ильинишна, и с той поры эта должность была передана другой боярыне, а Морозова заняла за столом своё прежнее место.

Не любила молодая женщина торжественных обедов в покоях царицы; ей приятнее было присутствовать на домашних собраниях у государыни.

   — Тихо таково, чинно пищу вкушают, — рассказывала она мужу, — старицы соборные про себя молитву творят; крестовый протоиерей, отец Сергий, чин возношения хлеба Пресвятые Владычицы Богородицы каждый раз совершает, отправляет с пением многим «чашу Пречистой»! Хорошо в те поры у царицы!

Со вниманием слушал Глеб Иванович рассказ молодой супруги; степенному, богобоязненному боярину она пришлась по душе. Он любил тихое семейное счастье и, несмотря на разность лет между ним и Федосьей Прокопьевной, он привязался к ней чуть ли не больше, чем к своей первой жене.

Любил свою молодую сноху и Борис Иванович, первый царский советник.

Старший Морозов поражался её начитанности, довольно редкою среди женщин того времени, её серьёзностью и сообразительностью.

   — Ну, брат Глеб, вымолил же ты у Господа себе жену! Всем взяла: и лепотою, и разумом, и обхождением! — не раз повторял он брату.

Младший Морозов довольно ухмылялся и, поглаживая осанистую бороду, седина в которой пробивалась уже сильнее, отвечал:

   — Много Богу за счастье, мне посланное, благодарен; государя великого с царицей-матушкой до конца дней моих помнить буду за доброту ко мне старому!

И, глядя на висевший в углу горницы большой образ Милостивого Спаса, осенял себя широким крестом.

III

Богато жил Глеб Иванович.

Дом боярина был сказочно богат. Одной челяди прислуживало больше трёхсот человек; не мало было приживальщиков, друзей и сродственников. Имущества, находившегося в дому, считали тысяч на двести рублей. По тому времени это было огромное состояние.

Кроме того, царь подарил ему несколько земельных имений с восемью тысячами крестьян.

Выезд Морозова знал чуть-ли не каждый москвич; дорогая позолоченная карета с серебряными и мозаичными украшениями, запряжённая в шесть или двенадцать лошадей, с гремящими серебряными цепями, обращала на себя общее внимание.

За каретой в большие выезды шло, смотря по обстоятельствам, от ста до трёхсот дворовых людей «ради для сбережения здоровья господ и охранения их чести».

Обоих супругов любили как в палатах у царицы, так и у царя.

   — Како веровати и жити богоугодно, поучи-ка, сестрица, меня старика, — обращался не раз Борис Морозов к своей молодой снохе, — ты ведь искусна в духовных словесах, а нам, грешным, до них добираться время не хватает: всё в заботах да в трудах на пользу государя-батюшки и государства русского!

   — Чему могу учить вас, братец, — скромно, но с достоинством отвечала Морозова. — Мужской ум куда выше нашего бабьего; побеседовать я готова с вами...

И эти беседы иногда длились несколько часов.

Красноречивую женщину, умевшую прекрасно говорить, Борис Иванович слушал со вниманием.

   — С любым из наших попов твоя жена поспорить может, — сказал Глебу как-то старший Морозов. — Откуда у неё только берётся всё это?

И он, возвращаясь домой, с сожалением сравнивал свою жену, Анну Ильинишну, сестру царицы, тоже красавицу, со своею снохою.

   — Эх, Ильинишна, езжай-ка ты почаще к Федосье Прокопьевне, её послушай.

Анна Ильинишна послушно исполняла мужнину волю, ездила в дом младшего Морозова и беседовала с его женою.

Встречались обе снохи приветливо, разговаривали подолгу, но дружбы между ними не было. Прозорливый Борис Иванович догадывался об этом, но Глеб ничего не замечал.

Вскоре большая радость случилась в морозовском доме: молодая боярыня родила сына Ивана.

Бездетный во время тридцатилетнего первого брака, Глеб Иванович обезумел от радости.

   — Слышь, брат, на старости лет до какой радости-то дожил, — говорил он Борису, — сына Бог дал родного! Не умрёт наш род, отпрыск есть! Стар вот только я, — не поднять Ивана, не видать его большим!..

Младший Морозов печально умолкал.

Вещие предзнаменования и предчувствия не проходят бесследно.

Глеб Иванович томился каким-то предчувствием, ожиданием скорого конца.

Однажды, разговаривая с царём Алексеем Михайловичем, он совершенно неожиданно произнёс:

   — Скоро, скоро, великий государь, я с тобой расстанусь...

   — Ни за что, государь великий, я тебя не покинул бы волею, а неволею должен буду!

   — Кто же тебя, боярин, неволит?

   — Смерть! — глухо произнёс старик, — сторожит она меня, дожидается.

   — Аль занедужилось тебе, Иванович, что о смерти заговорил? — участливо спросил царь.

   — Недуга особого, государь, не чувствую, а всё точно во мне замерло, всё не стало мило, тоска вот так сердце и щемит.

   — Не спослать-ли к тебе лекаря моего, Готфрида? — снова спросил Алексей Михайлович.

   — Куда его, царь милостивый, — не нужно, — вспомнив о лечении царским врачом своей первой жены, промолвил Морозов.

   — Так отдохни дома, — участливо сказал царь, — пройдёт!

Но тяжёлое настроение, овладевшее им, не проходило, он затосковал ещё сильнее.

   — Помни, Федосья Прокопьевна, — говорил он жене, — всё исполни, что я про сына, про Ивана, тебе сказывал! Старину чти, новшеств бойся, не доведут до добра они! Живи благообразно, как и ныне живёшь, не уклоняйся от установлений, что нам положены изстари!

Глеб день ото дня становился всё молчаливее и мрачнее.

Чувствовалось, что какой-то неизвестный недуг овладел боярином.

Богомольный от самых юных лет, Глеб Иванович всё время шептал молитвы, перебирая чётки.

Встревоженный болезнью Морозова, приказал Алексей Михайлович послать к боярину немца Готфрида.

Послушный приказниям царя, Морозов дал себя осмотреть и, когда лекарь после осмотра шутливо заметил: — «Не важен недуг твой, скоро на ноги встанешь», — боярин недовольно взглянул на немца.

   — Ничего ты, мейстер Готфрид, не разумеешь, как и тогда, когда жену мою покойную пользовал: смерть моя уже близка, я чувствую, что она у порога!

Обидевшийся Готфрид, не дав никакого лекарства, ушёл.

На другой день к вечеру Глеб Иванович скончался.

IV

Не растерялась молодая вдова после смерти мужа: она ожидала её и была приготовлена самим Морозовым.

Ещё до выхода замуж за Морозова, Федосья Прокопьевна, как и сестра её Авдотья, исповедывались у протопопа Аввакума.

В то время Аввакум был очень близок к царскому духовнику отца Стефану Вонифатьеву и благодаря этому был принят в доме у Соковниных.

Умело влил этот наставник в чуткое сердце обеих девушек привязанность к постнической жизни, к добродетели и воспитал крепкие, верующие характеры.

Сильнее его влияние сказалось на боярыне Морозовой.

Понемногу она начала уклоняться от посещения царских палат, ссылаясь на недавнюю смерть мужа, на своё горе по нему, на своё вдовство.