— Вилли Виллис! Я Вилли Виллис! Мама, мама! Моя мама!
Скребница, перестав раскачиваться, остановилась посреди кучи мусора, и вот на ее месте уже был толстяк с бакенбардами, в растрепанной соломенной шляпе. Он выглядел ошеломленным и всхлипывал:
— Брайан Петтифер, капитан. Балтика. Каттегат. Рижский залив.
Мистер Грум рванулся к нему и дал ему мрачное лекарство так быстро, как только мог.
Внизу царил полнейший хаос, напоминавший сцену битвы. Предметы становились людьми, а Айрмонгеры-слуги с воплями превращались в предметы. Я видела, как служанка, работавшая в гостиной, превратилась в кувшин для сливок. Одетый в кожу Айрмонгер, работавший на Свалке, прижался к стене и превратился в лестницу. Долговязый Айрмонгер-камердинер с пробором точно посредине головы в мгновение ока стал кожаным ранцем.
Одни люди падали, другие вставали.
А мимо них все мчались и мчались предметы, в основном вырвавшиеся из комнаты Пиггот. Они спешили к… к… к… И тогда я его увидела. И Клод тоже.
— Люси! Смотри, Люси!
Оно было огромным.
Собрание.
Оно не умещалось в комнатах, выло и гремело. Множество ртов, тысячи предметов, собравшихся вместе. Оно занимало всю столовую для слуг, кухню, полировочную, холодную кладовку — оно было везде. Огромное, разросшееся существо. И оно никак не могло насытиться. Его голод был неописуем. Столько ртов, этих прожорливых черных дыр. Оно никогда не наестся. И при этом существо выглядело невероятно печальным, нуждающимся, измученным и безумным.
Вокруг него были Айрмонгеры-слуги, они пинали его, совали в него разные предметы. Некоторые из них превращались в вещи прямо в процессе, другим удавалось что-то от него оторвать, но это лишь еще больше злило существо. А злить его, подумала я, было плохой идеей. Айрмонгеры в медных пожарных шлемах с жердями и шлангами пытались взобраться на него по лестницам, но падали и тут же оказывались раздавленными. Скрипы и хлопки самого Дома звучали как мольба. Он шел трещинами, не выдерживая размеров огромного существа. Потолок разрушался, в нем появлялись огромные дыры. Скоро Дом рухнет.
Ожидая ужасной развязки, мы пересекли гостиную. Старридж был там. Он просто стоял на месте. Почему этот здоровяк стоит на месте, почему он никому не помогает? И тогда я поняла, что он стоял не просто так. Старридж поддерживал потолок. Пот стекал с него ручьями. Или это были слезы? Я не могла сказать наверняка. На него давил вес всего дома, а он удерживал его, подобно столбу или колонне.
— Клод! Клод! Посмотри на меня. Ты меня слышишь? — Я взяла его лицо в свои руки и повернула к себе. — Послушай меня, Клод. Если мы потеряемся, если что-то случится, я найду тебя. Дождись меня. Я тебя найду.
— Мерзость! Выпотрошить ее!
Меня заметила миссис Грум и, размахивая своим огромным секачом, бросилась ко мне. На ее поясе болталась форма для желе.
— Зарежу тебя! Зарежу тебя! — завывала она. Но вдруг ее голос стал тише. — Зарежу тебя? — пробормотала кухарка. Она сделала сальто в воздухе и рухнула к моим ногам, став обычной теркой для сыра с множеством острых отверстий. Бесполезный секач покоился рядом с ней. Терка касалась моей ноги, и я спешно ее отшвырнула. Рядом с бывшей миссис Грум, на месте ее формы для желе, лежал совершенно голый жирный младенец.
— Ада Крукшенкс! — крикнул Клод. — Вот она!
Спичечный коробок был перед нами, он продолжал мчаться вперед. Я попыталась схватить его, но тут внезапно раздался ужасный звук. Я подумала, что Дом сейчас обрушится. Скрежет был просто невыносимым.
Что это? Что это было? Даже Клод услышал, даже он обернулся. Что же, что же это было?
— Люси! — крикнул он. — Ох, Люси, нет!
Айрмонгеры оглушительно закричали. Крики агонии? Боли? Нет, нет, не боли. Это было приветствие. Но почему? Кого они приветствовали?
— Что это? Что это, Клод?
— Дедушка, Люси, дедушка вернулся!
Поезд.
Поезд прибыл. Он сумел прорваться.
— Держитесь! Держитесь! — крикнул дворецкий. — Он идет! Он идет сюда!
Великое Собрание, похоже, тоже что-то осознало. Его движения и скрипы стали гораздо более взволнованными. И тогда появился он. Старик. Он двигался очень быстро, стремительно прорываясь сквозь горы обломков. Огромный старик в цилиндре и длинном плаще шел через подвал. У Собрания появился огромный рот, который выплюнул в старика целую стену предметов. Гвозди, осколки стекла — это был целый дождь из острых как бритва вещей. Но старик не останавливался. Он продолжал шагать, отшвыривая все на своем пути. А мы просто стояли и смотрели на эту сцену. И вот его огромные старые руки уже по локоть погружены в Собрание, которое, казалось, стонало и визжало от боли. Оно вращалось вокруг старика, пытаясь его утопить. Рты щелкали со всех сторон, но старик продолжал что-то искать в этом водовороте предметов, словно просеивая золу; он искал что-то конкретное, что-то такое, что потерял и хотел вернуть. Что ты потерял там, старик? Что ты ищешь? Давай же, существо, утопи его, утопи! Загрызи его! К тому моменту он был погружен в Собрание по горло. Оно утопит его, обязательно утопит. Давай же, топи его! Но в этот момент Собрание остановилось, застопорилось, вздрогнуло и больше не двигалось. Оно застыло в ужасной неподвижности. Оно было неподвижным настолько, что мы наконец смогли разглядеть, из чего оно состояло, все эти вещи, обычные повседневные вещи, в которых не было ничего особенного. Так оно простояло какое-то мгновение, а затем рассыпалось. На предметы снова начала действовать сила притяжения, и они дождем посыпались на плиточный пол. Они вновь были мертвы. Вновь были всего лишь вещами. В вертикальном положении остался лишь один предмет. Лишь один. Огромный уродливый старик стоял на ногах, держа в руках всего один предмет. Это была чайная чашка со странным выступом. Чашка с подусником. Флоренс Белкомб.
Подержав ее некоторое время в руках, он разжал их. Чашка упала на пол, как и остальные предметы до нее. Но не разбилась. Удивительно, но это было так. Она приземлилась на донце, напомнив этим движением кошку. Молодец, Флоренс. Она слегка кружилась на месте. И тогда старик, безумный уродливый старик, поднял один из своих огромных черных сапог и с силой опустил его на Флоренс Белкомб. Он раздавил ее, раздавил. От нее остались лишь осколки. А старик опять поднял ногу и снова опустил ее.
— Флоренс! — завопила я.
— Люси! — закричал Клод. — Люси, нет!
Я бросилась на старика.
Он взглянул на меня. Я бежала на него, а он смотрел на меня холодными, холодными глазами.
И я…
23 Глиняная пуговица
Завершение повествования Клода Айрмонгера
Как все закончилось
Я снова мог слышать. После гибели Собрания слух начал возвращаться ко мне. Я слышал. Слышал крик Люси.
Я тоже закричал, пытаясь удержать ее.
И тогда она упала. Люси упала. Она бежала к дедушке, но вдруг остановилась, рухнула на пол и покатилась. Катясь по полу, она становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла. Я больше ее не видел.
— Люси! Люси! — закричал я.
— Люси Пеннант.
— Я слышу тебя! Я слышу тебя! Но не вижу. Где ты?
— Люси Пеннант.
— Люси! Люси!
— Люси Пеннант!
На полу, на том самом месте, куда она упала, лежала пуговица. Обычная глиняная пуговица.
— Люси, моя Люси Пеннант! Я заберу тебя!
— Ко мне! — велел дедушка.
Она взлетела в воздух, словно я подбросил ее, как монетку. Вот только я этого не делал. Пуговица оказалась в огромных руках дедушки.
— Пожалуйста, пожалуйста, отдай ее мне! — кричал я.
— Это, Клод, причина наших недавних несчастий, из-за нее Свалка так разбушевалась. Эта пуговица, эта чужачка НеАйрмонгер виновна. Предметы были больны еще до ее прибытия, но она окончательно вывела все из равновесия, распространила болезнь и так взволновала эту чашку, что, приняв форму предмета, чашка собрала все эти вещи. Поэтому пуговица вернется на Свалку, в самое ее сердце, где навсегда безвозвратно затеряется. Пусть она по-настоящему страдает. Ты здесь, Муркус? Безупречен, как всегда. Истинный Айрмонгер!