Амайя на полной скорости гнала маленькую «микру» по дороге, ведущей к кладбищу. Миновав его, она начала считать усадьбы, потому что запомнила, что дом Виктора был третьим слева. И хотя сам он не был виден с дороги, на повороте к нему стоял столб, служивший ориентиром. Она сбросила скорость, чтобы случайно не проскочить этот столб, и тут же увидела на обочине шоссе «мерседес» Флоры. Ведущая к дому дорога скрывалась в роще, которая в темноте показалась ей непроходимой. Она припарковала «микру» сразу за машиной сестры, убедилась, что в салоне никого нет, и в который уже раз прокляла блестящую идею поменять автомобиль. Теперь все ее снаряжение находилось в ее собственной машине, а не при ней. Она заглянула в багажник «микры» и обрадовалась тому, что жена Ириарте оказалась достаточно предусмотрительной, чтобы возить в нем небольшой фонарь, пусть и с подсевшими батарейками.

Прежде чем углубиться в лес, она набрала номер Хонана и с некоторой оторопью обнаружила, что покрытия в этом месте нет. Она попробовала связаться с комиссариатом, затем с Ириарте. Безрезультатно. Она начала пробираться между сосен с низко нависающими ветками. Хвоя, толстым слоем устилающая землю, затрудняла ее продвижение вперед и делала его весьма опасным, несмотря на то что между деревьями пролегала ведущая к дому тропа. Видимо, местные жители с незапамятных времен пользовались этой дорогой, а Флора, должно быть, узнала о ней, когда сразу после свадьбы какое-то время жила в доме свекров. То, что ее сестра решила добраться до дома через лес, а не посредством подъездной дороги, давало Амайе представление о ее намерениях. Деспотичная и властная Флора сложила два плюс два раньше нее, воспользовавшись информацией, которую ей регулярно предоставлял наивный Фермин, очарованный ее гипнотической литанией из нанесенных ей обид. Амайя вспомнила, как бесстыдно она вела себя во время воскресного обеда в доме тети. Она не только позволяла себе оскорбительные комментарии в адрес погибших девочек, но также громогласно делилась с ними своими представлениями о благопристойности и приличиях. И наконец, она водрузила на стол эти чачингорри, пытаясь отвлечь ее внимание от истинного преступника, от этого мужчины, которого она никогда не любила, но все равно считала себя обязанной о нем заботиться, так же, как ухаживать за амой, продолжать семейный бизнес или каждый вечер выносить мусор.

Флора управляла своим миром посредством дисциплины, порядка и железного контроля. Таких женщин, как она, рождала жизнь в этой долине. Она была одной из etxeko andreak,[45] остававшихся хранить очаг, когда его в поисках лучшей доли покидали мужчины, отправляющиеся в дальние края. Одной из женщин Элисондо, хоронивших своих детей после эпидемий и выходивших работать в поле, не успев осушить слезы. Одной из женщин, которые не отрекались от темной и грязной стороны бытия, а просто умывали и причесывали ее и в до блеска начищенных туфлях отправляли на воскресную мессу.

Вдруг неожиданно для самой себя Амайя ощутила, что в ее душе брезжит понимание поведения и образа действий сестры, к которому примешивалось удушающее отвращение к острому недостатку сердечности, которым так кичилась Флора. Она думала о Фермине Монтесе, скорчившемся на плитах парковки, и своих собственных неуклюжих попытках защититься от хорошо подготовленных нападок сестры.

И еще она думала о Викторе. О своем дорогом Викторе, который плакал, как ребенок, глядя на то, как Флора целует другого мужчину. О Викторе, восстанавливающем старые мотоциклы, возрождающем прошлое, по которому он так тосковал, о Викторе, живущем в доме, принадлежавшем его матери, сеньоре Хосефе, Толосе, которая была непревзойденной мастерицей в выпечке чачингорри. О Викторе, сменившем властную мать на тираническую жену. О Викторе-алкоголике. О Викторе, обладающем достаточной силой воли, чтобы воздерживаться от спиртного на протяжении последних двух лет. О Викторе-мужчине в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет. О Викторе, возмущенном появлением самозванца, имитирующего его преступления. О Викторе, одержимом идеалом чистоты и справедливости, представление о котором как единственно возможном образе жизни в него вдолбила Флора. О человеке, приступившем к осуществлению грандиозного плана, который позволил ему подчинить своей воле бесстыдные желания, похотливые взгляды на девочек и грязные мысли, порождаемые в его голове их бесстыдством и постоянной демонстрацией своих тел. Возможно, какое-то время он пытался заглушить свои фантазии алкоголем, но наступил момент, когда желание стало столь острым, что за одним бокалом последовал второй, а затем и третий. Все, что угодно, лишь бы заставить умолкнуть голоса, которые взывали изнутри, требуя, чтобы он отпустил на волю свои желания. Всегда подавляемые желания.

Но с помощью алкоголя он добился лишь того, что Флора прогнала его прочь, и это было для него одновременно рождением и смертью. Ведь освободившись от ее тиранического влияния, подчинявшего его и одновременно вынуждавшего контролировать свои побуждения, он оборвал и пуповину, соединявшую его с теми единственными отношениями, которые он считал чистыми, и с женщиной, которая сумела подчинить его себе. Флора наверняка что-то заподозрила. Ничто не могло ускользнуть от внимания этой деспотичной королевы. Она не могла не отдавать себе отчета в том, что в глубине души Виктора обитает демон, беспрестанно сражающийся с ним за власть, которую ему время от времени удается заполучить. Конечно же, ей было об этом известно. Она все поняла, едва взглянув на чачингорри, которое в то утро принесла ей Амайя и которое было найдено на трупе Анны. Амайя вспоминала, как сестра взяла пирожное в руки, понюхала и даже попробовала его, доподлинно зная, что оно представляет собой подпись, которую нельзя было спутать ни с чем, и одновременно дань уважения традициям, заведенному в долине порядку и ей самой.

Амайя задавалась вопросом, сколько времени потребовалось Флоре, чтобы сменить муку, после того как она вышла за дверь, и когда у нее в голове зародился план соблазнения Монтеса, позволивший ей быть в курсе расследования. Она и в самом деле нуждалась в подтверждении из лаборатории, или она все знала, когда пробовала чачингорри, когда был найден труп Анны, когда она сидела за тетиным столом и оправдывала эти страшные преступления? Либо все ее действия были направлены на то, чтобы понаблюдать за реакцией Виктора?

Тропа шла вниз, все дальше уводя ее от шоссе. От острого аромата древесной смолы у нее защекотало в носу и защипало в глазах. Одновременно слабый свет фонаря окончательно потух, оставив ее в кромешной тьме. Она несколько секунд стояла неподвижно, привыкая к отсутствию света. Наконец, ей удалось различить слабый отблеск между деревьями. И тут же, в этой полной темноте она увидела пляшущий огонек фонаря в руках Флоры. Он поочередно отражался от стволов деревьев, отчего казалось, что в чаще мечется молния. Амайя пошла на этот свет, вытянув перед собой руки и подсвечивая дорогу экраном телефона, который едва освещал ее ноги и вдобавок выключался каждые пятнадцать секунд. Она осторожно скользила ногами по тропинке, ставя одну ногу перед другой и пытаясь спешить, чтобы не потерять из виду фонарь Флоры. Услышав за спиной какой-то шорох, она резко обернулась и ударилась лицом о корявую ветку, рассекшую ей лоб. Из глубокой раны тут же полилась кровь. Оглушенная ударом Амайя чувствовала, как по ее щекам скатываются две струи, напоминая густые слезы. Но хуже всего было то, что она уронила телефон, скрывшийся во мраке где-то у нее под ногами. Ощупав рану пальцами, она убедилась в том, что на самом деле она небольшая, хотя и довольно глубокая. Она сдернула с шеи шелковый шарф и туго перетянула голову, зажав рассеченную кожу и остановив кровотечение.

Амайя озадаченно топталась на месте, но сколько она ни высматривала между деревьями светящееся облако, теперь ее со всех сторон обступала темнота. Она протерла глаза, отметив, что они залиты липкой кровью, которая уже начала сворачиваться. «Хорошенькое я, должно быть, представляю собой зрелище», — мелькнула мысль, но ее тут же вытеснило чувство, близкое к панике. Стремительно нарастающая паранойя вынудила ее прислушаться, затаив дыхание, в полной уверенности, что рядом с ней кто-то есть. Она испуганно вскрикнула, услышав громкий свист, но тут же поняла, что ей ничто не угрожает. Каким-то образом он оказался рядом, чтобы помочь ей. Она знала, что если ей и удастся выбраться из этого леса, не успев истечь кровью, то только благодаря ему. Еще один свист отчетливо прозвучал справа от нее. Она выпрямилась, осторожно повернув голову, и двинулась на звуки. Очередной короткий свист раздался перед ней, и внезапно, как будто кто-то отдернул занавес, она оказалась на опушке леса и на краю луга, раскинувшегося за хутором Урибе.