— Кто вел дело?

— Национальная полиция.

— Там указано имя следователя?

— Нет, но я помню, что, когда я поступил в академию, — говорил Падуа, продолжая рыться в системе, — начальником отдела убийств был капитан Национальной полиции из Ируна. Я не помню, как его звали, но могу спросить у отца. Он тоже был гвардейцем. Я уверен, что он знает, — говорил лейтенант, набирая номер. Поговорив с отцом, он снова обернулся к Амайе. — Альфонсо Альварес из Толедо. Вам знакомо это имя?

— Он, кажется, писатель или что-то в этом роде?

— Точно, выйдя на пенсию, он занялся сочинительством. Он по-прежнему живет в Ируне, и отец дал мне его номер.

По сравнению с Элисондо, в Ируне царило непривычное для Амайи оживление, принимая во внимание то, что уже был час ночи. Бары на улице Луис Мариано были заполнены гуляющей публикой. Время от времени кто-то выходил на улицу, и в открытые двери вырывались звуки музыки. Амайе улыбнулась удача, и она нашла для парковки местечко, освобожденное автомобилем, в который только что уселись две шумные парочки.

Альфонсо Альварес из Толедо продемонстрировал загар, более уместный для приморского города и тем более удивительный в это время года. Его лицо покрывали тысячи мелких морщинок, следствие не столько возраста, сколько неумеренной любви к солнцу.

— Инспектор Саласар, очень приятно, мне о вас рассказывали много хорошего.

Его слова ее удивили, особенно принимая во внимание то, что он, будучи начальником отдела убийств, решил рано уйти в отставку, после того как обрел известность в качестве автора детективных романов, много лет назад пользовавшихся шумным успехом. По широкому коридору он провел ее в гостиную, где смотрела телевизор женщина лет шестидесяти.

— Мы можем поговорить здесь. Пусть вас не смущает присутствие моей жены. Она всю жизнь была женой полицейского, и я обсуждал с ней все свои расследования… Уверяю вас, в лице этой женщины полиция потеряла великого сыщика.

— Я в этом не сомневаюсь, — произнесла Амайя, улыбаясь женщине, которая пожала ей руку и снова сосредоточила свое внимание на телевизионной программе, которая, видимо, заканчивалась очень поздно.

— Мне сказали, что вы хотите поговорить о деле Терезы Клас.

— На самом деле меня интересуют все дела, связанные с убийствами молодых женщин. Насколько я поняла, Тереза была изнасилована, а та закономерность, которую пытаюсь нащупать я, не включает в себя изнасилования. Более того, в ней и не пахнет каким-либо сексом.

— О, дорогая, не позволяйте так легко вводить себя в заблуждение. То, что в отчете указано, что девушка была изнасилована, не обязательно означает, что она действительно была изнасилована.

— Как это? Изнасилование — это…

— Послушайте, я был начальником отдела убийств, и расследования тогда велись совершенно не так, как сейчас… Представьте себе, женщин в отделе не было вообще, и образование детективов тоже оставляло желать лучшего. Мы не располагали современными научными достижениями. Если удавалось увидеть сперму, значит, она была, если нет, то нет… Да и толку от нее было мало, поскольку анализа ДНК еще не существовало. Это были восьмидесятые годы, и необходимо признать, что ментальность всего общества, включая полицию, была тогда целомудренной и стыдливой, чтобы не сказать ханжеской. Если мы прибывали на место преступления и видели девушку со спущенными трусиками, считалось само собой разумеющимся, что имело место сексуальное насилие. Возможность секса по обоюдному согласию даже не рассматривалась, если только речь не шла о проститутке.

— Так Тереза была изнасилована или нет?

— В положении трупа было что-то очень сексуальное. Она была полностью обнажена. Ее глаза были открыты, а на шее была затянута веревка, взятая, как выяснилось, с этого же хутора. Представьте себе эту картину.

Амайе было совсем нетрудно это сделать.

— Ее руки были сложены как-то по-особенному?

— Насколько я помню, нет. Ее одежда была разбросана вокруг, как будто кто-то небрежно расшвырял ее вместе с содержимым ее сумочки — мелкими деньгами, карамельками… Несколько карамелек даже лежало на ее теле.

Амайя ощутила, как ее живот свело судорогой, скорее похожей на мощный приступ тошноты.

— На ее теле лежали карамельки?

— Да, несколько штук. Они вообще повсюду валялись. Родители сказали нам, что она была ужасной сладкоежкой.

— Вы не помните, как конфеты были разложены по телу?

Альфонсо сделал глубокий вдох и на несколько секунд задержал воздух в легких, прежде чем его выдохнуть. Казалось, ему стоит большого труда припомнить то, о чем спросила Амайя.

— Большая часть конфет была рассыпана вокруг и между бедер, но одна карамелька лежала внизу живота, над линией лобка. Это что-то для вас означает? Мы решили, что конфеты высыпались из сумочки, когда преступник разглядывал ее содержимое, возможно, в поисках денег. Было начало месяца, и он мог надеяться, что при девушке будут деньги. Тогда всем платили наличными.

Амайю охватила уверенность.

— Какой это был месяц?

— Февраль. Я это запомнил, потому что всего через несколько дней родилась моя дочь София.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь еще об этом преступлении, что-то, что привлекло ваше внимание?

— Я могу рассказать вам о том, что привлекло мое внимание гораздо позже и в других убийствах. Кстати, жертвами тоже были молодые женщины. Эти преступления напомнили мне о Терезе, хотя объединяла их всего одна, пусть и любопытная, деталь. Матильда, — обратился он к жене, — ты помнишь убийства причесанных девушек?

Она утвердительно кивнула, не отводя взгляда от экрана.

— Приблизительно через полгода неподалеку от кемпинга в Вера-де-Бидасоа нашли «изнасилованную» и задушенную туристку из Германии. Несмотря на сходство с убийством Терезы, это было совершенно другое преступление. Преступник хотел изнасиловать девушку, но здесь налицо были следы борьбы. Она была задушена веревкой с этого же кемпинга. После того, как она умерла, он разрезал ее одежду, чтобы увидеть ее обнаженной. Это был извращенец, один из охранников кемпинга, мерзкий тип лет пятидесяти, на которого уже жаловались за то, что он подглядывал за девушками, когда они мылись в душе. Самым странным было то, что, несмотря на все насилие, которому подверглась девушка, ее волосы были уложены по бокам от лица и расчесаны, как будто ей предстояло фотографироваться. Парень отрицал и то, что он ее убил, и то, что он ее причесал, но нашлись свидетели, которые видели, как за несколько дней до смерти девушка ссорилась с ним после того, как застала его у своей палатки. Он подсматривал за ней, когда она переодевалась. Двадцать лет тюрьмы ему было гарантировано. Через год нас вызвали на убийство еще одной причесанной девушки. Она отстала от своей туристической группы. Вначале ее товарищи решили, что она заблудилась, и организовали группу поиска. Мы нашли ее почти через десять дней. Она лежала под деревом, как будто опершись о его ствол. Имело место странное обезвоживание. Криминалисты смогут объяснить этот феномен лучше, чем я. Труп как будто подвергся процессу мумификации. Одежды на девушке не было. Кроме того, ее обычно завязанные в узел волосы были распущены и уложены по бокам лица, как будто их кто-то расчесал.

Амайя с трудом сдерживала дрожь в ногах.

— На трупе что-нибудь было?

— Нет, больше не было ничего. Правда, ее руки были развернуты ладонями вверх. Это производило очень странное впечатление, но на трупе ничего не было. Убийца снял с нее все: верхнюю одежду, трусы, туфли… Хотя теперь я припоминаю, что нашли девушку именно благодаря туфлям. Они стояли в начале тропы, которая вела в лес.

— Они стояли рядом, как будто человек, который их снял, пошел спать или поплавать в реке? — спросила Амайя.

— Да, — кивнул он, удивленно глядя на собеседницу. — Откуда вы знаете?

— Вы нашли того, кто это сделал?

— Нет. У нас не было никаких версий и ни одного подозреваемого… Допрашивали ее друзей и знакомых, стандартная процедура… Так же, как и в деле Терезы, так же, как и с другими убитыми девушками. Погибали юные женщины, почти девочки, только готовящиеся вылететь в жизнь. Но кто-то подрезал им крылья…